– Только водка.

– Я не слишком большая любительница водки.

Когда он вытирал ей живот, Татьяна умоляюще прошептала:

– Пожалуйста… не смотри на меня. – Ее голос оборвался.

Его голос тоже дрожал.

– Все в порядке, Таточка, – уверял он и, нагнувшись, поцеловал верхушку мягкой груди, прижатой ее ладонью. – Все в порядке.

Он никак не мог оторваться от нее. Пришлось долго уговаривать себя, прежде чем выпрямиться.

– Я должен перевернуть тебя. Вымыть спину.

– Я сама перевернусь.

– Не трать силы.

Он тщательно, бережно обтер ей спину.

– Как я и говорил, ничего страшного. Много порезов стеклом. Это ребра болят.

– Что же мне надеть? – взмолилась она, уткнувшись лицом в простыню. – Это все, что у меня есть.

– Не волнуйся, завтра что-нибудь отыщем.

Он перебинтовывал ее сзади, чтобы голова не находилась всего в сантиметре от ее грудей, которые она продолжала закрывать ладонями. Ему до смерти хотелось прижаться губами к ее плечу. Но он сдержался.

Потом он уложил Татьяну поудобнее, прикрыл одеялом и крепко перебинтовал ногу, обложив предварительно палочками.

– Ну как? – улыбнулся он. – Правда ведь легче? А теперь держись.

Она едва сумела поднять руки к его шее.

Александр перенес ее на свою походную койку, и Татьяна еще несколько секунд обнимала его, прежде чем отстраниться. Он бережно укутал ее шерстяным одеялом.

– П-почему мне т-так холодно? – спросила она, стуча зубами. – Эт-то значит, что я ум-мираю?

– Нет, – заверил он, – все обойдется. Но нужно поскорее доставить тебя в город.

– Я не могу идти. Что же нам делать?

Легонько похлопав ее по ноге, он шепнул:

– Тата, главное, что мы вместе. Я обо всем позабочусь. Не волнуйся.

– Я и не волнуюсь, – едва улыбнулась Татьяна, пристально глядя на него в полумраке.

– Может, к завтрашнему дню починят дорогу. Всего три километра отсюда. Жаль, что у меня реквизировали грузовик. Но им он нужен больше. Нужно уходить на рассвете.

Он придвинулся чуть ближе:

– Где ты была до того, как решила побывать под огнем немцев?

– Рыла окопы, вдоль по берегу. Под огнем немцев. Они на другом берегу.

– Знаю. Завтра или послезавтра они переправятся на наш. Поэтому и нужно уйти засветло. Но пока не трогайся с места. – Он улыбнулся. – У меня есть примус. Сейчас наберу воды, умоюсь. И заварю тебе чай.

Он вынул из рюкзака бутылку водки и поднес к ее губам.

– Я не…

– Выпей, прошу. Ты вряд ли вынесешь боль. Водка хоть немного ее заглушит. Ты когда-нибудь что-то ломала?

– Руку, много лет назад, – пробормотала Татьяна и, передернувшись, выпила.

– Почему ты отрезала волосы? – допытывался он, поддерживая ее голову и глядя на нее сверху вниз. Какая невыносимая мука – быть так близко к ней!

– Не хотела, чтобы они мешали. Я тебе противна?

Она смотрела на него своими огромными беззащитными глазами.

– Нет, – прохрипел Александр.

Потребовалась вся его сила воли, чтобы не наклониться и не поцеловать ее. Пришлось поскорее убраться из палатки. Собраться с мыслями. Овладеть собой. Ее беспомощность и уязвимость заставили его дать волю так долго скрываемым чувствам, и теперь он оказался в их власти. Полностью. Окончательно.

Он отправился к ручью, вскипятил чай и вошел в палатку. Она полудремала-полубодрствовала. Что бы он не отдал сейчас за ампулу морфия!

– У меня есть шоколад. Хочешь кусочек?

Татьяна легла на здоровый бок и стала посасывать шоколад. Александр сидел на траве, подняв колени к подбородку.

– Хочешь отдохнуть?

Он покачал головой.

– Почему ты решилась на такое безумие, Таня?

– Хотела найти брата.

Она быстро глянула на него и отвела глаза.

– Но не лучше ли было вернуться в казармы и спросить меня?

– Я уже это сделала. Подумала, что, если бы ты знал что-нибудь, пришел бы и сказал. А ты…

– Прости, – выдохнул Александр и увидел, как круглое личико побелело. Она так пыталась быть храброй! – Таня, мне очень жаль, но Пашу послали в Новгород.

– О нет! – задохнулась Татьяна. – Пожалуйста, больше ничего не говори. Пожалуйста.

Ее трясло, и дрожь никак не унималась.

– Мне ужасно холодно, – пожаловалась она, кладя руку на его сапог. – Можешь напоить меня чаем, пока я не заснула.

Он придержал ее голову, а другой рукой поднес ко рту чашку.

– Я так устала, – пробормотала она, не сводя с него глаз. – Совсем как на Кировском.

Александр попытался отодвинуться, но она спросила:

– Куда ты идешь?

– Никуда. Просто устраиваюсь поудобнее. Переночую здесь, а завтра мы отправимся домой.

– Но ты замерзнешь. Ложись рядом.

Александр помотал головой.

– Пожалуйста, Шура, – всхлипнула она, протягивая руку. – Пожалуйста, будь со мной.

