Полина Саймонс - Медный всадник

– Нет.

– Девочку лет семнадцати…

– Как ты, – вставила Даша, стиснув сестру.

– Да… засыпало обломками. Отец пытался помочь пожарным вытащить ее. Они копали весь день, и в шесть, когда я уходила из больницы, им только-только удалось ее найти. Бедняга была уже мертва. Пробита голова.

Даша ничего не ответила.

– Таня, но в шесть началась бомбежка! Значит, ты не пошла в убежище? – неожиданно вмешалась Марина.

– Маринка, – предупредила Даша, – даже не говори с ней об этом. Учти, Танька, если не будешь спускаться в убежище, наябедничаю на тебя.

Этой ночью сирена разбудила их в три. Немцы, очевидно, решили поразвлечься. Татьяна повернулась к стене и заснула бы, не вытащи ее родные из кровати. Все столпились на площадке под лестницей, и Татьяна подумала, что хуже этого ничего быть не может.

Александр и Дмитрий вернулись в ночь на двенадцатое сентября. Первую ночь и день, когда бомбежек совсем не было. Они приехали из Дубровки всего на один вечер, за пополнением и артиллерийскими снарядами.

Даша, заливаясь радостными слезами, бросилась к Александру и не отпускала. Даже отказалась помочь готовить ужин. Дмитрий прилип к Татьяне так же неотвязно, как Даша – к Александру, но если Александр смог обнять Дашу, Татьяна стояла неподвижно, как соляной столп, и только беспомощно шарила глазами по комнате.

– Хватит уже, хватит, – раздраженно повторяла она, безуспешно стараясь не смотреть на темноволосую голову Александра. Вид его мощной фигуры уже должен служить ей достаточным утешением. Она вполне способна обойтись без его рук и губ.

Когда Даша ушла готовить чай, а Дмитрий отправился умываться, Марина колко заметила:

– Знаешь, Таня, ты могла бы проявить больше интереса к человеку, который сражается за тебя с немцами.

По мнению Татьяны, интереса она проявила вполне достаточно. Достаточно для того, чтобы едва оторвать глаза от Александра.

– Твоя сестренка права, – ухмыльнулся тот. – Могла бы проявить столько же интереса, как Жанна Саркова. Дверь ее была чуть приоткрыта, и, когда мы заглянули, она лежала на постели, приставив стакан к вашей стене.

– Правда?

– Честное слово. Уж не знаю, зачем это ей. Кстати, я голоден. Что у нас на ужин?

Татьяне пришлось идти на кухню под взглядом Марины.

Она разогрела две банки тушенки, бульон, сварила немного риса, принесенного Александром. Пока она готовила, Александр вышел на кухню умыться. Татьяна затаила дыхание. Он шагнул к плите и поднял крышки.

– М-м-м, тушенка? И рис. А это что, вода? Нет, мне не наливай.

– Это не вода, а бульон, – тихо поправила Татьяна.

Его склоненная голова была совсем близко от ее руки. Если она подвинется всего на три сантиметра, то сможет его коснуться. Все еще затаив дыхание, она подвинулась на три сантиметра.

– Я такой голодный, Таня, – признался он, глядя ей в глаза, но, прежде чем успел сказать еще что-то, появилась Марина.

– Саша, ты забыл полотенце. Даша передала.

– Спасибо, Марина, – кивнул Александр, схватил полотенце и исчез.

Татьяна уставилась в кастрюлю с бульоном. Марина подбежала к плите, заглянула в кастрюлю и язвительно осведомилась:

– Что там интересненького?

– Ничего особенного.

Татьяна выпрямилась:

– Ну да? Зато здесь интересно, прямо жуть!

За ужином Даша спросила:

– Очень страшно в бою?

– Знаешь, как ни странно, нет, – ответил, жадно жуя, Александр. – Самое главное – продержаться первые два дня, верно, Дима? Он знает. Сам пробыл в окопах эти два дня. Немцы, очевидно, желали проверить, не дрогнем ли мы. Поняв, что отступать никто не собирается, они прекратили атаки, и наши разведчики клялись, что, похоже, фрицы окапываются на зиму. Строят бетонные бункера и окопы.

– Бетонные? И что это значит? – оживилась Даша.

– Это значит, – медленно протянул Александр, – что они, возможно, не собираются брать Ленинград штурмом.

Присутствующие весело загомонили, все, кроме папы, который дремал на диване, и Татьяны, сумевшей разглядеть зловещую нерешительность на лице Александра, нежелание сказать правду.

Татьяна, кусая губы, осторожно спросила:

– А ты? Ты рад этому?

– Да! – немедленно выпалил Дмитрий, словно спросили его.

– Ничуть, – признался Александр. – Я думал, мы будем сражаться. Сражаться, как мужчины…

– И умрем, как мужчины, – перебил Дмитрий, стукнув по столу кулаком.

– И умрем, как мужчины, если придется.

– Говори за себя! Я предпочитаю, чтобы немцы сидели в своих бункерах два года и выморили Ленинград голодом. Все лучше, чем день и ночь торчать в окопах под обстрелом.

– Брось! – отмахнулся Александр, откладывая вилку. – Не находишь, что торчать в окопах, как ты говоришь, позорно и сродни трусости?

Он окинул Дмитрия холодным взглядом и потянулся к водке. Татьяна подтолкнула к нему бутылку с другой стороны стола.

