– Два счастливых медведя, – не задумываясь ответила она.

Он улыбнулись друг другу. Александр не опустил глаз.

– Все хорошо? – спросила она. – Утром я принесу тебе завтрак.

– Только не утром. Не поверишь, куда меня завтра везут!

– Куда?

– В Волхов. Не слишком хвастайся своим мужем, но меня, кажется, решили произвести в подполковники, – объявил он, посматривая на доктора Сайерза, переминавшегося с вымученной улыбкой у изножья койки.

– Неужели? – просияла Татьяна.

– Представь себе. Это кроме Золотой Звезды Героя. За спасение нашего доктора. Что ты об этом думаешь?

Татьяна, широко улыбаясь, прошептала:

– Теперь ты станешь окончательно невыносим и, мало того, мне нужно будет подчиняться каждому твоему приказу!

– Ну, для этого мне придется стать генералом! – притворно вздохнул Александр.

Она рассмеялась.

– Когда ты вернешься?

– Послезавтра.

– Почему? Почему не днем?

– Не на чем. Грузовики через озеро идут только по утрам. Так немного безопаснее. Обстрел слабее.

– Таня, нам пора, – промямлил доктор Сайерз.

Александр снова опустил веки и услышал голос Татьяны:

– Доктор, не могу я побыть несколько минут с майором Беловым?

Нет!

Александр грозно уставился на доктора, который поспешно сказал:

– Татьяна, у нас много дел. Не забудьте, мы еще не делали обходы в трех палатах!

– Всего на секунду, – настаивала она. – И смотрите, Лев вас зовет.

Доктор нехотя отошел. Подумать только, он не способен отказать ей в самых простых вещах! Ну и ну!

Подойдя, Татьяна приблизила к нему свое веснушчатое лицо, огляделась, заметила, что доктор смотрит прямо на них, и вздохнула:

– Господи, никакой возможности поцеловать тебя! Не могу дождаться, когда мы сможем целоваться, ни от кого не скрываясь!

Она потихоньку погладила его по груди.

– Скоро мы выберемся из густого леса…

– Все равно поцелуй меня, – попросил Александр.

– Правда?

– Правда.

Медовые губы легко коснулись губ Александра. Она прижалась к нему щекой.

– Шура, открой глаза.

– Нет.

– Открой.

Александр послушался.

Татьяна в упор смотрела на него сияющими глазами. И вдруг трижды моргнула. Очень быстро.

Потом выпрямилась, сделала серьезное лицо и, приветственно подняв руку, прошептала:

– До встречи, майор. Приятных вам снов.

– До встречи, Таня, – отозвался он.

Она отошла к изножью. «Нет! – хотел крикнуть он. – Нет, Таня, вернись!» С чем он может оставить ее, что может сказать, какое единственное слово может оставить… ей, для нее? Единственное слово для его жены!

– Татьяша! – окликнул он. Господи, как звали хранителя музея?..

Она оглянулась.

– Помни Орбели[21]…

– Таня! – вновь позвал доктор. – Пожалуйста, подойдите!

Она досадливо сморщила носик и пробормотала:

– Прости, родной, мне нужно бежать. Скажешь, когда увидимся в следующий раз, хорошо?

Он кивнул.

Татьяна шагала мимо коек, улыбаясь пациентам и вызывая ответные улыбки на исхудалых лицах. Попрощалась с Инной, остановилась на секунду, чтобы поправить чье-то одеяло. У самой двери что-то сказала доктору, засмеялась, в последний раз посмотрела на мужа, и в глазах по-прежнему светилась любовь.

Дверь за ней закрылась. Вот и все…

Татьяна, не страшись ни ужаса ночного, ни стрелы летящей днем… ни чумы, бродящей во тьме, ни разрушения, нагрянувшего в полдень. Тысяча падет у ног твоих и десять тысяч у правой руки твоей, но повергнет тебя…

Он незаметно перекрестился, сложил на груди руки и стал ждать. И думал о последних словах отца.

«Ах, папа, я видел вещи, за которые отдал и погубил свою жизнь, но узнаю ли когда-нибудь, сумел ли построить что-то своими изношенными инструментами?»


Босая Таня стояла навытяжку перед Александром в своем желтом платьице. Из-под его пилотки выглядывали ее золотые косички. Лицо светилось восторженной улыбкой. Она лихо отдала честь.

– Вольно, Таня, – бросил он, повторяя жест.

– Спасибо, капитан, – кивнула она, подходя ближе и становясь на носки его сапог.

И поцеловала в подбородок: выше она достать просто не могла, если только он не наклонял голову. Он привлек ее к себе, но она отбежала и повернулась к нему спиной.

– А теперь я падаю. И попробуй меня не поймать. Готов?

– Уже целых пять минут. Падай наконец!

Ее радостный визг разнесся по всему лесу. Она стала медленно валиться на землю, но он подхватил ее и поцеловал.

– Ладно, – выговорила она сквозь смех, повиснув у него на шее. – Теперь твоя очередь.


Прощай, моя лунная песня и мое дыхание, мои белые ночи и золотые дни, моя чистая вода и мой огонь. Прощай, и дай тебе Бог обрести лучшую жизнь, снова найти утешение и свою неземную улыбку, и когда твое любимое лицо снова засветится в лучах западного восхода, знай: все, что я испытывал к тебе, было не напрасно. Прощай и верь, моя Татьяна.

