Полина Саймонс - Медный всадник

До девяти оставалось совсем немного. Утреннее небо окрасилось в темно-лиловый цвет.

– Майор, – осведомился Маразов, гася папиросу и подходя к Александру, – твой телефон работает?

– Идеально, лейтенант. Вернитесь на пост, – улыбнулся Александр.

Маразов улыбнулся в ответ.

– Сколько метров телефонного кабеля потребовал Сталин у американцев? – спросил Маразов.

– Шестьдесят две тысячи, – сообщил Александр, жадно затягиваясь.

– А твой телефон уже не работает.

– Лейтенант!

Маразов лихо отдал честь и отступил к своему миномету.

– Я готов, майор. Давно готов. Шестьдесят две тысячи, говоришь? Не многовато ли?

Александр швырнул окурок в снег. Хватит ли времени выкурить еще одну?

– Скорее маловато. Увидишь, американцам придется поставить нам в пять раз больше кабеля до того, как окончится война.

– При таком количестве неплохо бы снабдить тебя работающим телефоном, – пробурчал Маразов.

– Терпение, солдат. Телефон в полном порядке.

Александр пытался сообразить, что шире: Кама или Нева?

Похоже, Нева шире, но ненамного. Он переплывал Каму в обе стороны при сильном течении минут за тридцать пять. Сколько потребуется, чтобы пересечь шестьсот метров невского льда под огнем противника?

Должно быть, меньше тридцати пяти минут.

Телефон зазвонил.

– Наконец-то, – облегченно вздохнул Маразов.

– Нужно уметь ждать, и все мечты сбудутся, – наставительно заметил Александр, на мгновение уносясь сердцем к Татьяне. – Начинаем! – окликнул он своих людей.

По его команде в воздухе повисли дымовые бомбы, перелетевшие через реку и взорвавшиеся. Вражеский берег временно исчез из виду. На лед немедленно высыпали советские бойцы, растянувшиеся длинными, извилистыми линиями. Переправа началась.

В течение двух часов продолжался массированный огонь из всех видов оружия. Грохот стоял оглушительный. Александру показалось, что советские солдаты действуют куда лучше, чем ожидалось, значительно лучше. На льду осталось лежать немало людей, но многие уже успели оказаться на том берегу и скрыться в деревьях.

Над головами завыли три немецких самолета, стрелявших в людей и пробивавших дыры во льду: новые опасные зоны, которых придется избегать при переправе. Но стоило им немного снизиться, как открыли огонь зенитки. Один самолет взорвался и пошел к земле, оставляя за собой дымный хвост. Два других быстро набрали высоту и ушли из-под обстрела. Но зенитчик совершил почти невозможное: сумел сбить второй самолет. Третий поспешил удрать. Александр удовлетворенно кивнул.

– Молодцы, ребята! – крикнул он заряжающим, но грохот стоял такой, что он не слышал собственного голоса. Он сам опустил уши шапки, чтобы не оглохнуть.

В половине двенадцатого в небо взвилась зеленая ракета – сигнал моторизованным дивизиям вступать в бой. Пошла вторая волна атаки.

Сигнал был отдан слишком рано, но Александр надеялся, что в их пользу сработает элемент внезапности. Он велел Маразову взять своих людей и двигаться вперед с оружием.

Маразов отдал честь, схватился за лафет своей полевой пушки, к нему присоединились другие и вместе выкатили орудия на лед. Тяжелые орудия оставили на этом берегу: для них требовались тягачи.

Не пробежав и тридцати метров, Маразов упал.

– Господи, Толя! – вырвалось у Александра.

Он поднял голову. В небе снова кружил немецкий самолет, поливая лед пулеметным огнем. Солдаты Маразова поспешно ложились. Но прежде чем самолет сделал разворот, чтобы вернуться вновь, Александр, оттолкнув зенитчика, сам встал за зенитку и нажал на гашетку. И не промахнулся. Самолет загорелся с первого же выстрела и, беспомощно завертевшись, уткнулся носом в реку.

Маразов не шевелился. Его люди беспомощно переминались рядом с полевой пушкой.

– О, мать твою! – выругался Александр и, велев Иванову, стоявшему тут же зенитчику, занять свое место, схватил автомат, спрыгнул с откоса и помчался к Маразову, на ходу приказав солдатам продолжать переправу. – Вперед! Вперед! – кричал он, махая руками.

Солдаты налегли на пушки.

Маразов лежал лицом вниз. Только сейчас Александр увидел, почему у его людей был такой растерянный вид. Он встал на колени перед другом, попытался перевернуть его, но тот дышал так тяжело, что Александр испугался.

– Толя! – выдохнул он. – Толя, держись!

Маразов был ранен в шею. Каска свалилась и лежала рядом. Александр в отчаянии огляделся. Где же санинструкторы, черт бы все это побрал?!

И тут на льду появился человек с красным крестом на рукаве и докторским саквояжем в руках, в тяжелом шерстяном пальто и такой же шапке. Даже без каски!

Незнакомец мчался к бойцам, лежавшим неподалеку, у полыньи во льду. Что за идиот! Да он никак спятил!

Не успел Александр подумать это, как услышал дружный вопль.

– Ложись! Ложись! – кричали сзади.

