– Как обычно при цинге, – мягко вставил Александр.

– У царевича была не цинга, а гемофилия, – поправила Татьяна.

– А воспаление легких? – не сдавалась Аксинья. – Оба легких были затронуты.

– Не оба, а одно.

– Воспаление едва ее не сгубило, – вступила в общий хор Наира, гладя руку Татьяны – Она не могла дышать.

– О господи, Таня, – прошептал Александр.

– Да нет, уже все в порядке. У меня оказался туберкулез в начальной стадии. Его вылечили еще до того, как я выписалась из больницы. Доктор сказал, что скоро я буду как новенькая и в следующем году от туберкулеза и следа не останется.

– И ты позволила мне курить в комнате!

– И что тут такого? Ты всегда куришь в комнате. Я привыкла.

– Что тут такого? – ахнула Аксинья. – Да ты пролежала в изоляторе почти месяц. Она кашляла кровью…

– А почему не расскажешь, как заполучила туберкулез? – громко спросила Наира.

Александр почувствовал, как вздрогнула Татьяна.

– Я позже расскажу.

– Когда позже? – настойчиво шепнул он.

Она ничего не ответила.

– Таня! – воскликнула Аксинья. – Неужели так и промолчишь? Не скажешь, что вынесла, прежде чем добраться сюда?

– Говори же, – почти приказал он.

Если бы картошка, приготовленная ею, не была такой вкусной, он наверняка потерял бы аппетит.

Татьяна медленно, словно делая над собой усилие, начала:

– Меня и сотни других людей посадили в грузовики и привезли к железной дороге, почти рядом с Волховом…

– О поезде, о поезде не забудь…

– Подогнали теплушки… но нас было слишком много…

– Скажи сколько.

– Не знаю… мы были…

– А что было с людьми, которые умирали в дороге? – подсказала Дуся, крестясь.

– О, их просто выбрасывали на полном ходу. Чтобы освободить место.

– Да, – шмыгнула носом Наира, – и когда вы добрались до Волги, в теплушках стало совсем свободно.

– А железнодорожный мост был взорван, – подхватила Аксинья, – и поезд не смог проехать. Всем эвакуированным и нашей Танечке было велено перейти по льду пешком. Как насчет этого?

Александр потрясенно уставился в слегка усталое, задумчивое лицо Татьяны.

– Сколько людей сумели перебраться на другой берег? Сколько остались на льду? Скажи ему, Таня.

– Не знаю, баба Аксинья. Не считала…

– Никто, – уверенно заключила Дуся. – Кому такое под силу?

– Но Таня выжила, – запротестовал Александр, вжимаясь локтем в руку Татьяны.

– И не только я. Правда, таких было немного, – понизив голос, подтвердила Татьяна.

– Лучше скажи ему, сколько километров тебе пришлось брести в снегу, в метель, до следующей станции, потому что на всех больных и голодающих не хватило грузовиков? Не меньше пятнадцати! – широко раскрыв глаза, объявила Аксинья.

– Нет, баба Аксинья, не больше трех. Да и метели не было. Правда, мороз стоял сильный.

– А тебе дали поесть? – фыркнула Аксинья. – Нет!

– Почему же, у меня было немного еды.

– А в поезде? Ведь там не оказалось даже места, чтобы лечь, и тебе пришлось простоять три дня, от Волхова до Волги!

– Это верно. Я стояла три дня, от Волхова до Волги.

Наира вытерла глаза.

– А уж на другом берегу людей осталось так мало, что Татьяна смогла лечь на полку, правда, Таня? Она легла…

– И больше не поднялась, – докончила Аксинья.

– Ну… потом поднялась, – осторожно заметила Татьяна, качая головой.

– И вовсе нет. Проводник спросил, куда ты едешь, но не мог тебя добудиться.

– И все же добудился.

– Да, но сначала подумал, что ты умерла.

– Она сошла с поезда в Молотове и спросила, где Лазарево, а когда услышала, что до него десять километров… – выпалила Раиса.

Женщины снова скорбно завыли.

– Прости, что тебе пришлось выслушать все это, – пробормотала Татьяна.

Александр отложил вилку и погладил девушку по спине. Заметив, что она не отодвинулась, не сжалась, не покраснела, он оставил руку на ее плече. Прошло несколько долгих минут, прежде чем он вновь принялся за еду.

– А знаешь, Саша, что она сделала, когда узнала, сколько придется добираться до Лазарева?

– Сейчас угадаю… Сознание потеряла.

– Ну да! Откуда ты знаешь? – удивилась Аксинья, изучая его.

– Да я все время хлопаюсь в обмороки, – отмахнулась Татьяна.

– После того как ее перевели в общую палату, мы сидели у ее койки и держали кислородную подушку, чтобы ей легче было дышать.

Наира вытерла глаза.

– Когда ее бабушка умерла…

Вилка снова выпала из руки Александра. Невольно. Он молча опустил глаза в тарелку, боясь повернуть голову к Татьяне. Это она повернула к нему голову. В глазах светилась тихая печаль.

– Налей еще водки, – попросил он. – Похоже, я мало выпил.

Она налила ему полную рюмку, а себе – совсем немного. Они чокнулись и посмотрели друг на друга. На лица упала одинаковая тень. Тень Ленинграда, Пятой Советской, ее семьи и его семьи, Ладожского озера и ночи.

– Держись, Шура, – прошептала Татьяна.