Озарен луною бледной1

Татьяна сумела забежать в реанимацию только к концу утра. Войдя в деревянное здание, в котором когда-то размещалась школа, она заглянула в палату и обнаружила, что койка Александра занята. Такого она не ожидала. Не ожидала увидеть нового пациента, тяжело раненного солдата без рук и ног, и сейчас недоуменно таращилась на него, подумав сначала, что, наверное, ошиблась. Пришлось всю ночь сидеть рядом с умирающими. До утра не дотянуло семь человек.

Но нет, это реанимация. Вот Лев на койке под тридцатым номером. Что-то читает. Две соседние с Александром койки тоже пусты. Николай Успенский, раненый с одним легким, и лежавший рядом сержант исчезли.

Но почему на койку Александра положили кого-то другого?

Татьяна побежала к Инне. Но та сменилась еще с вечера и ничего не знала. Сказала только, что Александр попросил свою форму, которую она и принесла перед тем, как уйти спать. Может, его перевели к выздоравливающим?

Татьяна проверила. Нет, никуда его не переводили.

Она вернулась в реанимацию и заглянула под кровать. Ранца не было. Золотая Звезда больше не висела на спинке стула, стоявшего у койки нового пациента, чье лицо было замотано кровавыми бинтами. Татьяна рассеянно пообещала прислать доктора и, шатаясь, отошла. До сих пор она чувствовала себя совсем неплохо для женщины, беременной на четвертом месяце. Правда, живот уже начал расти. Хорошо, что они уезжают. Трудно представить, как она будет объясняться с медсестрами и пациентами.

Она направилась было в раздаточную, но на душе становилось все тревожнее. Внутренности словно стянуло тугим узлом. Она боялась, что Александра снова отправили на фронт и теперь их планы провалились.

Она не смогла съесть ни кусочка.

Нужно разыскать доктора Сайерза.

Но он словно сквозь землю провалился, зато, когда она нашла Инну, смена которой должна была вот-вот начаться, та сообщила, что доктор всюду ее ищет.

– Должно быть, не слишком усердно, – проворчала она. – Я все утро пробыла в палате умирающих.

Она тотчас же направилась туда. На столе лежал раненый с разорванным животом. Доктор наклонился над ним.

– Доктор Сайерз, – прошептала она, – что происходит? Где майор Белов?

Она невольно заметила, что жить пациенту осталось всего несколько минут.

Доктор даже не поднял головы:

– Татьяна, я уже почти закончил. Не придержите края раны, пока я шью?

– Что происходит, доктор? – повторила она, послушно подходя ближе.

– Давайте я сначала закончу, хорошо?

Татьяна взглянула на доктора, положила руку в залитой кровью перчатке на лоб пациента, немного подержала и тихо выговорила:

– Доктор, больше можно не шить. Он мертв.

Доктор едва не выронил иглу.

Татьяна стащила перчатки и вышла во двор. Доктор последовал за ней. Сейчас, в середине марта, ветра были особенно свирепыми.

– Послушайте, Таня, – с трудом начал Сайерз, беря ее за руки. – Мне очень жаль, но случилось нечто ужасное.

На слове «случилось» его голос сорвался. Под глазами темнели круги. Вид у него был донельзя измученным. Татьяна молча смотрела на него, минуту, другую…

Потом отняла руки.

– Доктор, – прошептала она, побелев и тщетно ища, за что бы схватиться, – что стряслось? Что?!

– Таня, тише, не кричите…

– Я не кричу.

– Не знаю, как вам сказать, но Александр… – Он осекся. – Утром, когда его вместе с еще двумя солдатами везли в Волхов…

Сайерз запнулся.

Татьяна не двигалась с места, словно превратившись в ледяную статую.

– Ч-что? – с трудом выговорила она.

– Они ехали через озеро, когда вражеский огонь…

– Какой еще огонь? – яростно прошипела Татьяна.

– Они хотели перебраться на другой берег до того, как начнется обстрел, но мы все-таки на войне. Вы слышали бомбежку? Немцы начали обстреливать нас из Синявина. Снаряд ударил в лед прямо перед грузовиком и взорвался.

– Где он?

– Простите. В грузовике было пять человек… Никто не уцелел.

Татьяна стремительно отвернулась, и ее тут же начало трясти так сильно, что казалось, она вот-вот распадется на жалкие ошметки.

– Откуда вы это знаете?

– Меня позвали на место катастрофы. Мы пытались спасти людей и грузовик. Но машина оказалась слишком тяжелой и затонула, – шепотом докончил он.

Татьяна схватилась за живот и едва успела нагнуться, как ее вывернуло прямо в снег. Сердце бешено билось, пульс рвал кровеносные сосуды. Она судорожно схватила горсть снега, рывком вытерла рот, набрала еще горсть и прижала к лицу. Но сердце не успокаивалось. Рука доктора легла ей на спину. Она слышала, как он зовет ее. Но голос доносился словно издалека.

– Таня… Таня…

Она не оборачивалась.

– Вы сами видели его? – задыхаясь, спросила она.