– Вовсе нет, – возразил Дмитрий. – Наоборот, весьма умно. Сидишь и ждешь, пока враг ослабеет. Потом наносишь удар. Это называется стратегией.

– Димочка, ты не имел в виду голод в буквальном смысле? – спросила мать, нервно насаживая на вилку кусочек тушенки.

– Разумеется, нет. Это я так, для пущего эффекта.

Александр плотно сжал губы.

– А водка еще есть? – спросил Дмитрий, наклоняя над рюмкой почти пустую бутылку. – Хорошо бы напиться до бесчувствия.

Все дружно посмотрели на отца и отвели взгляды.

– Александр, – с вымученной жизнерадостностью осведомилась Татьяна, которой ужасно нравилось произносить его имя вслух, – сегодня пришла Нина Игленко спросить, не поделимся ли мы мукой и тушенкой? У нас много всего, и я дала ей несколько банок. Она жалела, что оказалась не такой предусмотрительной, как мы…

– Таня! – перебил Александр с таким видом, что она сжалась. Значит, все верно. Он знает больше, чем говорит. – Не отдавай ни грамма еды, ни под каким видом. Не сдавайся ни на какие просьбы, даже если Нина Игленко будет с голоду умирать.

– Но не настолько мы голодны, – возразила Татьяна.

– Да, Александр, – поддержала Даша. – У нас и раньше были карточки. Где ты был во время финской кампании?

– Воевал, – мрачно буркнул он. – Но как бы то ни было, запомните крепко-накрепко: дрожите над каждым кусочком, словно только он стоит между вами и смертью.

– С чего это вдруг? – капризно фыркнула Даша. – Где твое знаменитое чувство юмора? Голод? Мы не будем голодать! Ленсовет как-нибудь сумеет нас накормить. Ведь мы еще не окружены полностью?

Александр закурил:

– Даша, сделай мне одолжение, экономь еду.

– Хорошо, милый. Даю слово, – кивнула та, целуя его.

– И ты тоже, Таня.

– Ладно.

Милый.

Даю слово.

Вот поцеловать его не удастся.

– Александр, как долго бомбили Лондон летом сорокового? – спросила Даша.

– Сорок дней и ночей.

– Думаешь, и нас ждет то же?

– Не то же. Хуже. Нас не оставят в покое, пока Ленинград не падет. Или пока мы не отгоним немцев.

– А разве мы думаем сдаваться? Если понадобится, я буду драться на улицах.

Татьяна усмехнулась. Весьма храброе заявление со стороны девушки, которая все ночи просиживает в убежище!

– О нет, Даша, все не так просто. И тебе не захочется драться, потому что уличные схватки – это кошмар наяву не только для обороняющихся, но и для нападающих. Потери людской силы огромны. Гитлер считает своим долгом беречь жизни арийцев. Поэтому вряд ли он станет рисковать своими людьми. Так что желание Димы скорее всего исполнится, – с плохо скрытым презрением закончил Александр.

Татьяна взглянула на Дмитрия, распростертого на диване рядом с отцом и то ли дремавшего, то ли пребывавшего в состоянии ступора, и пошла доставать чашки.

– И мы будем жить, как в Лондоне? – азартно спросила Даша. – Выдержали же они бомбежки! Даже ходили танцевать в клубы! Похоже, веселья у них не поубавилось! Я сама видела в кинохронике.

Она погладила ногу Александра.

– Даша, мы не в Лондоне! – воскликнул он, отодвигаясь. – Здесь нет никаких танцклубов! Или считаешь, что их собираются строить специально на время блокады?

Лицо Даши мгновенно омрачилось.

– Блокады?

– Даша, Лондон никто не осаждал! Неужели не понимаешь разницы?

– А мы в блокаде? – ахнула Даша.

Александр не ответил.

Мама, Даша, Марина и бабушка сгрудились вокруг стола, пожирая глазами Александра. Все, кроме Татьяны, которая стояла у двери, нагруженная чашками и блюдцами.

– Мы в блокаде, – вырвалось у нее. – Именно поэтому немцы стали окапываться. Не хотят терять своих. И собираются уморить нас голодом. Верно, Александр?

– Слишком много вопросов для одного вечера, – уклонился он. – Только никому не отдавайте еду, договорились?

– Саша, – неверяще выдохнула мама, – я слышала, что немцы в Петергофе. Это правда?

– Помнишь, мы ездили в Петергоф, Саша, – пробормотала Даша, беря его за руку. – Какой это был счастливый день! Веселый и беззаботный. Последний. Больше ничего подобного уже не было.

– Помню, – кивнул Александр, не глядя на Татьяну.

– С тех пор все переменилось, – печально добавила Даша.

– Ирина Федоровна, Петергоф действительно заняли немцы. Вытащили из дворца ковры и утеплили окопы, – подтвердил Александр.

– Дорогой, – заметила Даша, прихлебывая чай, – может, Дима все-таки прав? В Ленинграде осталось три миллиона людей. Чересчур много, чтобы приносить их в жертву, не так ли? Кстати, разве ленинградское командование подумывает о сдаче?

Александр повернулся к ней. Татьяна пыталась понять, что выражает его взгляд.

– То есть, – продолжала Даша, – если мы сдадимся…

– И что потом? – воскликнул он. – Даша, немцам мы не нужны. И уж ты тем более. Неужели не читала, что они сделали с Украиной?

– Я стараюсь не читать газет! – отрезала Даша.