Но вой и грохот заглушали все звуки, черный дым заволакивал реку, и человек с красным крестом, по-прежнему оставаясь на ногах, вдруг повернулся и крикнул на английском:

– Что? Что они говорят?

Александр не успел ничего сообразить. Только увидел доктора, беспечно разгуливавшего под вражеским огнем и, что опаснее всего, почти на линии обстрела. На все про все у него было не больше мгновения, крохотного осколочка времени. Он вскочил и заорал что было сил:

– Get the fuck down![20]

Доктор немедленно плюхнулся на лед. И вовремя. Снаряд пролетел в метре над его головой и взорвался чуть поодаль. Взрывной волной доктора отбросило к самой полынье, куда он и приземлился головой вперед.

Александр, словно очнувшись, взглянул на Маразова, перевернул, нагнулся…

Глаза Анатолия невидяще смотрели в небо. Изо рта сочилась струйка крови. Перекрестив погибшего, Александр поднял автомат, метнулся вперед и, не доходя десяти метров до полыньи, бросился на лед и пополз.

Доктор плавал лицом вниз, очевидно, без сознания. Александр попытался дотянуться до него, но не смог. Пришлось отбросить автомат на лед и прыгнуть следом. Вода была ледяной и подействовала как наркоз: руки и ноги мгновенно онемели. Александр схватил доктора за шиворот, перекинул через край полыньи и отшвырнул, насколько хватило сил, держась другой рукой за лед. Потом выполз сам и плюхнулся прямо на доктора, тяжело дыша. Тот пришел в себя и застонал.

– О господи, что случилось? – спросил он по-английски.

– Тихо, – ответил Александр на том же языке. – Не вставайте. Нужно добраться до вон того тягача, что стоит на деревянных шпалах. В двадцати метрах отсюда. Видите? Если мы успеем спрятаться за него, может, и уцелеем. Здесь все просматривается.

– Я не могу пошевелиться. Промерз до костей.

Александр и сам дрожал на холодном ветру. Но доктору пришлось куда хуже. И пробыл он в воде гораздо дольше.

Однако укрытие найти необходимо.

Около самой полыньи лежали три трупа. Александр подполз ближе, подтащил одно из тел к доктору и взвалил на него.

– Лежите смирно, не вздумайте свалить с себя труп и не шевелитесь.

Он повторил процедуру, взвалил на себя другого мертвеца и поднял автомат.

– Готовы? – спросил он по-английски.

– Да, сэр.

– Цепляйтесь за мою шинель, как за жизнь. Не отпускайте, что бы там ни было. Сейчас немного покатаемся по льду.

И Александр со всей возможной скоростью вновь пополз по льду, таща за собой доктора вместе с его страшным грузом. Ему казалось, что он теряет слух. Оглушительный шум грохочущими волнами врывался сквозь каску в его уши и сознание. Он должен добраться. Татьяна сумела одолеть блокаду, а у нее не было такого прикрытия, как мертвое тело.

«Я могу сделать это», – думал он, таща доктора все быстрее, быстрее, быстрее среди воя, визга и рычания черных сил. Ему показалось, что он слышит гул низко летящего самолета. Сумеет ли Иванов сбить эту сволочь?

Последнее, что помнил Александр, – нарастающий свист, ближе, чем обычно, взрыв, безболезненный, но сильный толчок, с устрашающей силой воткнувший его головой в тягач.

«Хорошо, что на мне мертвец», – подумал он.

Глаза никак не хотели открываться. Пришлось сделать невероятное усилие, чтобы поднять веки. Но тяжелые, словно налитые свинцом, они тут же опустились, и он заснул. И пооспал, может, неделю, а может, и год. До него доносились слабые голоса, слабые звуки, слабые запахи камфары и спирта. Александру снился аттракцион «русские горки» на берегах Ривер-Бич в Массачусетсе. Снился песок в Нантакетском проливе. Там, на небольшом пляжном променаде, продавали сахарную вату. Он купил три мотка красной сахарной ваты и съел, вата почему-то пахла не сахаром и не соленой водой, и вместо того, чтобы предвкушать катание на «русских горках» или купание, или игру в полицейских и воров под досками променада, Александр мучительно пытался определить источник запаха.

Мелькали и другие воспоминания: о лесе, об озере, о лодке. И другие образы: сбор сосновых шишек, попытки привязать гамак. Падение в ловушку на медведя. Только это было не с ним.

В замкнутый, казалось, отключенный мозг проникали нежные женские голоса и более грубые, мужские. Однажды он услышал, как что-то с грохотом свалилось на пол; затем раздался стук чьего-то сердца: должно быть, метроном. Он вспомнил, как в детстве, зажатый между матерью и отцом, пересекал пустыню Мохаве. Скучные, унылые пейзажи, но было очень жарко, и в машине стояла страшная духота… почему же ему так холодно?

Но это пустыня. И по какой-то причине в ней стоял тот же запах. Не сахарной ваты, не соленой воды, просто запах…

Реки, торопящей приход утра.

Он снова открыл глаза. И прежде чем закрыть, попытался сфокусировать взгляд. Какая-то рябь… дымка… и ничего ясного. Ни одного лица. Все, что удалось разглядеть, – какие-то белые пятна. Почему он не может различить лица? И снова этот запах. Какой-то смутный силуэт наклонился над ним. Он устало опустил ресницы и мог бы поклясться, что слышал, как кто-то прошептал: «Александр»…