Эми Дженкинс - Медовый месяц

– Я должен. Должен, – сказал Мак, имея в виду: бросить курить.

– Люди курят по какой-то причине, – нежно проговорила я. – Курят, чтобы не чувствовать себя вот так.

– Я о Делле, – сказал он.

В общем, боюсь, что не могу продолжать, потому что все сказанное им, полагаю, подлежит договору о неразглашении, который заключается между больным и психиатром.

Скоро напишу снова.

Флора хххххххххххх

P.S. Ты плюешься от бешенства, что я остановилась на самом интересном месте? Надеюсь, это так. Я решила, что тебе нужно испытать какие-нибудь отрицательные последствия своего поступка, чтобы впредь ты знала, как убегать.

К разговору об остановке на самом интересном месте.

Я вернулась в интернет-кафе. С улицы внутрь проникал запах зноя. Кончив читать электронное письмо от Флоры, я тут же начала ей названивать, но у Мака ее не было, а в отель я позвонить не посмела, боясь нарваться на Эда. И позвонила Делле.

– Эй, – сказала я.

– Эй, – ответила она.

– Что случилось с Маком?

– Откуда ты знаешь, что с Маком что-то случилось? – спросила Делла.

– Прочитала электронную почту. Как хорошая девочка.

– Мак сказал Флоре? – Удивление.

– Он меняется, – сказала я.

– Да, – проговорила Делла. – К худшему.

– Расскажи.

– Ладно, – сказала она. – Короче говоря…

– Нет, – попросила я, – не надо короче. Начни с самого начала.

– Ладно, – согласилась она. – Ну, первым признаком беды стала ночь после той тусовки. Мы вернулись домой около трех часов ночи – они в Нью-Йорке мало работают, что бы там сами о себе ни говорили. Мы неплохо перепихнулись и все такое, как вдруг Мак объявил, что бросает курить. Я спросила, чего ради, и он сказал: это была грязная и неприятная привычка. Я сказала, что на мой счет он может не беспокоиться – мне даже нравится, когда рот как пепельница. Курящий мужчина выглядит очень мужественно, если ты понимаешь, что я хочу сказать, – думаю, в этом проявляется здоровое пренебрежение к себе, кроме того, сигарета занимает руки.

– Курение ради продления рода! – сказала я. Делла хочет учредить такое движение. Никто из нас на самом деле не курит, но мы всегда принимаем предложенную сигарету, когда подцепляем мужчин. Делла называет акт дарения и принятия длинного округлого предмета предварительным ритуалом ухаживания. Он предлагает тебе сигарету. Ты берешь ее в рот. Он дает тебе прикурить. Вы занимаетесь сексом.

Делла твердо верит, что человеческая порода без курения вымрет.

– В общем, – продолжила Дел, – я поняла, что дело вовсе не в курении. В последние дни у Мака в глазах было это выражение. Баранье – единственное подходящее слово. Крайне непривлекательное. И я сказала: слушай, Мак, не надо путать секс и любовь. Да, это приятно. Да, это кажется чертовски откровенно. Но секс – это всего лишь секс.

Я услышала какое-то пощелкивание и спросила:

– Чем ты там занимаешься?

– Выщипыванием, – ответила она. Дел делает так, когда нервничает. Выщипывает себе брови почти дочиста.

Я сказала:

– Очень невежливо – выщипывать брови, разговаривая по телефону, – но она пропустила мои слова мимо ушей.

– Так вот, – сказала Дел в ярости, – можешь поверить: он начинает выпытывать мое мнение о материнстве.

– Не может быть!

– Еще как может. Парню под пятьдесят, не забывай. Он спросил меня, люблю ли я детей!

– Ну, возможно, он собирается сделать ремейк «Багси Мэлоуна»[53] и хочет взять тебя в компаньоны, – сказала я.

– Хорошо бы. Это его чертовы биологические часы, – ответила она и добавила: – Он стал задумчив, – как будто сообщила о каком-то крайне неприятном недостатке в его стандартах личной гигиены.

– Возмутительно, – сказала я. И в самом деле. Я бы сказала, что маленькие дети так же употребительны в лексиконе современных отношений, как оральный секс в викторианском обществе. – И ты смылась.

– Нет, – сказала она. – Думаю, дело вовсе не в этом. Я удалилась в аэропорт – но все бы ничего, пока я не брякнула ему, что ни за что не соглашусь, чтобы мои соски стали размером с тарелку. И вот он уходит на работу, я стараюсь немного поспать, а он возвращается! Кладет на меня какое-то кольцо! Ты бы видела – размером с долбаный Тадж Махал.

– С бриллиантом? – спросила я, затаив дыхание.

– От Тиффани.

– Полный отпад, – сказала я. Я такая всезнайка, что не часто в жизни удивляюсь. Обожаю редкие ощущения. – И что?

– Ну, слово за слово, и на каком-то этапе я протягиваю руку, потому что, ты знаешь, мы с Маком очень совместимы на этом уровне, моя рука ударяется о кран, и я слышу этот леденящий треск…

– Притормози, – сказала я. – Отмотай назад. Кран?

– Мы делали это под душем, – объяснила Делла.

– Ты надела кольцо?

– Ну да, – призналась она с долей оправдания. – Просто для смеху.

– Понятно, – сказала я.

– В общем, Мак ничего не заметил. Но, когда я потом взглянула, оказалось, что камень раскололся точно пополам. Я думала, сломать алмаз нельзя, но, видимо, если нанести удар в определенную точку, то можно. – Она вздохнула. – Раскололся точно пополам. Думаю, это знак.

