Полина Саймонс - Медный всадник

Улыбнувшись, Татьяна села на край постели и достала папиросу.

– Смотри, что у меня есть. Хочешь затянуться?

– Нет, Таня, – отказался он, обнимая ее. – Хочу ощутить твои груди на лице.

Целуя ее, он стал расстегивать халат.

– Ты не собираешься в ужасе отпрянуть? Поди сюда. Нагнись надо мной.

В палате было темно, и все спали. Татьяна подняла рубашку. Александр затаил дыхание. Она наклонилась и прижалась к нему. Он сжал ее теплые полные груди, зарылся лицом в ложбинку между ними, глубоко вдохнул и поцеловал белую кожу в том месте, где билось ее сердце.

– Ох, Татьяша…

– Что?

– Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, солдат, – заверила она, принимаясь легонько тереться грудями о его губы, нос и щеки. – Давно пора побрить тебя. Ты такой колючий!

– А ты такая мягкая, – пробормотал он, жадно ловя губами ее набухший сосок.

Судя по всему, Татьяна изо всех сил старалась не застонать. Но все-таки застонала и, отодвинувшись, опустила рубашку.

– Нет, Шура, не возбуждай меня, иначе, уверяю, все тут же проснутся. Почуют желание.

– Совсем как я, – едва выговорил Александр.

Застегнувшись и обретя некое подобие равновесия, Татьяна обняла его.

– Шура, неужели не видишь? Наш малыш – это знамение Господне.

– Неужели?

– Совершенно верно, – кивнула она. Лицо ее светилось каким-то неземным светом.

И Александра осенило.

– Это сияние! – воскликнул он. – Вот почему ты похожа на язычок пламени! Это ребенок!

– Да. Это то, что предназначено нам. Вспомни о Лазареве: сколько раз мы любили друг друга за те дни?

– Не знаю. Миллион или больше.

– Мы так возились, – тихо засмеялась она, – что разбудили бы мертвых, и все же я не забеременела. Ты приехал в Ленинград на два дня, и я, как ты говоришь, залетела в два счета.

Александр громко рассмеялся:

– Спасибо и на этом. Но могу ли я напомнить, что эти два дня мы ничего не делали, кроме как валялись в постели?

– Что было, то было.

Они молча серьезно смотрели друг на друга. Тогда, в серые морозные ноябрьские дни, оба ощущали близость смерти. И вот теперь…

Словно прочитав его мысли, Татьяна заключила:

– Это сам Господь велит нам уходить. Неужели не чувствуешь? Он говорит: это ваша судьба, Я не позволю ничему случиться с Татьяной, пока она носит в чреве ребенка Александра.

– Правда? – спросил Александр, нежно гладя ее живот. – Сам Бог это говорит? Почему ты не скажешь это той женщине, что сидела рядом с тобой и Дашей в грузовике, держа своего мертвого младенца до самой Кобоны?

– Теперь я стала сильнее, чем прежде, – заявила Татьяна, обнимая его. – Где твоя знаменитая вера, мой великан?

– Таня, ты говорила с доктором Сайерзом?

Александр ласкал ее руки под одеялом: мял пальцы, обводил костяшки, запястья, ладони.

– Еще бы! Я только и делаю, что говорю с ним. Обсуждаю детали. Все улажено. Он уже заполнил мои путевые документы. Я сотрудница Красного Креста и сопровождаю его до Хельсинки, – промурлыкала она, прильнув к нему. – Ой, как же приятно, Шура. Я сейчас засну.

– Не спи. Под каким именем?

– Джейн Баррингтон.

– Очень мило. Джейн Баррингтон и Тобе Хансен.

– Туве.

– Моя мать и финн. Ну и парочка!

– Вот уж точно.

Она потянулась и сладко зажмурилась.

– Мне так хорошо, Шура. Не останавливайся.

– Ни за что, – страстно прошептал он, глядя на нее.

Она мигом открыла глаза.

Еще один момент.

Они снова смотрели друг на друга.

Запомнить этот миг.

Татьяна улыбнулась.

– Я смогу носить твою фамилию в Америке? Пожалуйста.

– Я буду на этом настаивать, – задумчиво пробормотал Александр.

– В чем дело?

– У нас нет паспортов.

– И что? Обратишься в американское посольство в Швеции, и все уладится.

– Знаю. Но нужно как-то добраться до Стокгольма. В Хельсинки нельзя оставаться ни секунды. Слишком опасно. А вот переправа через Балтийское море будет довольно трудной.

Татьяна лукаво усмехнулась.

– А что ты собирался делать со своим хромым дьяволом? То же самое и со мной, – беспечно отговорилась она. – Евгений смотрит: видит лодку; он к ней бежит как на находку; он перевозчика зовет – и перевозчик беззаботный его за гривенник охотно чрез волны страшные везет. Вот и все. Твоя мать, ты, твои десять тысяч долларов помогут добраться до твоей Америки. – Ее маленькие ладони утонули в его больших и сильных. Александр задыхался под тяжестью своей любви. – Шура, – дрожащим голоском выговорила она, – помнишь тот день, когда ты подарил мне Пушкина? Когда устроил праздничный обед в Летнем саду?

– Словно это было вчера, – отозвался Александр. – В ту ночь ты в меня влюбилась.

Татьяна покраснела и откашлялась.

– А ты… не будь я такой глупой, застенчивой трусихой… ты мог бы…

Она прикусила губу и отвела взгляд.

