Утром я проснулась довольно рано. Пашка еще спал. Мне отчего-то спать не хотелось. День обещал быть солнечным и теплым. Мы собирались с Пашкой на весь день поехать на речку. Я попыталась растолкать муженька, чтобы поскорее перекусить и поехать купаться, но мне это не удалось. Он только возмущенно мычал, натягивал одеяло и дважды лягнул меня ногой. Мне пришлось оставить эти попытки. Что-что, а поспать мой супруг любил, особенно по утрам, и поднять его, если он этого не хочет, было делом почти безнадежным. Поэтому я отправилась на кухню, чтобы в одиночестве выпить кофе и перекусить. Когда, умывшись и надев халат, я вошла на кухню, то с удивлением увидела Людмилу. Она сидела за столом, возле окна, и пила кофе. Вернее, просто сидела неподвижно, уставившись в одну точку, а перед ней стояла чашка с остывшим кофе, о котором она, похоже, совсем забыла.

Она не сразу меня заметила. Только когда я подошла совсем близко и деликатно покашляла, она подняла голову и слабо улыбнулась.

— Машенька, доброе утро. Что-то рано ты сегодня встала.

— Доброе утро, Людмила Александровна. Не спится. Солнце так ярко светит!

Она посмотрела в окно и с удивлением, словно только сейчас это заметила, произнесла:

— И в самом деле. День должен быть замечательным. Какое небо голубое и ясное, — и, обращаясь ко мне, предложила: — Садись, Машенька, выпей со мной чаю или кофе. Что ты будешь?

— Спасибо, я, пожалуй, кофе выпью. — Я достала чашку, которую уже считала своей, на ней был нарисован симпатичный львенок, кстати, мой знак по гороскопу. Сыпанула в чашку полторы ложки кофе, две песку и залила кипятком. Так повелось, что, когда мы садились к столу, я обслуживала не только себя, но и всех остальных. Подавала чашки, тарелки, наливала чай и т. д. Сначала я стеснялась, но потом привыкла. Людмила специально предоставляла мне возможность похозяйничать на кухне, чтобы я чувствовала себя свободно, как дома.

— Давайте я и вам налью, а то ваш кофе, похоже, совсем остыл, — предложила я.

Она отпила глоток и поморщилась:

— Фу, какая гадость. Терпеть не могу холодный кофе. И как это я не заметила? Задумалась, наверное.

Вскоре мы вместе пили кофе и разговаривали о каких-то незначительных вещах, о погоде, еде и прочем. Она была рассеянна, слушала меня вполуха, и, хотя старалась держаться как обычно, я чувствовала, что ее мысли витают где-то далеко и что она расстроена. Мне неловко было это делать, но я все же решилась задать вопрос:

— Людмила Александровна, простите, что лезу не в свое дело, но вы с мужем поссорились, да?

Она посмотрела на меня с искренним удивлением:

— С Сашей? Вовсе нет. С чего ты взяла?

— Мне показалось, что вы чем-то расстроены, и потом, Александра Владимировича нет дома, вот я и подумала, что вы поссорились. — Я покраснела, почувствовав себя неловко под ее взглядом.

Конечно, это не мое дело, куда я лезу? Даже если это правда, то она не подружка-ровесница, чтобы делиться со мной своими переживаниями. Возникла пауза, во время которой я чувствовала себя очень неуютно. Я уже подумала, что она обиделась на мою бестактность, и хотела извиниться, но тут Людмила сказала:

— Да, я в самом деле очень расстроена, вернее, это даже не то слово, я просто… не знаю, как сказать, мне очень тяжело. Но мой муж тут ни при чем.

Я увидела слезы в ее больших красивых глазах и заметила, что они покраснели и под глазами круги, видимо, она, бедняжка, плакала. Мое сердце сжалось от жалости.

— Что случилось, можно узнать? Может быть, я смогу чем-то помочь?

Она помолчала.

— Вряд ли это возможно. Моя хорошая знакомая, да что там знакомая, моя подруга, женщина, которая работала со мной вот уже почти восемь лет, умерла. У нее осталось трое детей. Ей сегодня должно было исполниться сорок лет.

Я не знала, что сказать, только и смогла произнести:

— Как жалко! Она была больна или это несчастный случай?

Людмила посмотрела на меня как-то странно и, чуть помедлив, ответила:

— Ни то и ни другое. Ее убили.

— О господи! — вырвалось у меня. — Убили, кто?

— Если бы знать! — Она нахмурилась и крепко обхватила чашку. — Какой-то выродок, чудовище. Ей нанесли десять ударов ножом, выкололи глаза. — Она закусила губу, изо всех сил пытаясь сдержать слезы ярости и боли.

Я не поверила своим ушам. Слишком дико это звучало. Конечно, я читала про подобные жуткие убийства в газетах, в наше сумасшедшее время такое случается, и, увы, не так уж редко. Но то было далеко, как мне казалось, с людьми, которых я не знала. И хотя в данном случае я тоже не была знакома с этой несчастной, так жестоко убитой женщиной, но ее знала Людмила, и поэтому ее слова повергли меня почти в шок. Мне хотелось расспросить подробнее, но я боялась это сделать, понимая, как тяжело ей говорить на эту тему. Наконец я все же решилась.

— Как это случилось и когда?

