– Таня, в любую минуту все может пойти крахом. Всегда существует опасность моего ареста.

– Знаю, – кивнула она. – Но если тебя схватят палачи того же Мехлиса, я могу подождать.

– Чего, спрашивается? – раздраженно крикнул он.

Слишком хорошо он усвоил на собственном опыте, что это такое – пытаться уговорить Татьяну. Если она что-то вобьет себе в голову, переубеждать ее бесполезно.

Должно быть, его лицо было достаточно выразительным, потому что она взяла его темные, изуродованные войной руки в свои безупречно белые, прижала к губам и просто ответила:

– Ждать тебя.

И тут же попыталась высвободиться, но он стащил ее со стула и заставил сесть на койку.

– И где ты собираешься меня ждать?

– В Ленинграде. В своей квартире. Инги и Славы больше нет. У меня две комнаты. Я подожду. А когда вернешься, мы с малышом встретим тебя.

– Исполком заберет одну комнату.

– Тогда я стану ждать в оставшейся.

– И как долго?

Она оглянулась на спящих пациентов. На темную комнату. Почему она не хочет повернуться к нему? В палате было тихо. Ни звука, если не считать сонного дыхания.

– Сколько понадобится.

– Господи Боже мой! Ты предпочитаешь умереть в холодной комнате, без отопления и света, вместо того чтобы жить достойной жизнью?

– Да. Другой для меня нет и не будет, так что давай на этом закончим.

– Таня, прошу тебя, – прошептал Александр и устало прикрыл глаза, не в силах продолжать. – А если энкавэдэшники придут за тобой? Что тогда?

– Поеду, куда пошлют. На Колыму. На Таймыр. Рано или поздно коммунизм падет…

– Ты уверена?

– Да. Когда больше не останется людей, которых требуется переделать. И тогда меня выпустят.

– Иисусе милосердный… но теперь ты должна думать не только о себе. А наше дитя?

– Но о чем мы вообще говорим? Доктор Сайерз не возьмет меня одну. У меня нет прав претендовать на Америку. И, Шура, я пойду за тобой куда угодно. Хочешь в Америку? Согласна. В Австралию? Согласна. В Монголию? Пустыню Гоби? Дагестан? Озеро Байкал? Германия? Ледяные пространства ада? Только предупреди, чтобы я успела собраться! Куда бы ты ни ехал – я с тобой. Но если решишь остаться, я тоже останусь. И не покину отца моего ребенка в Советском Союзе.

Склонившись над потрясенным Александром, Татьяна прижалась грудью к его лицу и поцеловала в голову. Потом снова села и поцеловала трясущиеся пальцы.

– Помнишь, как ты сказал мне в Ленинграде: «Какую жизнь я смогу вести в Америке, зная, что обрек тебя в Советском Союзе на смерть или долгие мучения в лагерях?» Это твои слова. И тут я полностью с тобой согласна. Если я брошу тебя, то, какой бы дорогой ни пошла, Медный всадник с оглушительным топотом копыт будет преследовать меня всю долгую ночь, пока не сотрет в порошок.

– Таня, ведь война идет! – выпалил Александр. – Вокруг нас война. Люди гибнут каждый день.

Несмотря на все усилия Татьяны, по щеке поползла слеза.

– Пожалуйста, не умирай, – всхлипнула она. – У меня не хватит мужества похоронить тебя. Я уже похоронила всех остальных.

– Как я могу умереть, – срывающимся голосом спросил Александр, – когда ты влила мне свою бессмертную кровь?

А потом, одним холодным утром, пришел Дмитрий, держа в руках ранец Александра и сильно прихрамывая на правую ногу. Мальчик на побегушках у генералов, ничтожный лакей, развозивший папиросы и водку по блиндажам и палаткам, интендант, боящийся взяться за оружие, Дмитрий подковылял к койке Александра и протянул ему ранец.

– А, все-таки нашли, – спокойно заметил Александр.

– А ты не знал? Маленькое недоразумение на берегу. Какие-то парни почему-то полезли в драку. Злые как черти. Взгляни на мое лицо. – Оба глаза были украшены фонарями. – Сказали, что я слишком много деру за папиросы. Я ответил: черт с вами, берите все. Они взяли, а побить все же побили. Хорошо, что не до смерти! – Дмитрий злобно ухмыльнулся и сел у окна. – Ничего, будет и на моей улице праздник. Татьяна просто чудо сотворила. Хлопотала надо мной, пока не привела в божеский вид.

Что-то в голосе Дмитрия насторожило Александра. В желудке тоскливо засосало.

– Она необыкновенная, правда?

– Да. Хорошая медсестра.

– Хорошая медсестра, хорошая женщина, хорошая…

Дмитрий осекся.

– Здорово. Спасибо за мой ранец.

– Не за что.

Дмитрий поднялся, пошел было к порогу, но, словно передумав, снова сел.

– Я хотел убедиться, что в твоем ранце есть все необходимое: книги, бумага и карандаш. Оказалось, что там нет ни бумаги, ни карандаша, хорошо еще, что я догадался проверить. Пришлось положить самому. На случай, если захочешь написать письмо. Кроме того, я добавил папиросы и спички.

Он благожелательно улыбнулся. Глаза Александра потемнели.

– Хочешь сказать, что рылся в моих вещах?

Ком в желудке разбухал с каждой минутой.

– Просто хотел помочь.

Дмитрий опять сделал вид, что уходит.

– Но знаешь… я нашел там кое-что очень интересное.

