Полина Саймонс - Медный всадник

– Сегодня я зашила сорок два савана. И на всех не хватило: умерло семьдесят два человека. Жаль, мама, что я не могу принести тебе швейную машинку.

Мама обернулась к лежавшей на диване бабушке, и та даже поежилась под ее уничтожающим взглядом.

– Дочка, но ты же вместе со всеми ела картошку, которую я приносила. Теперь мне нечего тебе дать.

– Завтра, – пообещал Александр, – я принесу из военторга картошки и немного муки. Словом, все, что смогу достать. Но вывезти вас мне не удастся. Слышали о канонерской лодке «Конструктор»? Она пересекала Ладогу с детьми и женщинами на борту. И когда обходила Ладожский мыс, чтобы выйти в Новую Ладогу, начался обстрел. Капитан сумел увернуться от одного снаряда, но второй попал прямо в цель. Двести пятьдесят человек пошли ко дну.

– Да я скорее рискну остаться в Ленинграде, чем принять смерть в ледяной воде! – провозгласила Даша.

– Как вы тут держитесь? – спросил Александр. – Нелегко приходится, Марина?

– Пока что цепляемся за жизнь. Взгляни, на кого мы похожи!

– Да, раньше вы выглядели получше, – согласился Александр, глядя на Татьяну.

– Антон умер. На прошлой неделе, – глухо откликнулась она.

– Жаль, но что вы могли сделать? Надеюсь, Таня, ты не делилась с ним едой?

Татьяна не ответила.

– Ты что-нибудь слышал о Дмитрии? – осведомилась она, меняя тему. – От него так ничего и не было.

– Дмитрий в Волховском госпитале, борется за жизнь. Вряд ли у него есть силы писать, – пояснил Александр, затягиваясь.

Радио взорвалось истерическим воем сирен. Александр обвел глазами собравшихся. Никто не пошевелился.

– Хоть кто-то еще спускается в убежище или дурной пример Татьяны всех заразил? – крикнул он, перекрывая пронзительный вопль.

– Мы с Мариной иногда спускаемся, – пробормотала Даша, закутываясь в кофту.

– Татьяна, а ты? Когда ты в последний раз была в убежище?

– На прошлой неделе, – обронила она. – Я сидела с женщиной, которая не хотела иметь со мной ничего общего. Я заговаривала с ней раза три, пока не поняла, что она мертва. Причем уже давно.

– Таня, лучше скажи правду, – вмешалась Даша. – Ты пробыла там пять секунд, а бомбежка в ту ночь продолжалась три часа. А до этого ноги твоей в убежище не было.

– Почему же, было. В сентябре, – небрежно сообщила мама, принимаясь за шитье.

– Кто бы говорил! – упрекнула Даша. – Сама не была там с сентября.

– У меня работа. Деньги нам не помешают. И тебе следовало бы делать то же самое.

– Я и делаю. Только беру работу в бомбоубежище.

– Да, и я видела, что ты сотворила с той гимнастеркой: пришила рукав вверх тормашками. Нельзя шить в полутьме, Даша.

Пока они препирались, Татьяна и Александр не сводили друг с друга глаз.

– Таня, ты весь вечер не снимаешь варежек. Почему? – удивился он. – В комнате так тепло. И отойди от окна, там дует. Посиди с нами.

– Ох, Саша! – воскликнула Марина, обнимая его. – Не поверишь, что выкинула твоя Танечка на прошлой неделе!

– И что же она выкинула? – осведомился он, оборачиваясь к Марине.

– Твоя Танечка? – вмешалась Даша. – Нет, Саша, ты в самом деле не поверишь! Не думала, что она на такое способна!

– Я сама расскажу, – настаивала Марина.

– Не важно кто, только говорите же! – рассердился Александр.

Татьяна застонала и принялась собирать чашки.

– Я обязана все это выслушивать? Может, Александр пока подбросит дров в огонь?

Он немедленно встал и пошел к печке.

– Я вполне способен одновременно подбрасывать дрова и слушать!

– В прошлое воскресенье, – продолжала Даша, – мы с Маринкой возвращались домой. Уходя, мы оставили Таню мирно спящей, но нам навстречу выбежал Костя со второго этажа с криком: «Скорее, ваша сестра горит! Ваша сестра горит!»

Александр вернулся к столу и сел, по-прежнему не сводя взгляда с Татьяны. Та заметила, что его глаза стали куда холоднее.

– Таня, дорогая, почему ты не доскажешь Александру остальное? – пропела Даша. – Так получится куда забавнее. Ну же, поведай ему, что случилось.

– Да, Татьяна, поведай мне, что случилось, – поддержал Александр.

Татьяна укоризненно уставилась на Марину.

– Костя слишком мал, чтобы лазать по крышам. Рядом с ним взорвалась маленькая зажигалка, а сам он не сумел потушить. Я помогла ему, вот и все.

– Ты выходила на крышу? – процедил Александр.

– Всего на час, – пробормотала она, пытаясь выдавить улыбку. – Ничего особенного. Да и пожаром-то это не назовешь. Я засыпала его песком, и через пять минут все погасло. Костя очень испугался. У него началась истерика. И не только у него.

Она снова набросилась на Марину.

– Таня, Марина-то тут при чем? – воскликнула Даша. – А насчет истерики… Почему ты не снимешь варежки? Показала бы Саше свои руки.

Александр онемел.

Татьяна направилась к двери со своей ношей.

