14

Верный своему слову, при следующем же свидании Александр повел Дашу на Невский и сказал, что ему нужно время все обдумать. Даша заплакала, чего он терпеть не мог, потому что ненавидел женские слезы, и стала что-то жалко лепетать, что тоже не слишком ему понравилось. Но он не отступал. Потому что не мог объяснить Даше, как зол на ее младшую сестру. Зол на крошечное, застенчивое создание, которое могло бы поместиться у него на ладони, но не собиралось сдаваться. Не собиралось уступить ни на шаг. Даже ради него.

Но несколько дней спустя Александр был уже почти рад, что больше не видится с Татьяной. Он узнал, что немцы были всего в восемнадцати километрах от слабо укрепленной Луги, которая, в свою очередь, была в восемнадцати километрах к югу от Толмачева. Из полученной информации стало ясно, что немцы прошли победным маршем через Новгород, расположенный к юго-востоку от Луги, там, где Татьяна ныряла в озеро Ильмень. В Луге по-прежнему рыли окопы.

Боясь угрозы со стороны финнов, командование двинуло все силы на оборону северного направления. Минировались поля, возводились противотанковые заграждения. Советско-финская граница была одной из самых укрепленных в Советском Союзе. И самых спокойных. «Дмитрий, должно быть, счастлив», – думал Александр. Но стремительное наступление гитлеровцев застало командование врасплох. Началась лихорадочная деятельность по строительству стодвадцатипятикилометровой линии обороны, от озера Ильмень до Нарвы, вдоль реки Луги. Вырытых окопов, оборудованных огневых позиций, танковых ловушек было явно недостаточно. Командование, пытаясь что-то предпринять, отдало приказ перевезти из Карелии все имеющиеся там противотанковые ежи.

И все это время Красная армия продолжала с боями отступать. В первые три недели наступление германских войск шло со скоростью около пятисот километров в день. Самолетов почти не было, имевшиеся танки вопреки всем заверениям горели, как свечки, а снаряды пронизывали броню, словно картон. В середине июля почти не осталось гранат, и солдаты шли на немецкие танки с винтовками и бутылками с зажигательной смесью. Против артиллерии, бомбежек с воздуха и хорошо обученных солдат оружия не было.

Защищать Лугу выпало народному ополчению, почти безоружному и необученному. Старики и женщины не имели шансов выстоять против фашистов. Все доставшееся им оружие они добывали у погибших солдат. У некоторых имелись топоры, лопаты и мотыги. У многих не было даже этого.

Александру не хотелось думать о том, что теперь будет. Что происходит, когда идешь на танк с палкой.

Он и без того это знал.

Огонь и гром1

Мир Татьяны разительно изменился после того, как ушел Александр. Теперь она покидала завод одной из последних. И каждый раз, выходя из проходной, выжидательно искала глазами его фигуру. Искала и не находила.

Она устало брела вдоль стены, ожидая, пока автобус подберет пассажиров. Садилась на скамью и ждала его. А потом шла восемь километров до Пятой Советской, выглядывая Александра, видя его повсюду. Домой она являлась к одиннадцати, когда ужин, приготовленный бабушкой, давно остывал. Домашние собирались вокруг громкоговорителя, напряженно прислушиваясь к новостям и не заговаривая о том единственном, что было у всех на уме. О Паше.

Даша как-то прибежала в слезах и призналась сестре, что Александр решил пока не встречаться с ней. Она рыдала минут пять, пока Татьяна нежно гладила ее по спине.

– Не думай, я не сдамся, – заверила Даша. – Он слишком много для меня значит. Может, он боится связать себя, как все военные. Поэтому и сказал, что должен все обдумать. Это ведь не означает окончательного разрыва, верно?

– Не знаю, Дашенька.

И в самом деле, кто может сказать, что у Александра на уме?

Только не она, Татьяна.

Однажды пришел Дмитрий, и они просидели с час в кругу семьи. Она слегка удивилась, что он не приходит чаще, но Дмитрий придумал какой-то предлог, по мнению Татьяны, довольно неуклюжий. Он казался рассеянным. И ничего не мог сообщить о состоянии дел на фронте.

Мальчишки с энтузиазмом дежурили на крыше в ожидании налета. Им нравилось тушить зажигалки. Но ночь выдалась спокойной. Единственными звуками, нарушавшими тишину, были смех Антона и его приятелей и тревожный стук ее сердца.

Она не переставала думать о той минуте, когда выходила из проходной, поворачивала голову и искала взглядом его лицо. Минуте, когда она спешила вниз по улице, счастливо улыбаясь, словно несомая крыльями, сгорая от нетерпения поскорее взглянуть на него.

И по ночам она по-прежнему отворачивалась к стене, спиной к отсутствующей Даше, которой почти никогда не бывало дома.

Такое тоскливое существование продолжалось до того момента, когда Метановы услышали по радио, что немцы продолжают наступать, несмотря на все меры, предпринятые героическими советскими солдатами, и теперь находятся уже под Лугой. Известие потрясло семью. Каждый боялся сказать вслух о том, что его мучит. О том, что до Толмачева остается всего несколько километров. Того Толмачева, где находится лагерь Паши. Где, как они считали, он до сих пор остается в полной безопасности.