Он не смог ответить. Только залпом выпил водку. Остальные молчали, пока Александр не спросил:

– Как она умерла?

Наира высморкалась:

– Говорят, дизентерия. В прошлом сентябре. А по-моему, так просто не захотела жить после смерти мужа. Да и Таня так думает.

– Да нет, хотела, – горько усмехнулась Татьяна. – Только не смогла.

Наира снова налила Александру водки.

– Умирая, Анна сказала мне: «Наира, жаль, что ты не видела моих внучек. А уж Таню вряд ли когда увидишь. Она такая маленькая, в чем душа держится. Уж она ни за что не вытянет».

– Похоже, – буркнул Александр, осушив рюмку, – она неверно судила о своих внучках.

– И еще сказала: если внучки приедут, позаботьтесь о них. Присмотрите за домом…

– Домом? – переспросил Александр, настораживаясь. – Каким домом?

– Да они жили в избе…

– И где эта изба?

– В лесу. У реки. Таня может тебе показать. Когда ей стало лучше и она перебралась в Лазарево, хотела там жить, – сокрушенно вздохнула Наира. – Совсем одна, представляешь?

– О чем только она думала! – поддакнул Александр.

Женщины просияли и дружно загомонили, кивая головами.

– Разве пристало молодой девушке жить одной? Что это еще за выдумки? Мы сказали: ты наша родня. Твой дед был свояком моего первого мужа. Приходи к нам и живи. Вместе куда лучше, верно, Танечка?

– Да, Наира Михайловна, – послушно пробормотала Татьяна, накладывая Александру еще картофеля. – Не наелся?

– Честно говоря, я совсем потерял аппетит. Но поем еще немного.

– Наша Танечка почти здорова, – сказала Наира, – но нужно быть осторожнее. Приходится каждый месяц ездить в Молотов, к доктору. С чахоткой не шутят. Поэтому и курить лучше на улице…

– Да мне не трудно, – вставил Вова, кладя руку на плечо Татьяны.

Александр немедленно решил, что как можно скорее потолкует с Татьяной насчет Вовы.

– Не представляешь, Саша, какая она была худая, когда добралась сюда, – пожаловалась Аксинья. – Ну чисто тростиночка!

– Представляю. Правда, Таня?

– Правда, – кивнула она.

– Кожа до кости, – добавила Дуся. – Сам Иисус не смог бы ее спасти.

– Хорошо еще, у нас здесь полевых работ нет, верно, Наира? – прокудахтала Аксинья. – Мы спокон веку рыбаки, так что всегда есть что на стол поставить. Да и рыбу меняем на масло, яйца и творог, а иногда и на пшеничную муку. Козы у нас тоже есть, так что молока хоть залейся. Танечка у нас быстро поправилась. Еще бы, на деревенской-то еде! Ну как, Саша, хороша девушка?

– Угу, – промычал Александр.

– Совсем как теплая булочка! – хихикнула Аксинья.

– Булочка? – переспросил Александр, ухмыляясь.

Татьяна залилась краской. Короткое платье задралось, и его рука под столом легла на ее бедро. Он ласкал ее прямо здесь, во время ужина, на глазах у шестерых незнакомых людей. Но долго так продолжаться не могло. Александру пришлось отнять руку. Пришлось. Потому что он задыхался, теряя самообладание. Волю. Контроль над собой.

– Александр, хочешь еще? – спросила Татьяна, вставая и беря сковороду. Ее руки чуть подрагивали. – Еще много осталось.

Она улыбнулась, пряча разрумянившееся лицо.

– Саша, знаешь, – снова завела разговор Аксинья, – мы сердились на Танечку. И хотим, чтобы ты знал: мы были на твоей стороне.

– Чем ты прогневила таких хороших людей? – удивился Александр.

Почему Татьяна перестала улыбаться и укоризненно смотрит на Аксинью?

Наира, набив рот жареным картофелем, невнятно промямлила:

– Мы говорили ей, чтобы написала тебе и рассказала, что случилось с Дашей. Тогда бы не пришлось зря пускаться в дорогу, да и горе за делом подзабылось бы. А вот теперь что делать? Сколько раз твердили: зачем гонять парня в такую даль? Напиши всю правду.

– А она отказалась! – негодующе воскликнула Аксинья.

Александр, в груди и душе которого горел прежний огонь, повернулся к Татьяне.

– А почему же она отказалась, Аксинья?

– Молчит. Но мысль о твоем приезде не давала нам покоя. Мы только о том и говорили. Что будет с тобой, когда узнаешь о смерти Даши.

– Только о том и говорили, – повторила Татьяна. – Еще выпьешь?

– Может, напиши ты мне, и разговоров было бы поменьше, – холодно процедил он. – Да, налей мне.

Она наклонила бутылку над рюмкой так поспешно, что едва не расплескала прозрачную жидкость.

У него закружилась голова.

– Мы читали Дашины письма к Анне, – сообщила Наира. – Как же она тебя любила! Ты для нее был светом в окошке!

Александр залпом проглотил водку.

– Таня, ну почему ты такая упрямая? – посетовала Дуся. – Если чего не захочет, ни за что не уговоришь!

– Да, с ней такое бывает, – подтвердил Александр, взяв рюмку у Татьяны и допивая ее порцию.

Дуся перекрестилась.

– Сколько раз было сказано: напиши ты ему наконец! Да где там: даже не подходи! – неодобрительно буркнула она. – А мы-то надеялись, что Господь пощадит тебя и возьмет к себе.