– А что сказал Мак? – выдохнула я.

– Он сказал, чтобы я не беспокоилась – алмаз стоил всего пятьсот тысяч долларов, – с сарказмом проговорила Делла.

– Ты не сказала ему.

Молчание.

Потом:

– Я списала страницу из твоей книги. Улетела ближайшим рейсом.

– А где кольцо? – спросила я.

– Здесь, со мной. Я должна его починить.

– Н-да, – сказала я. Больше я ничего не могла придумать. Вряд ли кольцо было ремонтопригодно.

– А что, по-твоему, я должна делать? – сказала Делла. Шесть слов, которые не часто выходили из ее уст.

– Не знаю, – ответила я. – Нас обеих, кажется, перенесло в какие-то параллельные миры, где мы не знаем обычаев, не знаем языка. Что делать?.. – Я замолчала.

– Что надеть… – скорбным эхом отозвалась Делла. – А как там Алекс?

– По-новому, – сказала я.

– По-новому?

– Я едва его узнаю.

– Дошел до орального секса?

– Ох, стоп, – сказала я.

– Очевидно, это первый вопрос, который парни задают друг другу: «Ртом работала?»

– Ты говоришь, как персонаж Второй мировой войны. Нынче все этим занимаются, – ответила я, удивляясь, как мы дошли до этого. Я часто удивляюсь этому, разговаривая с Дел.

– В штате Юта оральный секс запрещен законом.

Повесив трубку, я купила еще бутылку кока-колы и уселась, попивая ее и лениво гадая, означает ли это конец моей работы у Мака – как я и предсказывала. Потом вдруг до меня дошло, что для меня, вероятно, в этой работе все равно больше нет толку. Я представила вдруг, что живу в Лос-Анджелесе, выруливаю на большой американской машине от дома на широкую пустую улицу с пальмами по бокам. Я представила, что Мак говорит, что я могу работать на него и в Лос-Анджелесе. Потом я передумала и представила, что он предлагает мне фантастическую работу в кинобизнесе. А потом с замиранием сердца вспомнила, что там будет и Флора. На вершине всего прочего воссоединяется семья! Так было предопределено!

Я только добралась до места, где я рожаю нашего первого ребенка в американской больнице – красивый декор, эффективные обезболивающие, Джордж Клуни в зеленом халате[54]… И тут у меня закружилась голова. А потом вдруг – возвысившийся да упадет – эйфория обернулась своей противоположностью. На меня навалилась вся чудовищность моего поступка.

Такая угроза уже пару раз возникала раньше. Но это случалось ночью, а ночью в объятиях Алекса я могла вытеснить подобные чувства.

Эд! Мой Эд! Что с Эдом? И о чем я сейчас размышляла? Переехать в Лос-Анджелес? Уйти из жизни? По-настоящему?

Обожемой.

Я хочу сказать – а как же мои друзья в Лондоне? Я потеряю их? А как же Тереза и пони? А как же дождь, и Би-би-си, и очередь на почту, и черные лондонские такси, и универмаг «Хэрродс», и чашки надлежащим образом приготовленного чая, и безработные? В Лос-Анджелесе ничего этого не будет. А как же мои корни?

Я лишь разинула рот, когда к дому подъехал Алекс в кабриолете «Гольф» с опущенным верхом.

– Где ты его раздобыл?

– Украл. Не зря же я провел время в реабилитационном центре.

– Ты взял его напрокат.

– Садись, – сказал Алекс.

– Куда поедем?

– Сейчас увидишь, – ответил он. – Садись.

Я села. Взвизгнув покрышками, Алекс отъехал.

– Стой! – вдруг крикнула я.

Он в тревоге обернулся, по-прежнему набирая скорость; волосы хлестали его по глазам.

– Стой! – снова крикнула я. Он съехал на обочину.

– В чем дело?

– Я почувствовала.

– Почувствовала?

– Да, – сказала я. – Знаешь, у меня есть чувства.

Он обеспокоенно посмотрел на меня и проговорил:

– Угу. От этого есть средство?

– Алекс, – сказала я. – иногда… иногда мне нужно знать, куда мы едем. – Наверное, я вопила во всю глотку, потому что он быстро ответил:

– В «Ла-Посаду». Лучший отель в Мексике.

– Почему ты не сказал мне об этом?

– Я и говорю.

– Мне будет не хватать Хесуса, – сказала я.

– Он будет навещать нас, – улыбнулся Алекс.

– Дело в том… – сказала я и заколебалась. И в этот момент я потеряла его. Он отвернул от меня лучи своих лазерных глаз. Впереди во всей своей красе на дороге показалась куча разноцветных пластиковых коробок, и я ощутила ревность к этим коробкам.

– Дело в том, – сказала я, – что мне нужно знать, куда идут наши отношения.

– В данную минуту, – ответил Алекс, надавив ногой на акселератор, – они направляются на юг.

Была пыльная пустая дорога, и временами мелькало бирюзовое море. Появлялись белые бетонные деревушки с красными жестяными знаками кока-колы и церквями в испанском стиле.

И был Алекс.

«Как дошла я до того, – думала я, с развевающимися на ветру волосами и мужчиной, за которого не вышла замуж, несясь по мексиканскому побережью, – как дошла я до того, что несусь по мексиканскому побережью с развевающимися на ветру волосами и мужчиной, за которого не вышла замуж? Как это случилось? В подробностях. Напомните мне».