– Эдуард, шляпа съехала набок! Прекрати! Меня примут за сумасшедшую!

Его здоровенная рука лежала у меня на плече. Мне нравилось ощущать ее тяжесть.

– Какая приятная неожиданность! Доброе утро! – Мими вырядилась в пелерину мятного цвета и меховое боа, а талия была так туго затянута, что у нее, насколько я могла догадаться, посинели губы под слоем помады.

– Мадам Эйнсбахер. Не ожидала так быстро встретить вас снова.

И моя шляпка внезапно показалась мне до убогости нелепой.

– Мими! Я просто счастлив видеть тебя! – Эдуард выпустил мое плечо и, склонив голову, поцеловал ее затянутую в перчатку руку.

От этого зрелища я внутренне вздрогнула, но затем строго сказала себе: «Ну что за ребячество?! Ведь, в конце концов, Эдуард выбрал именно тебя».

– И куда это вы направляетесь в такой холод? Снова на почту? – Она бережно держала перед собой сумочку. Из крокодиловой кожи.

– У меня встреча на Монмартре с моим дилером. А жена собралась за продуктами.

Я поправила шляпу, внезапно пожалев, что не надела черную, более нарядную.

– Это еще надо посмотреть, как ты будешь себя вести, – сказала я.

– Вот видишь, что мне приходится терпеть? – Эдуард наклонился поцеловать меня в щеку.

– Боже мой! Уж больно она с тобой строга, – скривила губы Мими.

Эдуард обернул шею шарфом и задумчиво уставился на нас:

– А знаете что? Вам двоим стоит узнать друг друга поближе. Софи вовсе не помешает обзавестись здесь подругой.

– Эдуард, у меня уже есть друзья, – запротестовала я.

– Все твои подружки из магазина днем на работе. И живут в Девятом округе. А с Мими ты всегда сможешь выпить чашечку кофе, если я занят. Не люблю, когда ты грустишь в одиночестве.

– Да неужели? – улыбнулась я. – Мне и одной вполне неплохо.

– О, Эдуард совершенно прав. Вы ведь не хотите быть ему обузой. И вы почти не знакомы с людьми его круга. Почему бы мне не составить вам компанию? Оказать Эдуарду любезность. Я буду счастлива это сделать.

Эдуард просиял от удовольствия.

– Вот и чудненько! – воскликнул он. – Две мои любимые дамы на прогулке. Тогда хочу пожелать вам обеим хорошего дня. Софи, дорогая, я вернусь домой к ужину.

Он повернулся и направился в сторону улицы Сен-Жак.

Мы с Мими посмотрели друг на друга, глаза у нее были точно две льдинки.

– Как мило, – сказала она. – Ну что, пойдем пешком?

Глава 3

Площадь Вогезов,

2002 год

Они распланировали, как проведут утро. Ленивый подъем, завтрак в кафе «Гюго» на площади Вогезов, поход по магазинчикам и бутикам Второго округа, возможно, прогулка по набережной Сены с остановкой у букинистического развала. Дэвид исчезнет после ланча, чтобы успеть на встречу продолжительностью часа два, не больше; и пока он будет решать деловые вопросы, она воспользуется великолепным спа-салоном в «Рояль Монсо». Днем они встретятся в баре, чтобы выпить по коктейлю, а затем расслабятся за обедом в местном ресторанчике. И день спасен. Она будет крайне милой. Само понимание. Ведь как ни крути, супружество – это в первую очередь великое искусство компромиссов. Проснувшись, она успела повторить это уже несколько раз.

А затем во время завтрака зазвонил телефон Дэвида.

– Голдштейны, – говорит она, когда он заканчивает разговор. Ее тартин лежит нетронутым на тарелке.

– Планы изменились. Они хотят встретиться со мной прямо с утра в своем офисе возле Елисейских Полей. – Она не отвечает, и тогда он накрывает ее руку своей и говорит: – Мне реально жаль. Это займет самое большее два часа. – (Она теряет дар речи. От обиды на ресницах дрожат крупные горькие слезы.) – Я понимаю. И постараюсь подстроиться под тебя. Это просто…

– …более важно.

– Лив, это наше будущее.

Лив смотрит на Дэвида, отлично понимая, что на ее лице сейчас нет ничего, кроме разочарования. И злится еще больше из‑за того, что ведет себя как последняя стерва. Он сжимает ее руку:

– Да ладно тебе, любимая! Зато ты сможешь заняться чем-то, что мне было бы не слишком интересно, а я приду и встречу тебя. Тут не так уж трудно убить пару часов. Ведь это Париж.

– Конечно. Просто я не предполагала, что мой медовый месяц – это пять дней в Париже, в течение которых мне придется ломать голову, как убить время.

В его голосе сквозит легкое раздражение:

– Прости. Но у меня не та работа, от которой можно так легко отключиться.

– Куда уж там. Ты вполне ясно дал мне это понять.

Вечер в «Куполь» накануне прошел примерно в том же духе. Они с трудом находили безопасные темы для беседы, вымученно улыбались, более того, во время разговора каждый из них волей-неволей вел мысленный диалог со своим визави. Когда Дэвид открывал рот, Лив непроизвольно морщилась, чувствуя неуместность его слов. Если же он молчал, она гадала, думает ли он сейчас о работе. И уже в номере, лежа в кровати, Лив демонстративно повернулась к мужу спиной. Она находилась на грани нервного срыва, и ей было не до супружеских ласк. Но когда он даже не предпринял попытки ее обнять, она сразу запаниковала.

