– Убери оружие! – не сдавалась она. – И не смей говорить со мной, держа в руках эти штуки!

Отбросив пистолет и лопатку, он надвинулся на нее, заставляя отступать.

– В чем дело, Таня? Я смущаю тебя? Тесню? Стою слишком близко? Пугаю тебя? – уничтожающе осведомился он.

– Да, да и еще раз да!

Александр, в свою очередь, схватил горсть камешков и с силой швырнул в воду.

Несколько минут оба молчали. Он ждал, пока она выскажется, и, не дождавшись, еще раз попробовал вернуть ее к тому, что оба чувствовали тогда, у Кировского, в Луге, в Исаакиевском…

– Таня, когда ты впервые увидела меня здесь… казалась такой счастливой.

– И что же выдало мое состояние? Плач?

– Да. Мне показалось, что ты рыдаешь от счастья.

– И что ты еще увидел? – поинтересовалась она, и на секунду… на мгновение он подумал, что в ее словах есть другой, скрытый смысл. Но сейчас он был слишком взбудоражен, чтобы мыслить связно.

– Что я сказал? – спросил он.

– Не знаю. А что ты сказал?

– Давай оставим эти шарады! – раздраженно воскликнул он. – Не можешь просто напомнить мне?

Татьяна не ответила. Александр вздохнул:

– Ладно, я спросил, где Даша.

Татьяна съежилась.

– Таня, если тебе не нравится, что я заставляю тебя вспоминать вещи, которые хочется забыть, тогда мы вместе с этим справимся…

– Ах, если бы только…

– Погоди! – перебил он, поднимая руку. – Я сказал «если». Но может, тут что-то еще…

Александр, увидев ее измученное, расстроенное лицо, осекся и вынудил себя говорить спокойно, надеясь, что она увидит в его глазах все, что он испытывает к ней.

– Послушай, давай договоримся: я прощу тебя за то, что не писала мне, если ты в свою очередь простишь меня за то, что тебя тревожит. Ну если не все, то хотя бы часть. Хорошо? Или слишком много всего накопилось?

– Александр, меня столько всего тревожит, что я даже не знаю, с чего начать.

Судя по ее виду, она не лжет. И в глазах по-прежнему светится обида.

Именно такие глаза у нее были там, на Пятой Советской, когда она кричала, что может простить ему равнодушное лицо, но не равнодушное сердце. Но разве все это не в прошлом? Он носил свое сердце, полное любви к ней, на груди. Как медаль. Неужели они еще не перешли ту грань, когда ложь уже не властна?

И ту грань, перед которой стояли на Пятой Советской?

Но тут Александр вдруг осознал, что только смерть может стереть эту грань. Тогда они так и не помирились. Ничего не уладили. Как и все то, что накапливалось до той ссоры. И все то, что было после.

И на их отношения наложила отпечаток Даша. Даша, которую Татьяна пыталась спасти и не смогла. Которую Александр пытался спасти и не смог.

– Таня, это все потому, что мы с Дашей хотели пожениться?

Она не ответила.

Ага!

– И все из-за письма, которое я написал Даше?

Она не ответила.

Ага!

– И что еще?

– Александр, – строго сказала Татьяна, – в твоих устах это кажется таким мелким. Незначительным… Банальным. Все мои чувства свелись к твоему пренебрежительному «все это».

– О каком пренебрежении ты говоришь? – поразился он. – И это не банально. Не мелко, но все это в прошлом…

– Нет! – вскричала она. – Это здесь, прямо здесь, вокруг меня и во мне! А они… они ждали, пока ты приедешь, чтобы жениться на моей сестре! И не только старушки! Вся деревня! С тех пор как я оказалась здесь, слышу это каждый день, за завтраком, обедом, ужином, с утра до вечера. Даша и Александр, Даша и Александр. Бедная Даша, бедный Александр. – Татьяна вздрогнула. – Это кажется тебе прошлым?

– Но при чем тут я? – пытался урезонить ее Александр.

– А разве это они просили Дашу выйти за тебя замуж?

– Говорю же, я никого не просил…

– Хватит врать! Александр, не мучай меня! Ты сказал, что вы поженитесь летом.

– А почему я так сказал? – резко бросил он.

– О, не нужно! Тогда, в Исаакиевском, мы решили держаться подальше друг от друга. Но ты так и не смог этого сделать, поэтому собирался жениться на моей сестре.

– Но ведь тогда он оставил бы тебя в покое, не так ли? – мрачно пробурчал Александр.

– Оставил, если бы ты не приходил больше к нам! – заорала она.

– А что бы ты предпочла?

Она остановилась.

– Это ты спрашиваешь меня? Что я предпочла бы? Хочешь сказать, что я скорее смирилась бы с тем, что ты женился на моей сестре, чем никогда больше тебя не видеть?

– Да! В Исаакиевском ты была готова на все, только чтобы видеть меня! Поэтому не морочь мне голову! Теперь, по прошествии времени, тебе легко говорить!

– Легко? Значит, легко?!

Татьяна беспорядочно кружила по поляне, сама не зная, куда идет. Александр старался не отставать от нее, но от всей этой беготни у него голова шла кругом.

– Да прекрати ты метаться! – взревел он. Она неожиданно послушалась. – Значит, ты устанавливаешь правила, а потом злишься, когда я играю по ним? Что ж, живи с этим.

– Я и живу, – кивнула Татьяна. – Каждый проклятый день с того самого, когда встретила тебя!

– Я не желаю этого слышать!