– Что я? Что? Поцеловал бы я тебя? – допытывался Александр, все крепче сжимая ее руки.

– Угу…

– Таня, ты была насмерть перепугана. – Александр покачал головой. Тело ныло от неутоленного желания. – Я с ума по тебе сходил. Целовать? Да я взял бы тебя прямо там, на скамье, у статуи Сатурна, подай ты мне хоть какой-то знак.

Александр с каждым днем набирался сил. Он уже мог вставать и стоять у постели, хотя и с большим трудом. Зато морфий ему колоть перестали, и спина ужасно болела, напоминая о том, что и он смертен. На тумбочке громоздилась груда деревянных поделок. Он только что вырезал крошечную колыбельку и задумчиво вертел ее в руках… «Скоро, скоро», – повторял он себе. Он хотел попроситься в палату для выздоравливающих, но Татьяна отсоветовала. Сказала, что здесь уход куда лучше, да и место очень укромное.

– Помни, – объяснила она ему, когда они оба стояли у его койки и он обнимал ее за плечи, – никто не должен заподозрить, что ты поправляешься, иначе тебя немедленно отошлют на фронт.

Заметив вошедшего Дмитрия, Александр немедленно отнял руку.

– Держись, Тата, – прошептал он.

– Татьяна! Александр! – воскликнул Дмитрий, – Вот это да! Неужели мы трое снова вместе? Не хватает только Даши.

Александр и Татьяна ничего не ответили. И старались не смотреть друг на друга.

– Таня, ну как твои умирающие? Я как раз привез тебе новые простыни для саванов.

– Спасибо, Дмитрий.

– Не за что. Александр, вот тебе папиросы. Можешь не платить. У тебя скорее всего денег нет. Могу получить твои деньги по аттестату и привезти тебе.

– Не трудись, Дмитрий.

– Какой же это труд?

Он стоял у изножья койки. Небольшие глазки воровато перебегали от Татьяны к Александру.

– Ну, Таня, что ты делаешь в реанимации? Я думал, ты ухаживаешь за умирающими.

– Так оно и есть. Но я навещаю и тех, кому удалось выжить. Лев, тот, что лежит на тридцатой койке, тоже умирал. Но, как видишь, почти здоров и все время просит позвать меня.

– И не только он, – улыбнулся Дмитрий. – Ты всем нужна.

Татьяна крепче сжала губы. Александр тяжело опустился на койку. Дмитрий продолжал изучать их.

– До чего же приятно видеть вас обоих. Александр, я, пожалуй, приду завтра, договорились? Таня, не хочешь меня проводить?

– Нет. Нужно сменить повязки Александру.

– Да? А доктор Сайерз тебя ищет. Твердит: «Где моя Таня? Где моя Таня?» Его точные слова. Смотрю, ты с ним успела подружиться. Знаешь, что говорят об этих американцах?

Он насмешливо поднял брови. Татьяна не кивнула. Не моргнула глазом. Только повернулась к Александру:

– Ну же, ложись.

Александр не шевельнулся.

– Татьяна, ты меня слышишь? – не отставал Дмитрий.

– Слышу, – бросила она, не глядя на него. – Если увидишь доктора, передай, что я приду, как только смогу.

Дмитрий помялся, но ушел. Татьяна и Александр переглянулись.

– О чем ты думаешь? – спросил он.

– О том, что мне нужно сменить повязки и бежать. Ложись.

– Не хочешь узнать, о чем думаю я?

– Ни в коем случае.

Александр лег на живот.

– Таня, где ранец с моими вещами?

– Не знаю. А что? Зачем тебе?

– Он был у меня на спине, когда меня ранило.

– Когда мы добрались до тебя, никакого ранца не было. Должно быть, потерялся.

– Возможно. Но обычно, когда бой окончится, все собирает трофейная команда. Не можешь поспрашивать у них?

– Разумеется, – пообещала она, разворачивая бинты, – я спрошу полковника Степанова.

Александр услышал тихое мурлыканье.

– Знаешь, Шура, каждый раз, когда я вижу твою спину, единственное, что мне хочется, – сделать тебе массаж. Рельсы, рельсы…

Она чмокнула его голое плечо.

– Когда я вижу твою спину, – повторил он, закрыв глаза, – единственное, что мне хочется, – сделать тебе массаж. Рельсы, рельсы…

Позже, ночью, когда она сидела рядом, Александр вдруг сказал, держа ее за руку:

– Татьяна, ты должна обещать… помоги мне Бог… если что-то случится со мной, ты все равно уедешь.

– Что за вздор?! Что может случиться с тобой? – пожала она плечами, боясь встретиться с ним взглядом.

– Пытаешься храбриться?

– Вовсе нет. Как только ты выздоровеешь, мы уезжаем. Доктор Сайерз все подготовил. Мало того, ему не терпится поскорее убраться отсюда. Ужасный ворчун. Жалуется с утра до вечера. Не нравится ему холод, не нравится помощь, не нравится… – Татьяна махнула рукой. – Так о чем ты толкуешь? Что может случиться? Я не позволю тебе вернуться на фонт. И с места не сдвинусь без тебя.

– Об этом я и говорю. Сдвинешься, и еще как.

– Ни за что.

– Послушай…

Но Татьяна, недовольно нахмурившись, встала.

– Не желаю ничего слушать. – Он не отпускал ее руку, и она невольно смягчилась. – Александр, прошу, не пугай меня. Я так стараюсь не струсить… Пожалуйста, – спокойно попросила Татьяна, хотя сердце тревожно забилось.