Итак, я сажусь в самый тяжелый танк КВ-1, помнишь его, Татьяна? И вывожу это чудовище на лед. Командир шагает рядом с танком, сзади идут все пятеро генералов, приговаривая: здорово, здорово…

Я проехал около ста пятидесяти метров, и лед начал трескаться. Генералы стали кричать командиру: беги! беги!

Он побежал, они побежали, танк пропахал во льду траншею и утонул, как… как танк.

И я с ним.

К счастью, башня была открыта, так что я успел выплыть.

Командир вытащил меня и дал водки, чтобы согреть.

Один из генералов приказал дать мне орден Красной Звезды и произвел в чин майора.

Маразов считает, что я зазнался. Говорит, я вообразил, что все должны слушаться только меня. Скажи, пожалуйста, это на меня похоже?

Александр»


«Дражайший МАЙОР Белов!

Да, майор, это на вас похоже.

Я очень горжусь вами. Погодите, вы еще дослужитесь до генерала.

Спасибо за то, что позволил отдавать письма Олегу. Очень милый, вежливый человек и вчера дал мне яичного порошка, который я нашла весьма забавным и не сразу поняла, что с ним делать. Я добавила воды… и получилось что-то вроде… о, не знаю. Я поджарила его без масла на примусе Славина. Съела. Похоже на резину. Но Славину понравилось.

Шура, есть только одно место, где мне хорошо. Я там просыпаюсь и засыпаю, там мне покойно и уютно, только там я ощущаю истинную любовь. Это твои нежные объятия.

Татьяна»

2

В декабре в госпиталь на Греческой приехали представители Международного Красного Креста.

В Ленинграде почти не осталось докторов. Из трех с половиной тысяч, работавших там до войны, осталось только две тысячи, а в больницах лежало почти четверть миллиона больных и раненых.

Татьяна встретила доктора Мэтью Сайерза в тот момент, когда промывала рану на шее молодого старшины.

В процедурную вошел доктор и еще не успел рта раскрыть, как Татьяна почему-то заподозрила в нем американца. Прежде всего от него пахло незнакомым одеколоном. Худой, низкорослый, с русыми волосами и головой, казавшейся слишком большой для тощего тела, он, однако, излучал уверенность, которую Татьяна наблюдала раньше только в Александре. Он вошел, глянул на пациента, потом на нее, потом снова на пациента, прищелкнул языком, покачал головой и закатил глаза.

– Doesn ‘t look so good, does he?[19]

Татьяна поняла каждое слово, но продолжала молчать, помня предупреждения Александра.

Доктор повторил сказанное по-русски, с сильным акцентом. Татьяна кивнула:

– Думаю, что все будет в порядке. Я видала и похуже.

Добродушно засмеявшись, доктор заметил:

– Держу пари, так оно и есть. Так оно и есть. – Он подошел к ней и протянул руку. – Я работник Красного Креста, доктор Мэтью Сайерз. Можете выговорить?

– Сайерз, – безупречно выговорила Татьяна.

– Прекрасно. Как по-русски будет Мэтью?

– Матвей.

– Матвей, – повторил он, выпуская ее руку. – Вам нравится?

– Нет. Мэтью нравится больше, – обронила она, поворачиваясь к невнятно клокотавшему пациенту.

Татьяна не ошиблась в докторе: он оказался знающим, дружелюбным и постоянно старался улучшить условия в их мрачной больнице, совершая маленькие чудеса и доставая пенициллин, морфий и плазму. Оказалась она права и насчет пациента: тот выжил.

3

«Дорогая Таня. Я давно не получал писем. Что поделываешь? Все в порядке? Олег сказал, что не видит тебя неделями. Я не могу волноваться еще и за тебя: и без того неприятностей хватает.

Кстати, руки постепенно принимают нормальный вид.

Немедленно напиши мне. И мне плевать, даже если у тебя отвалились руки. Я уже прощал тебя за то, что не писала. Не знаю, смогу ли найти в себе достаточно милосердия на второй раз.

Как тебе известно, осталось совсем немного. Если все будет хорошо, мы скоро встретимся. Мы высылаем шестьсот человек на рекогносцировку, а сами будем ждать. Необходимо разведать, какую оборону успели навести гитлеровцы.

Нужно решить, какой батальон послать.

Есть идеи?

Я тебя люблю.

Александр

P. S. Ты не написала, что случилось со Станиславом».

«Дорогой Шура!

Только не посылай своего друга Маразова.

Не мог бы ты отрядить туда хотя бы один интендантский взвод? Прости, неудачная шутка.

Кстати, нужно помнить, что наш праведник Александр Пушкин вызвал на дуэль барона Жоржа Дантеса и не успел написать об этом поэму. Значит, вместо того чтобы искать мести, следует просто держаться подальше от тех, кто может навредить нам.

Я здорова. Просто очень занята в больнице. Почти не бываю дома. Там я не нужна. Шура, дорогой, не сходи с ума из-за меня. Я здесь и жду, жду нетерпеливо, пока мы снова увидимся. Это все, что я делаю: жду, пока мы снова увидимся.

У нас бывает светло только несколько дневных часов. Почти все время царит мрак. Но я думаю о тебе как о своем солнышке, поэтому и дни мои светлы и солнечны. И жарки.