Если ей не изменяет память, за все шесть месяцев совместной жизни они ни разу не поссорились, но все это было лишь до тех пор, пока они не приехали в Париж. Медовый месяц буквально ускользал между пальцами. Она это кожей чувствовала.

Дэвид первым нарушает молчание. Он держит Лив за руку, решительно не желая отпускать. Он перегибается через стол и ласково убирает у нее с лица выбившуюся прядь волос:

– Прости. Так надо. Дай мне только пару часов, и потом я целиком и полностью в твоем распоряжении. Обещаю. Может, мы продлим поездку, и я… наверстаю упущенное. – Он пытается улыбаться.

Тогда она поворачивается к нему, полностью обезоруженная. Она уже ждет не дождется того момента, когда они снова станут нормальными, станут самими собой. Она смотрит на свою руку в его руке, желтое сияние новехонького обручального кольца на пальце с непривычки режет глаз.

Эти сорок восемь часов напрочь выбили Лив из колеи. Счастье, в котором она купалась последние несколько месяцев, внезапно кажется ей призрачным, словно они, сами того не осознавая, построили дом из песка.

Она пытается заглянуть ему в глаза:

– Я действительно тебя люблю. Ты ведь знаешь.

– И я тоже тебя люблю.

– Я ужасная, требовательная, сварливая подружка.

– Жена.

Ее губы непроизвольно расползаются в улыбке.

– Я ужасная, требовательная, сварливая жена.

Он ухмыляется и целует ее, и они сидят на площади Вогезов, прислушиваясь к реву мопедов, непрерывному шуму потока машин в сторону улицы Бомарше.

– К счастью, ужасные и сварливые женщины – моя слабость.

– Ты забыл про требовательных.

– Ну, эти уж точно мои самые любимые.

– Иди, – говорит она, мягко отстраняясь от него. – Иди прямо сейчас, мой велеречивый архитектор, пока я не затащила тебя обратно в постель и не постаралась сделать все, чтобы ты вообще забыл о своей противной встрече.

Атмосфера мгновенно разряжается. Лив облегченно вздыхает, только теперь понимая, что все это время боялась дышать.

– Ну а ты чем займешься?

Она смотрит, как он методично берет ключи, бумажник, пиджак, телефон.

– Пожалуй, схожу полюбоваться искусством.

– Я отправлю тебе эсэмэску, как только мы закруглимся. И сразу встречусь с тобой. – Он посылает ей воздушный поцелуй. – А потом мы продолжим разговор насчет того, чтобы зависнуть в постели. – И уже на полпути он поворачивается и поднимает руку: – A bientot[5], миссис Халстон!

Лив продолжает улыбаться, пока он не исчезает из виду.


Портье предупредил ее, что в очереди в Лувр придется простоять несколько часов, поэтому она решает сходить в Музей Орсэ. Дэвид сказал, что архитектура музея впечатляет не меньше, чем картины внутри. Сейчас десять утра, но бесконечная очередь уже змеится перед входом. Солнце немилосердно палит, а Лив забыла надеть шляпу.

– Вот здорово, – бормочет она себе под нос, пристраиваясь в хвост очереди.

Интересно, удастся ли ей попасть внутрь до того, как Дэвид закончит дела? «Это не займет много времени. Посетители у них обычно не задерживаются».

Стоящий перед ней мужчина поворачивается и кивает в сторону начала очереди:

– У них бывает иногда бесплатный вход. И всегда толпа народу.

На нем мятый льняной пиджак; раскованные манеры состоятельного человека.

Когда он ей улыбается, у Лив невольно возникает вопрос: неужели у нее на лбу крупными буквами написано, что она англичанка?

– Сомневаюсь, что вся эта толпа вообще там поместится.

– Ой, конечно поместится! Там внутри гораздо больше места, чем кажется. – Она улыбается, и он протягивает ей руку: – Тим Фриланд.

– Лив Уорт… Халстон. Лив Халстон. – Она постоянно забывает, что у нее теперь другая фамилия.

– Ага. На этом плакате сказано, что здесь сейчас выставка Матисса. Наверное, потому-то и очередь. Вот. Давайте-ка я открою зонтик. Он хоть немного защитит вас от солнца.

Он приезжает сюда каждый год на теннисный турнир, говорит он, пока они рывками, в час по чайной ложке, продвигаются вместе с очередью к входу. В свободное от тенниса время посещает любимые места. Музей Орсэ ему нравится куда больше, чем Лувр, где из‑за туристов не видно картин. Он произносит это со сдержанной улыбкой, понимая всю иронию сказанного.

Высокий, загорелый, с темно-русыми волосами, которые он, похоже, с юношеских лет привык зачесывать назад. Судя по его рассказам о своей жизни, он явно не обременен финансовыми проблемами. Упоминание о детях и отсутствие обручального кольца свидетельствуют о том, что он давно разведен. Он предупредительный и обаятельный. Они беседуют о парижских ресторанах, о теннисе, о бесшабашности местных таксистов. Какое облегчение вести разговор, свободный от невысказанных претензий и подводных камней! К тому времени как они оказываются в голове очереди, к Лив, как ни странно, возвращается хорошее настроение.