Он не смог отказать, даже если бы и хотел. Задув лампу, он сбросил сапоги и грязную окровавленную гимнастерку, поискал в ранце чистую майку и лег рядом с Таней, накрыв их обоих одним одеялом.

В палатке царил непроглядный мрак. Он лежал на спине, а она – на левом боку, на сгибе его руки. Александр слышал треск кузнечиков. Слышал ее легкое дыхание. Чувствовал ее теплое дыхание плечом и грудью. Чувствовал ее обнаженное тело под своей ладонью. Голова кружилась.

– Таня!

– Да?

Ее голос дрожал.

– Ты устала? Слишком устала, чтобы поговорить?

– Не слишком.

– Начинай сначала и не останавливайся, пока не дойдешь до станции Луга. Что с тобой приключилось?

И она рассказала все.

Он был так потрясен, что неверяще переспросил:

– Ты заползла под мертвецов, прежде чем вокзал обрушился?

– Да.

– Блестящий военный маневр, – одобрил Александр.

– Спасибо.

В тишине раздался тихий плач. Он прижал ее к себе.

– Мне в самом деле жаль твоего брата.

– Шура, – выговорила она так тихо, что ему пришлось напрячь слух, – помнишь, я рассказывала, как мы с Пашей ездили на озеро Ильмень в Новгороде?

– Помню, – кивнул он, гладя ее по голове.

– Тетя Рита, и дядя Борис, и моя двоюродная сестра Марина…

– Марина?

– Ты о чем?

– Та самая Марина, которую ты собиралась тогда навестить?

Он улыбнулся в темноте и ощутил, как она легонько толкнула его в живот.

– Да. У них дача на озере и лодка, и мы с Пашей гребли по очереди до другого берега. Я полпути, и он полпути. Однажды мы поссорились. Он не хотел уступать мне весла. Сначала спорил, потом кричал, потом так разозлился, что сказал: «На, получай весло, если хочешь!» Он швырнул в меня веслом и сбил в воду.

Татьяна вздрогнула. Александр услышал ее тихий смех.

– Я плюхнулась вниз, но сразу же выплыла, только не хотела, чтобы он понял, что со мной все в порядке, так что задержала дыхание, нырнула под лодку и услышала, как он зовет меня и все больше паникует, просто с ума сходит. Неожиданно он бросился спасать меня, но я проплыла под лодкой, забралась на борт, подняла весло и свистнула. И едва он обернулся, треснула его по голове.

Татьяна вытерла слезы ладошкой, которая только что касалась Александра.

– Ну и, конечно, он потерял сознание. Едва не пошел ко дну. Я увидела, как он опускается вниз, и сначала подумала, что он дурачится. Хотела посмотреть, насколько он сможет задержать дыхание. Я была уверена, что ему до меня далеко. Прошла секунда… еще одна… Наконец я вытащила его из воды. Сама не знаю, откуда силы взялись перевалить его через борт. Он лежал и стонал, что я ударила его слишком сильно. Мне пришлось грести до берега самой. Ну и получила я от родителей, когда те увидели шишку у него на макушке. Меня побили, поставили в угол, а он как ни в чем не бывало заявил, что вовсе не терял сознания и просто притворялся.

Она снова заплакала.

– Знаешь, я все время жду, что появится Паша и скажет, что разыгрывал меня.

– Танечка, чертовы немцы слишком сильно стукнули его веслом на этот раз, – срывающимся голосом выговорил он.

– Знаю. Мне так грустно и одиноко без него…

Она замолчала. Александр лежал, дожидаясь, пока Татьяна успокоится. Она не знает, как ему одиноко без нее.

Она вдруг приподнялась, пытаясь что-то спросить. Он погладил ее по голове, чтобы придать сил.

– Что, Тата?

– Шура, ты заснул?

– Нет.

– Я тосковала по тебе… Каждый раз, выходя из проходной, искала тебя глазами. Ничего, что я так говорю?

– А я тосковал по тебе, – признался Александр, целуя светлый пушок на ее голове. – Ничего, что ты так говоришь.

Она молчала, медленно, нежно проводя рукой по его груди. Он притянул ее ближе. Она застонала от боли. Снова. Еще раз. Проходили минуты. Минуты. Часы.

– Шура, ты спишь?

– Нет.

– Я просто хотела сказать… спасибо, милый.

Глаза Александра смотрели в темноту, словно стараясь увидеть мгновения прошлой жизни: детство, отца с матерью, Баррингтон… Но он ничего не видел. Ничего не чувствовал, кроме прикосновений Татьяны, лежавшей на его затекшей руке и ласкавшей грудь.

Ее пальцы замерли. Легли на его быстро бьющееся сердце. Губы легонько коснулись его рубашки.

Потом она заснула. А вслед за ней заснул и он.

Александр проснулся, когда небо за стенкой палатки окрасилось серо-голубым.

– Таня…

– Я проснулась, – шепнула она, не отнимая руки от его груди.

Он встал и пошел умываться к ручью. К Луге идти было опасно. Немцы стояли в семидесяти пяти метрах, на другом берегу. Пушки и танки были нацелены на советских солдат, спавших с прижатыми к шинелям винтовками. Александру повезло больше: он прижимал к себе Татьяну.

Вернувшись с водой в палатку, он усадил Татьяну, помог умыться и дал хлеба с остывшим чаем.

– Как ты себя чувствуешь? Бодра и весела? – улыбнулся он.

– Да, – пробормотала она, – пожалуй, допрыгаю на одной ножке до Ленинграда.

Судя по исказившемуся лицу, она страшно мучилась.