Но если немцы возьмут Лугу, что станется с Толмачевом? И где их внук, сын и брат?

Татьяна попыталась успокоить родных, но слова даже в ее собственных ушах звучали пусто и неубедительно.

– Вот увидите, все будет хорошо. Ничего с ним не случится.

Но когда и это не помогло, она пробормотала:

– Мы сумеем с ним связаться… то есть попытаемся. Ну же, мама, не плачь. Я же чувствую! Он мой брат-близнец, и говорю: с ним все в порядке.

Ничего не получалось.

От Паши по-прежнему не было никаких известий, и Татьяна, несмотря на свои бодрые заверения, начинала все больше бояться за брата.

У местных властей не было ответа. У областных тоже. Татьяна с матерью всюду ходили вместе.

– Что я могу вам сказать? – вздохнула строгая на вид женщина с небольшими седыми усиками. – Сами слышали, немцы под Лугой. Насчет Толмачева ничего не говорится.

– Но в лагере никто не отвечает! Почему телефоны не работают?

– Да откуда же мне знать? Что я, высокое начальство?

– Мы не можем поехать в Толмачево? – спросила Ирина.

– О чем вы говорите? Можно ли пробраться к линии фронта? Так прямо сесть в автобус и поехать? – Седые усики дрогнули от смеха. – Наташа, пойди сюда, послушай!

Татьяну так и подмывало огрызнуться, но не хватило храбрости. Она подхватила мать под руку и вывела из исполкома. Жаль, что она так и не смогла ее успокоить!


Этой ночью, когда Татьяна притворялась, что спит, повернувшись лицом к стене и опустив руку вниз, где лежал «Медный всадник», она нечаянно подслушала разговор родителей. Все началось с тихого плача матери. Отец попытался ее успокоить, но вскоре тоже заплакал, и Татьяне захотелось провалиться сквозь землю.

Шепоток, обрывки фраз, скорбные жалобы.

– Может, он жив, – выдохнула мать.

– Может, – эхом отозвался отец.

– О Георгий, мы не можем потерять нашего Пашу! Не можем, – стонала она. – Нашего мальчика.

– Нашего любимого мальчика, – добавил отец. – Единственного сына.

Мать всхлипнула.

Татьяна услышала шорох простыней.

– О, что это за Бог, который забирает наших детей?!

– Бога нет. Успокойся Ирина. И потише. Ты разбудишь девочек.

– Мне все равно! – вскрикнула мать, но тем не менее понизила голос до шепота: – Почему Господь не мог взять вместо него Таню?

– Прекрати, Ирина, ты сама не знаешь, что говоришь!

– Почему, Георгий, почему? Я знаю: ты чувствуешь то же самое. Неужели не отдал бы Таню за нашего сына? Или даже Дашу? Но Таня так слаба и застенчива и ни на что не способна. Совсем не то что Паша. Наш Паша.

Татьяна натянула одеяло на голову, не желая больше ничего слышать. Даша мирно посапывала. Мама и папа тоже вскоре заснули. Только Татьяна лежала без сна. В сердце безжалостно впивались колючками слова мамы.

Почему Господь не мог взять вместо него Таню?

2

На следующий день после работы, взвинченная и расстроенная, не отдавая себе отчета в том, что делает, Татьяна отправилась в Павловские казармы, попросила улыбающегося сержанта Петренко вызвать Александра и прислонилась к стене, боясь, что не удержится на ногах.

Наконец появился Александр. Лицо его было напряженным и осунувшимся… Под глазами темнели огромные круги.

– Здравствуй, – равнодушно приветствовал он, остановившись поодаль. – Все в порядке?

– Вроде бы. А у тебя? Ты выглядишь…

– Все хорошо, – перебил Александр. – Как дела?

– Не слишком хорошо, – призналась Татьяна и немедленно испугалась: а вдруг он подумает, что это из-за него?! – Видишь ли…

Голос ее сорвался. И не только из-за страха за Пашу. Было кое-что еще. Она не хотела, чтобы Александр знал. Нужно попытаться скрыть это от него.

– Александр, ты никак не можешь узнать о Паше?

Он с жалостью посмотрел на нее:

– Ах, Таня, зачем?

– Пожалуйста. Мои родители в отчаянии.

– Вам лучше не знать.

– Но мама и папа не в себе. Они не живут, а медленно умирают. Я должна знать. Я не живу, а медленно умираю.

– Думаешь, если они все узнают, будет легче?

– Конечно, правда всегда лучше. Тогда они сумеют справиться с горем. – Татьяна отвела глаза, не желая больше лгать. – Неопределенность их убивает.

Александр промолчал. Татьяна, кусая губы, пробормотала:

– Если все будет известно, мы с Дашей, а может и с мамой, уедем в Молотов. Бабушке и дедушке обещали.

Александр закурил.

– Ты попробуешь… Александр?

Как приятно произносить его имя вслух! Как хочется коснуться его руки! Какое счастье… и несчастье… снова видеть его лицо. Хоть бы хватило смелости подойти ближе! Нет… нельзя.

Александр молча курил, не отрывая от нее взгляда. Татьяна старалась спрятать от него глаза. Хоть бы не увидел, что в них! Она вымученно улыбнулась.