Александр отвернулся. Как ни тяжело ему было, все же письма Татьяны он сжигал. Но одно предательское доказательство сжечь не мог. Один маяк надежды, светивший ему все это время, постоянно был с ним.

– Дмитрий, – выговорил он наконец, отшвырнув ранец и скрестив руки в молчаливом протесте, – что тебе нужно?

Подняв ранец, Дмитрий спокойно, не торопясь, открыл его и вытащил белое платье с красными розами.

– Смотри, что я нашел на самом дне.

– И что? – почти безразлично бросил Александр.

– Что? И в самом деле, что? Почему бы тебе не таскать с собой платье, принадлежащее сестре твоей умершей невесты?

– Что тебя так поражает? Нашел платье? Вряд ли это такой уж сюрприз для тебя, – ехидно заметил Александр. – Ты ведь поэтому и рылся в моих вещах. Знал, что искать.

– И да, и нет, – дружелюбно кивнул Дмитрий. – Признаюсь, что был немного удивлен. Даже застигнут врасплох.

– Врасплох? Но чем?

– Ну… мне все это показалось крайне странным совпадением. Платье, владелица которого оказалась вдруг здесь же, на фронте, и трудится бок о бок с доктором из Красного Креста, в том же госпитале, куда привезли и тебя. Так вот, я заподозрил, что это не просто совпадение. Мне всегда казалось, что вы неравнодушны друг к другу. Именно всегда. С самого начала. Поэтому я отправился к полковнику Степанову, который помнит меня еще с прежних дней и всегда хорошо ко мне относился. Я сказал ему, что хочу принести тебе деньги, поскольку ты еще ничего не получил за этот месяц. Он послал меня в финчасть. Там мне выдали пятьсот рублей, а когда я удивился, что майор и вдруг получает такую малость, знаешь, что мне ответили?

Александр скрипнул зубами и едва удержался, чтобы не сжать пульсирующие болью виски.

– И что тебе ответили?

– Что почти весь свой аттестат ты переводишь Татьяне Метановой на Пятую Советскую.

– Перевожу.

– Ну да, почему нет? Тогда я вернулся к полковнику Степанову и сказал: «Товарищ полковник, ну не поразительно ли, что наш шалопай Белов наконец нашел себе такую славную девушку, как наша медсестричка Татьяна Метанова?» Полковник ответил, что и сам удивился, случайно узнав, как ты женился в Молотове, во время отпуска, и никому ничего не сказал.

Александр плотнее сжал губы.

– Да! – жизнерадостно воскликнул Дмитрий. – Я тоже согласился, что все это очень странно, тем более что даже я, твой лучший друг, понятия ни о чем не имел. Ну до чего же ты, оказывается, скрытный парень! Полковник так и заявил, на что я ответил: О, вы и не представляете, до какой степени скрытный, товарищ полковник!

Александр снова отвел глаза и оглядел лежавших на койках раненых. Сможет ли он подняться? Встать? Пойти? И что ему вообще делать?

Дмитрий встал.

– Слушай, да ведь это потрясающе! Я просто хотел тебя поздравить. Сейчас найду Татьяну и тоже поздравлю.

Татьяна пришла к концу дня, умыла Александра, побрила и вытерла лицо. Он старался не открывать глаз. Лучше ей не видеть того, что в них светится. Но все время ощущал ее теплое дыхание. Несколько раз ее губы коснулись его лба и пальцев. Наконец она погладила его лицо и вздохнула.

– Шура, – выдавила она, – я сегодня видела Дмитрия.

– Да… – обронил он. И это не было вопросом.

– Да, – согласилась она. – Он чуть ли не с порога заявил, будто ты сказал ему, что мы женаты. И что он счастлив за нас. Наверное, раньше или позже это все равно должно было случиться.

– Ты права. Мы делали все, что могли, лишь бы Дмитрий ничего не узнал.

– Слушай, может, я и ошибаюсь, но он не так напряжен, как обычно. Словно его отпустило. И он больше не ревнует. Ему вправду наплевать на то, что мы женаты. А ты как считаешь? – с надеждой спросила она.

Воображаешь, будто война могла превратить его в человека? Думаешь, война – это школа человечности, которую Дмитрий теперь готов окончить с отличием? – едва не спросил Александр. Но тут он открыл глаза и увидел испуганное лицо Татьяны.

– Может, ты и права, – тихо сказал он. – Скорее всего, мы ему просто безразличны.

Татьяна закашлялась, погладила чисто выбритую щеку Александра и, наклонившись, прошептала:

– Ты скоро сможешь встать? Нет, не думай, я тебя не тороплю. Просто видела, как вчера ты пытался подняться. Стоять больно? Спина ноет? Значит, заживает. Ты у меня молодец. Как только немного оправишься, мы уходим. И нам больше никогда не придется с ним встречаться.

Александр бесконечно долго смотрел на нее. Но прежде чем открыл рот, Татьяна поспешно заверила:

– Шура, не волнуйся. Я все понимаю. И вижу Дмитрия насквозь.

– Неужели?

– Правда. Потому что он, как и все мы, сумма составляющих его частей.

– Его не исправить, Таня. Ничем. Даже ты тут бессильна.

– Ты так считаешь?

Она попыталась улыбнуться. Александр сжал ее руку.

– Он точно такой, каким хочет быть. Какое там исправление, когда он построил собственную жизнь на тех принципах, в которые верит и считает единственно возможными? Не твоих и не моих, а своих, пусть и уродливых. На лжи и обмане, на злобе и интригах, на презрении ко мне и неуважении к тебе.