– Еще бы! Ты сказал Даше, что вы поженитесь, она написала бабушке, та разнесла новость по всей деревне! – тяжело дыша, выпалила Татьяна. – Ты написал ей письмо, где сообщил, что приедешь и вы поженитесь. Слово – не воробей, вылетит – не поймаешь! Даже если ты не придаешь словам значения.

Почему ему казалось, что сейчас она имеет в виду не Дашу?

– Если ты так переживаешь, почему не написала мне: «Александр, Даши больше нет, но я здесь и жива»? Я приехал бы раньше. И не терзался бы неведением целых шесть месяцев!

– И ты воображаешь, – ахнула Татьяна, – что после твоего письма я написала бы тебе и попросила приехать?! И вообще о чем-то попросила? Нужно быть последней идиоткой, чтобы решиться на такое. Идиоткой или…

Она прикусила губу.

– Или?

– Или ребенком, – фыркнула она, не глядя на него.

Александр тяжело вздохнул:

– Ох, Таня…

– Игры, в которые играют взрослые… ложь, обманы, притворство… в которых тебя мало кто может превзойти… все это выше моего понимания.

Александр хотел одного – коснуться ее. Губ, лица… растопить гнев…

– Таня, – прошептал он, протягивая руки. – О чем ты? Какие игры, какая ложь?

– Почему ты приехал, почему? – холодно спросила она.

Он едва не поперхнулся:

– Как ты можешь спрашивать?

– Как? Да потому что ты написал, что приезжаешь, чтобы жениться на Даше! Как ты любишь ее. Что она предназначена тебе судьбой. Что она единственная! Я читала это письмо. Это то, что ты написал. А последнее, что я слышала от тебя на Ладоге, было: я никогда не…

– Татьяна! – вскрикнул Александр, окончательно выйдя из себя. – Какого дьявола ты мелешь? Забыла, как взяла с меня слово лгать до последнего? Заставила меня обещать. Еще в ноябре я просил: давай скажем правду. Но ты! Лги, лги, Шура, женись на ней, только не разбивай сердца моей сестры! Помнишь?

– Да, и ты на удивление хорошо исполнил свою роль, – ехидно усмехнулась Татьяна. – Неужели так уж стремился быть настолько убедительным?

Александр нервно пригладил волосы:

– Но ты знаешь, что я вовсе не хотел…

– Чего именно? – громко спросила она, подступая ближе и глядя на него смело и гневно. – Жениться на Даше? Любить ее? В чем ты не хотел лгать? Чего не хотел делать?

– Ради Бога, неужели не понимаешь? Что я должен был ответить твоей умирающей сестре?

– Именно то, что ответил, раз уж решил жить ложью!

– Мы оба жили ложью, Таня, и все из-за тебя! – взорвался он, разъярившись до того, что руки тряслись. – Но ты-то знаешь, что я вовсе не собирался жениться!

– Я так думала. И надеялась. Но неужели не понимаешь, что твои слова – единственное, что звучало у меня в ушах в поезде, на волжском льду и два месяца на больничной койке, когда каждый вздох мог оказаться последним. Неужели не понимаешь?

Она гневно сжала кулаки, стараясь отдышаться, и Александр сжался под гнетом невыносимого раскаяния.

– Мне было бы все равно. Я бы все снесла, – продолжала Татьяна. – Говорю же, мне много не нужно. И не нуждаюсь я в утешениях.

Она снова сжала кулаки. В глазах стыла мучительная боль.

– Но все же что-то и мне необходимо. Совсем немного… А ты мог сказать Даше только то, что она хотела слышать. И ни словечка больше! Я мечтала, чтобы ты хотя бы мимолетно взглянул на меня, дал понять, что я тоже хоть что-то значу для тебя, чтобы у меня осталось чуточку веры. Чуточку надежды. Но нет. Ты вел себя так, словно меня совсем не было.

– Но это неправда, – возразил Александр, бледнея от смущения. – О чем ты? Я скрывал наши отношения от всех. Это не одно и то же.

– Да, огромная разница для такой девчонки, как я, – усмехнулась Татьяна. – Но если ты способен так хорошо скрыть все, что у тебя на сердце, даже от меня, значит, можешь и питать что-то к Даше. А может, к Марине и Зое и к каждой девушке, с которой когда-то был. Может, именно так поступают взрослые мужчины: жадно смотрят на нас наедине и отворачиваются на людях, будто мы абсолютные ничтожества!

– Да ты спятила! – возмутился Александр. – Забыла, что единственной, кто не видел правды, была твоя ослепленная сестра! На людях, наедине… Марина сразу все заметила. Но если хорошенько подумать, становится ясно, что только два человека не видели правды: твоя сестра и ты!

– Какой правды?! – яростно прошипела она. – Может, я и не смогла лгать. Но ты мужчина. Поэтому ложь далась тебе так легко. Вспомни, как ты отверг меня своими последними словами. Отверг последним взглядом. И в конце концов я даже смирилась. Подумала: как ты можешь питать ко мне какие-то чувства? И не только ты. Никто, особенно после Ленинграда…

Татьяна в отчаянии сжала голову ладонями.

– Но я так хотела тебе верить! Поэтому, когда мы получили твое письмо, я вскрыла его, надеясь, что ошибалась, молясь, чтобы ты приписал мне хоть слово… Одно слово, одну букву, которые я могла бы считать своими. О, как отчаянно я мечтала об этом. Найти подтверждение тому, что не вся моя жизнь была фальшью! – Ее голос сорвался. – Одно слово! – кричала она, колотя Александра кулаками в грудь. – Всего одно слово!