– Можно подумать, ему не терпится увидеть мои руки.

– Знаете что, – произнес Александр, вставая, – не желаю я ничего видеть. Мне пора. Я и так опаздываю.

Он сгреб шинель, ранец и выскочил из комнаты, даже не попрощавшись.

Даша только глазами хлопала.

– Да что это с ним? – устало пробормотала она.

Никто не ответил.

– Страх. Он очень боится, – пояснила наконец бабушка.

– Маринка, зачем ты? – спросила Татьяна. – Он и без того постоянно о нас тревожится. Зачем беспокоить его таким вздором? Ничего со мной не случилось, и руки тоже скоро заживут.

– Таня права. И что это за «твоя» Танечка? – возмутилась Даша.

– Да, Марина, о чем это ты? – поддакнула Татьяна, испепеляя взглядом двоюродную сестру, которая ответила, что не имела в виду ничего такого и просто неудачно выразилась.

– Именно неудачно, – прошипела Даша.

Этой ночью Татьяне приснилось, что она не спит, что ночь продолжается целый год и в темноте его пальцы нашли ее.

Она едва встала, когда в дверь постучали. Это оказался Александр. Он принес две буханки черного хлеба, немного гречки, картофеля, пару морковок и соевое молоко. Все, кроме Татьяны, были еще в постели. Он молча, с холодным лицом дожидался, пока она почистит зубы над кухонной раковиной. Упомянул только, что в туалете воняет хуже обычного. В последнее время Татьяне было не до таких тонкостей.

Оделась Татьяна быстро – она так и спала одетой.

– Шура, – попросила она, – не выходи. Слишком холодно. Уж килограмм хлеба я смогу донести. На это у меня еще сил хватит.

– Нет, – коротко бросил он. – Сейчас принесу тебе телогрейку. Как твои руки?

– Ничего, – кивнула она, показывая ему руки.

Так хотелось, чтобы он взял их в свои. Но он не пошевелился. Только взгляд был по-прежнему ледяной.

Они вместе вышли в обжигающую мглу. Температура упала до минус десяти. В семь часов было еще темно, и резкий ветер забирался под одежду, выл в ушах, подталкивал в спину всю дорогу до магазина. Очередь, на удивление, оказалась не слишком большой, и Татьяна прикинула, что на этот раз придется простоять не больше сорока минут.

– Поразительно, не так ли? – неожиданно выпалил Александр, едва сдерживая гнев. – Уже ноябрь, а ты по-прежнему одна ходишь за хлебом.

Татьяна промолчала. Ей слишком хотелось спать, да и спорить просто не было сил. Так что она молча пожала плечами и потуже перевязала шарф.

– Но почему ты? – продолжал Александр. – Даша вполне способна отоваривать карточки, хотя бы несколько раз в неделю. Или по крайней мере ходить с тобой. Да и Марина тоже. Почему они все свалили на тебя?

Татьяна не знала, что сказать. Сначала ей было слишком холодно, так что даже зубы стучали. Потом она немного согрелась, но зубы все равно стучали. Внезапно она подумала: а в самом деле, почему именно она каждый день бредет сюда под бомбами, обстрелом, в холоде и темноте? Почему никто не поможет? Потому что Марина съест половину по пути домой. Потому что мама шьет. Потому что Даша стирает. Кого еще послать? Бабушку?

Александр никак не мог успокоиться, и, хотя молчал, лицо по-прежнему оставалось сердитым. Татьяна осторожно коснулась его плеча. Он отодвинулся.

– Почему ты злишься на меня? – удивилась она. – Из-за того, что я поднималась на крышу?

– Из-за того, что ты… – Он осекся. – Из-за того, что ты не слушаешь меня, – вздохнул он. – Я не на тебя злюсь, Тата. На них.

– Не нужно, – попросила она. – Так уж вышло. Лучше буду ходить сюда, чем стирать.

– Неужели Даша так часто стирает? Это тебе следовало бы спать допоздна шесть дней в неделю, а не ей.

– Слушай, ей и без того тяжело. Я начала ходить…

– Ты начала ходить, потому что они так решили, а ты согласилась. После чего они решили, что ты со сломанной ногой можешь и готовить на всех, и ты опять согласилась.

– Александр, но почему ты расстраиваешься? Я делаю, что мне велят, только и всего.

Александр скрипнул зубами.

– А ты делаешь, что я велю? Держишься подальше от гребаной крыши? Спускаешься в убежище? Перестала делиться продуктами с Ниной?

– Думаешь, их я слушаюсь больше? – поразилась Татьяна.

Очередь до них еще не дошла. Впереди стояли человек двенадцать. Это означало, что их слышат человек двенадцать впереди и столько же сзади.

– По-моему, ты сказал, что не сердишься на меня.

– Я не потому… хочешь знать, что меня так бесит?

– Да, – равнодушно согласилась она, потому что на самом деле такие вещи ее давно перестали интересовать.

– Ты все время пляшешь под их дудку.

– И что?

– Все время, – повторил он. – Они говорят: иди – ты идешь. Они говорят: дай – ты спрашиваешь: сколько? Они говорят: убирайся – ты киваешь головой и исчезаешь. Они говорят: нам нужен твой хлеб, твоя каша, твой чай, твой…

Неожиданно сообразив, куда он клонит, Татьяна попыталась его остановить.

– Нет-нет, – умоляла она, качая головой. – Не надо…

Силясь не сорваться, сцепив зубы, Александр упрямо продолжал: