– Да, мне ужасно жаль. Я выловил его шапку…

– Он был жив, когда вы туда подоспели?

– Простите, Таня, нет.

Ноги Татьяны подогнулись.

– Пожалуйста, не нужно, – умолял доктор Сайерз, подхватывая ее. – Пожалуйста…

Татьяна с трудом выпрямилась, сверхчеловеческим усилием воли заставляя себя не упасть. И даже сумела повернуться к доктору Сайерзу, который коснулся ее лица и встревоженно пробормотал:

– Вам немедленно нужно сесть, в вашем состоянии…

– Мне мое состояние известно. Отдайте мне его шапку.

– Простите, я просто не в себе…

– Я возьму его шапку, – повторила Татьяна. Но рука тряслась так сильно, что шапка упала на снег.

Свидетельство о смерти она тоже удержать не сумела. Доктору пришлось взять его у нее. Она увидела только имя и место смерти. Озеро Ладога.

Ладожский лед.

– Где он? – слабо прошептала она. – Где он сейчас?..

Она не договорила.

– О Таня, что мы могли сделать? Мы…

Она отмахнулась, но тут же снова схватилась за живот.

– Не смейте со мной говорить! Как вы посмели не разбудить меня? Не сказать сразу?

– Таня, взгляните на меня.

Она почувствовала, как ее держат за плечи. В глазах Сайерза стояли слезы.

– Я искал вас, когда вернулся. Но боялся встретиться с вами и, как последний трус, ждал вашего появления. Если бы мог, послал бы вам телеграмму. Таня, давайте выбираться отсюда. Вы и я. Здесь для нас все кончено. Я больше не в силах этого вынести. Мечтаю только об одном: поскорее добраться до Хельсинки. Давайте собираться. Я позвоню в Ленинград и дам им знать. – И, помедлив, добавил: – Я должен уехать вечером. То есть мы должны уехать.

Татьяна не отвечала. Что-то творилось неладное с ее головой. Перед глазами плыли буквы свидетельства о смерти. Почему оно выписано не армией, а Красным Крестом?

– Татьяна, – повторил Сайерз, – вы меня слышите?

– Да, – еле слышно сказала она.

– Вы поедете со мной.

– Я сейчас не в состоянии думать связно.

– Вы… вы не зайдете ко мне? Вам не… пойдемте, вам нужно присесть. Вы…

Татьяна отступила и вперилась в него глазами так напряженно, что доктор едва не закрыл лицо руками. Уж лучше любая пытка!

Наконец она молча повернулась и зашагала к штабу. Ей нужно найти Степанова!

Полковник был занят и сначала отказался ее принять.

Она терпеливо ждала за дверью, пока тот не вышел.

– Я иду в раздаточную. Проводите меня? – спросил он, стараясь не встречаться с ней глазами и почти срываясь с места.

– Товарищ полковник, – сказала она ему в спину, не двигаясь с места, – что случилось с вашим офицером?..

Она боялась произнести его имя вслух.

Степанов замедлил шаг, остановился и повернулся к ней.

– Примите мои соболезнования. Мне жаль, что так вышло, – мягко сказал он.

Татьяна молчала. Подойдя ближе, она смело взяла полковника за руку.

– Товарищ полковник, вы хороший человек и были его командиром. – Ветер бил ей в лицо, трепля длинные белые пряди. – Пожалуйста, скажите, как все было?

– Не знаю. Я там не был.

Маленькая, трогательная фигурка, вздрагивавшая на ветру, не отступала. Полковник вздохнул.

– Я слышал только, что один из грузовиков, где сидели ваш муж, Николай Успенский, какой-то сержант и два водителя, попал сегодня утром под обстрел и затонул. Больше мне ничего неизвестно.

– Он сказал, что утром едет в Волхов за повышением, – выдохнула она.

– Медсестра Метанова, – сказал полковник, – грузовик затонул. Все остальное покрыто мраком.

Татьяна не сводила с него глаз. Степанов кивнул:

– Мне очень жаль. Ваш муж был…

– Я знаю, кем он был, товарищ полковник, – перебила Татьяна, прижимая к груди шапку и свидетельство.

Они молча стояли лицом к лицу.

– Татьяна, – неожиданно вырвалось у полковника, – возвращайтесь с доктором Сайерзом. И как можно быстрее. В Ленинграде вам будет легче и безопаснее. А может, в Молотове? Поезжайте с доктором.

Татьяна увидела, как он нервно застегивает верхнюю пуговицу шинели.

– Он принес тело вашего сына, – прошептала она.

Степанов опустил глаза:

– Принес.

– Но кто же вызовется принести его?

Горький ветер подхватил и унес ее слова.

«Как мне двинуться, пошевелиться, как отойти, встать на четвереньки и ползти, нет, я уйду, стану смотреть в землю, и отойду, и не споткнусь. Споткнусь…»

Она упала, переломившись, легла на снег, как подстреленная птичка. Полковник, подбежав, поднял ее, погладил по спине, а она, запахнув пальто и не глядя больше на Степанова, хватаясь за стены домов, побрела по дороге в больницу.

Скрывать его всю свою жизнь, скрывать на каждом шагу, скрывать от Даши и Дмитрия, скрывать от смерти и вот теперь скрывать его даже от себя самой. Откуда такая слабость? Слабость, казавшаяся непреодолимой…

Она нашла доктора Сайерза в маленьком кабинете. Захлопнула за собой дверь.

– Доктор, посмотрите мне в глаза и поклянитесь, что он мертв.

И, внезапно опустившись на колени, умоляюще протянула ему руки.

Доктор присел на корточки и сжал ее ладони:

– Клянусь, что он мертв.

Только вот в глаза ей посмотреть не смог.

– Не могу, – гортанно выговорила она. – Не могу с этим смириться. Не могу смириться с мыслью о том, как он умирал на озере без меня. Понимаете? Не могу!

Лицо ее исказилось свирепой гримасой.

– Скажите, что его забрали в НКВД! Скажите, что его арестовали и на следующей неделе пошлют в штрафной батальон, на Украину, в Синявино или в сибирский лагерь… все, что угодно. Только не говорите, что он умер на льду без меня. Я вынесу все, кроме этого. Скажите, и я поеду с вами куда угодно, обещаю, сделаю все, что вы скажете, только, заклинаю, скажите правду.

– Простите, но я не мог его спасти, – выговорил Сайерз. – Я всем своим сердцем жалею, что не мог его спасти ради вас.

Татьяна отползла к стене и закрыла лицо ладонями.

– Я никуда не еду. Смысла нет.

– Таня, – уговаривал доктор, подходя к ней и гладя по голове, – не говорите так. Милая… пожалуйста… позвольте мне спасти вас… ради него.

– Повторяю, нет смысла.

– Нет? А его ребенок?! – воскликнул доктор.

Татьяна опустила руки и тупо уставилась на Сайерза.

– Он рассказал вам о ребенке?

– Да.

– Почему?

– Не знаю! – нетерпеливо бросил доктор. – Кажется, вам плохо. Вы замерзли… Вам не…

Татьяна, не отвечая, извивалась в судорогах.

– Что с вами?

Татьяна застонала.

– Останетесь у меня? Просто посидите здесь и подождите. Не вставайте. Может, уснете?

Татьяна что-то прохрипела, как раненое животное, прижимающееся к земле открытой раной в надежде умереть, прежде чем истечет кровью.

– Пациенты спрашивают вас, – мягко заметил Сайерз – Как по-вашему…

– Нет… нет… оставьте меня, пожалуйста. Мне нужно побыть одной.

До самой ночи она так и просидела на полу. Положила голову на подтянутые к подбородку колени и прислонилась к стене, а когда уже больше не могла сидеть, легла и свернулась клубочком.

И как сквозь сон услышала шаги доктора. Услышала его крик и попыталась подняться. Не смогла. Ей помог доктор. Увидев ее лицо, он охнул.

– Господи, Таня! Пожалуйста! Вы нужны мне…

– Доктор, – устало выговорила Татьяна, – я все знаю, но сейчас не могу быть той, какая вам нужна. Но сделаю все, что в моих силах. Уже пора?

– Пора, Таня. Едем. Кстати, я подошел к вашей постели и взял рюкзак. Он ваш, верно?

Она кивнула.

– Хотите взять что-то еще?

– Нет. Это все, что у меня есть. Мы едем вдвоем?

Доктор помедлил, прежде чем ответить.

– Сегодня ко мне подошел Черненко и спросил, изменились ли наши планы теперь, когда…

– И вы сказали…

Ноги не держали ее. Она рухнула на стул и подняла глаза.

– Я не смогу быть рядом с ним. Просто не смогу.

– Я тоже не хочу брать его, но что поделать? Он недвусмысленно пригрозил, что без него мы не сможем протащить вас через последний контрольно-пропускной пункт. Мне нужно вывезти вас, Таня. Что прикажете делать?

– Ничего, – обронила Татьяна.

Она помогла Сайерзу собрать нехитрые пожитки и вынесла за дверь медицинские чемоданчики… Машина Красного Креста была большим джипом без металлического фургона, обычного для автомобилей «скорой помощи». В этом были только кабина и брезентовый тент: не самое безопасное средство передвижения для раненых и медиков. Но в то время в Хельсинки просто нельзя было достать ничего другого, а Сайерз не мог ждать. На брезент были нашиты большие эмблемы Красного Креста.

Дмитрий ждал у грузовика. Татьяна, не обращая на него внимания, открыла клапан и положила в кузов аптечку первой помощи и коробку с плазмой.

– Таня… – начал Дмитрий.

Сзади подошел доктор.

– Нужно спешить. Садитесь в кузов. Когда мы тронемся, переоденетесь в одежду финского пилота. Не знаю, как вам удастся продеть руку в рукав… Таня, где комбинезон? Черненко, вам нужен морфий? Как ваше лицо?

– Ужасно. Я почти ничего не вижу. Что, если начнется заражение?

Татьяна присмотрелась к Дмитрию. Загипсованная рука висела на перевязи. Распухшее изуродованное лицо отливало синевой. Она хотела спросить его, что случилось, но передумала. Не все ли равно?

– Таня, – повторил Дмитрий, – я слышал, что случилось утром. Сожалею.

Татьяна вытащила из тайника комбинезон финского пилота и швырнула к ногам Дмитрия.

– Таня, пойдемте, – позвал доктор. – Позвольте, я помогу вам слезть. Пора ехать.

Татьяна, опершись на руку Сайерза, спрыгнула вниз.

– Таня, – повторил Дмитрий.

Она подняла глаза, полные такого ледяного осуждения, что Дмитрий смешался и опустил голову.

– Одевайся, – процедила она сквозь зубы, – ложись на пол и не высовывайся.

– Слушай, мне правда очень жаль. Я знаю, как ты…