Татьяна

P. S. Советский Союз – вот что случилось со Славой».

«Дорогая Таня!..

После «Медного всадника» Пушкин вообще мог бы не писать ни единой строчки. Но ты верно говоришь: праведники не всегда торят дорогу к славе. Хотя и довольно часто.

Плевать мне на твою занятость. Ты обязана писать мне больше, чем пару строчек в неделю.

Александр

P. S. И ты еще хотела иметь то, что получили Инга и Станислав!»

«Милая Татьяша!

Как встретила Новый год? Надеюсь, у тебя было что-нибудь вкусненькое. Олега видела?

Настроение паршивое. Новый год пришлось встречать в офицерской раздаточной, вместе с толпой сослуживцев, среди которых не было тебя. Я тоскую по тебе. Иногда мечтаю о жизни, в которой мы с тобой сможем чокнуться с последним ударом часов. Выпили немного водки и курили до утра. Пили за то, чтобы сорок третий был успешнее сорок второго.

Я кивал, но думал о лете сорок второго.

Александр

P. S. Мы потеряли все шестьсот человек. Я не посылал Толю. Он обещал поблагодарить меня, когда война окончится.

P. P. S. Где ты, черт побери? Я ничего не получал от тебя вот уже десять дней. Неужели вернулась в Лазарево, теперь, когда я наконец привык к твоей молчаливой поддержке, силе духа и счастлив сознавать, что ты всего в семидесяти километрах. Прошу, напиши мне скорее. Ты знаешь, куда мы идем и не возвратимся, пока Ленинградский и Волховский фронты не пожмут друг другу руки. Мне так нужны твои письма. Хотя бы слово. Не посылай меня на лед без этого единственного слова от тебя, Тата».

«Шура, родной.

Я здесь, я здесь, неужели не чувствуешь меня, солдатик?

Новый год я провела в больнице и хочу, чтобы ты знал: каждый день я чокаюсь с тобой за нашу будущую жизнь.

Боюсь даже сказать тебе, сколько времени провожу в больнице, сколько раз ночевала там, чтобы не возвращаться домой.

Шура! Как только придешь назад, немедленно повидайся со мной. Кроме вполне очевидных причин, есть еще одна, совершенно поразительная, потрясающая, невероятная, которую я должна обсудить с тобой, и как можно скорее. Ты хотел услышать от меня одно слово? Я оставляю тебе это слово. Вот оно: НАДЕЖДА.

Твоя Таня»В легендарных сражениях1

Александр посмотрел на часы. Наступило раннее утро двенадцатого января сорок третьего года. Начало операции «Искра». Битвы за Ленинград. Войска получили приказ товарища Сталина любой ценой прорвать блокаду. И не возвращаться без победы.

Последние три дня и ночи Александр провел в замаскированном блиндаже вместе с Маразовым и шестью солдатами. Сюда же успели переправить находящиеся в их распоряжении артиллерийские орудия: два стодвадцатимиллиметровых миномета, заряжавшихся с казенной части, два переносных миномета восемьдесят первого калибра, заряжавшихся с дула, две легкие семидесятишестимиллиметровые полевые пушки. Ракетчики обещали поддержку «катюшами».

В утро атаки Александр был не только готов к бою, но и рад бы подраться даже с Маразовым, только бы выбраться из душного блиндажа. Они играли в карты, курили, толковали о войне, рассказывали анекдоты, спали, и уже через шесть часов все это смертельно надоело, но пришлось просидеть взаперти целых семьдесят два часа. Александр постоянно думал о последнем письме Татьяны. Что, черт возьми, она подразумевала под этой НАДЕЖДОЙ? И как это может ему помочь? Очевидно, не все можно доверить письмам. Но зря она разжигает его любопытство, тем более что он не знает, когда выберется к ней.

Ему необходимо выбраться к ней.

Он натянул маскхалат и выглянул наружу. Река, как и он, тоже закамуфлировалась в белый снег. Южный берег едва просматривался в серой дымке. Сам он был на северном, чуть к западу от Шлиссельбурга. Его артиллерийское подразделение контролировало самый отдаленный и самый опасный участок: здесь немецкая оборона была самой крепкой и лучше всего защищенной. Отсюда можно было видеть крепость Орешек, стоящую всего в километре, почти на берегу Ладожского озера. В нескольких сотнях метров от ее стен валялись мертвые тела шестисот бойцов, безуспешно пытавшихся застать врасплох немцев неожиданной атакой. Погибли ли они со славой или понапрасну? Храбро, без огневой поддержки они перебрались по льду к самой крепости и полегли один за другим. Запомнит ли их история? – гадал Александр, отводя взгляд. Сегодня их день. Он чувствовал это. Они прорвут блокаду или погибнут. Шестая армия перебиралась через реку на восьмикилометровом отрезке. Целью операции были соединение со Второй армией Мерецкова на Волховском фронте и одновременная атака с тыла Одиннадцатой армии под командованием фельдмаршала Манштейна. Четыре пехотные дивизии и легкие танки должны были пересечь реку. За ними два часа спустя должны были последовать еще три пехотные дивизии и тяжелые и средние танки. Сам Александр оставался на северном берегу Невы, поскольку ему в поддержку придали еще зенитную батарею. Он переправится только в третью очередь, вместе с танкистами на Т-34, среднем танке, у которого меньше шансов проломить лед.