— Она пропала несколько дней назад. Не пришла ночевать домой после дежурства. Дети забеспокоились. Начались поиски. Но никаких следов. И вот позавчера утром ее нашли мертвой…

— Где ее нашли?

— Недалеко от церкви, той, что недавно отреставрирована. Она лежала в овраге. Он довольно глубокий и находится на отшибе. Ее могли бы еще долго не найти. И лишь случайно обнаружили. Я сама видела ее. И понимала, что уже ничем не смогу помочь. Как тогда. Первая операция, когда девушка умерла на операционном столе и я не могла ничего сделать… А сейчас моя подруга и коллега. До сих пор не знаю, как сказать детям. Старшая, правда, уже знает, она твоя ровесница, ей девятнадцать, а младшая девочка, она так привязана к маме, ей всего девять лет… Она все время плачет и спрашивает, где мама… — Она замолчала, закрыв лицо руками.

Я сидела молча, не зная, что сделать и сказать. Мне очень хотелось ее утешить, как-то ободрить, но что я могла? Да и разве слова здесь способны помочь? Я робко погладила ее вздрагивающие плечи и собралась произнести какие-то слова утешения, но Людмила уже справилась с минутной слабостью. Подняла голову, вытерла слезы и даже смогла выдавить из себя слабую улыбку.

— Извини меня, я не должна распускаться, надо держать себя в руках. Просто очень тяжело… До сих пор не могу поверить. Как вспомню, что мы совсем недавно с ней беседовали о… — ее голос снова задрожал, но она быстро овладела собой. — Ладно, мне пора собираться на работу. А то я и так опаздываю. Она поднялась со стула, пригладила растрепавшиеся волосы, плотнее запахнула халат.

— Людмила Александровна, — не выдержала я. — А кого-нибудь подозревают? Ведь если ее так жестоко убили, как вы говорите, то это может быть маньяк, серийный убийца, как их называют, и тогда… — Я вдруг подумала о том, что, насколько я знаю по фильмам и детективам, на одной жертве маньяк обычно не останавливается. Что, если, он начнет убивать и дальше? Как правило, такие типы весьма хитры и осторожны, и поймать их бывает нелегко. Вон сколько времени Чикатило ловили, пока он массу народу не загубил. Неужели в городе появился новый Чикатило?! От этой мысли мне стало не по себе.

— Пока еще рано о чем-то говорить. Насколько я знаю, проверяют всех, кто мог бы это сделать. — Она вдруг нахмурилась. — Зря я тебе все это рассказала, Машенька. Сама не знаю, что на меня нашло. Я не должна была говорить на эту тему.

— Вы не хотите, чтобы в городе началась паника? — догадалась я. — Не хотите, чтобы газеты писали о новом серийном маньяке?

— Именно так, — она присела на краешек стула, повертела в тонких пальцах чашку с недопитым кофе. — Александр Владимирович предупредил меня, чтобы я не распространялась об этом убийстве, пока, во всяком случае. Конечно, сейчас не те времена, и журналисты быстро все пронюхают, и никто не сможет запретить им писать всякие ужасы и нагнетать страх.

— Я понимаю и ничего никому не скажу, — заверила я. — Да и кому я могу рассказать? Я же в вашем городе, кроме вас, никого не знаю.

— Извини, что я тебя напугала и расстроила.

— Да что вы! Я-то в порядке. Вот вам тяжело… А Паша знает?

— В общих чертах. — Она поднялась с места. — Пойду одеваться. Паша еще спит? Не буду его будить. Когда проснется, поцелуй его от меня. Вы сегодня на речку собираетесь?

Она уже казалась совершенно спокойной и уравновешенной, как всегда, только голос ее звучал немного устало. Я с невольным уважением и даже восхищением посмотрела на свою свекровь. Какая сильная и мужественная женщина! Как она держится! Позволила себе всего лишь минутную слабость и уже готова идти на работу. Я бы так не смогла. Если бы с Лизой случилось такое, я даже похолодела от одной этой мысли, я бы, наверное, в обмороке валялась и рыдала беспрерывно. А она молчала все это время и только сегодня не выдержала, да и то потому, что я застала ее врасплох.

— Людмила Александровна, — промолвила я. — А может, вам лучше сегодня побыть дома, отдохнуть или пойти с нами на речку, просто полежать у воды, вода успокаивает.

— Спасибо, девочка моя, за заботу, но я должна работать. Меня люди ждут, пациенты. У меня сегодня трудная операция, и я не могу не прийти в больницу.

— Но как вы сможете работать в таком состоянии?

— Как и всегда. Понимаешь, когда я стою у операционного стола и провожу операцию, я не должна думать ни о чем другом, кроме больного. Все эмоции должны быть на время забыты. Сердце отключено, работает только голова. Эти советы давал мне еще мой первый наставник, когда я только начинала свою карьеру. Потом можешь все, говорил он, пожалеть, посочувствовать, погоревать — в общем, все эмоции только после операции. А когда ты стоишь у стола и жизнь человека в твоих руках, ничто не должно отвлекать. Никакие посторонние мысли, как печальные, так и радостные. Обо всем надо забыть. И вообще, работа помогает забыться. Так что не волнуйся за меня. Все будет нормально. Идите с Пашей спокойно куда собирались, отдыхайте и ни о чем плохом не думайте. У вас каникулы, и вы имеете полное право развлекаться на полную катушку.