Полина Саймонс - Медный всадник

– Почему ты отдала им теплую комнату?

– Я не давала. Они сами взяли. Их двое, а я одна. К тому же у него больная спина. Шура, нагреть тебе воды? Искупаешься.

– Нет. Оденься. Немедленно.

Александр затянул ремень и вышел из комнаты. Татьяна, растрепанная, в полурасстегнутом платье, выскочила за ним. Он прошел мимо Инги, сидевшей в коридорчике, в спальню, где читал газету Станислав, и потребовал, чтобы Кротовы поменялись комнатами с Татьяной. Тот отказался. Александр коротко велел Татьяне перенести вещи Кротовых в холодную комнату, а свои – в теплую. Станислав принялся было протестовать, но Татьяна, пробегая мимо, шепнула:

– Станислав Степанович, не спорьте с ним. Хуже будет.

Но тот не послушался и, когда Александр потащил к выходу его сундук, взорвался:

– Да кто ты такой? Не знаешь, с кем дело имеешь! Как ты смеешь так со мной обращаться!

Александр, бросив сундук, выхватил пистолет, влепил Станислава в стену и приставил дуло к груди.

– Да кто ты такой? – повторил Кротов.

– Это ты не знаешь, с кем дело имеешь! Думаешь, я так тебя и испугался, сволочь? Не на того напал! А теперь брысь в другую комнату и не смей высовываться! Не в том я настроении! А попробуешь перебежать мне дорогу, берегись!

Еще раз для острастки ткнув ему дулом в лицо, Александр пнул сундук так, что он перевернулся.

– Сам тащи свой гребаный сундук!

Татьяна, предусмотрительно остававшаяся в стороне, не пришла на помощь Кротову, хотя, судя по виду, Александр был готов разорвать его в клочья.

– Что у тебя за знакомые, Таня? – промямлила Инга. – Сплошь психи. Пойдем, Слава. Только молча!

Оказавшись в тепле, Татьяна быстро сорвала с кровати белье Кротовых, выбросила в коридорчик и постелила свои простыни.

– Так-то лучше, верно? – сказал Александр, сев на диван и поманив Татьяну к себе.

Татьяна покачала головой.

– Ох уж этот мне скандалист! Хочешь есть?

– Позже. Иди сюда.

– Может, на этот раз снимешь шинель?

– Подойди и увидишь.

Она бросилась в его объятия:

– Оставь шинель. Оставь все.

Татьяна нагрела воды для Александра, повела в маленькую ванную, раздела и принялась мыть, плача над ним и осыпая поцелуями.

– Твои бедные руки, – повторяла она, ужасаясь его покрасневшим пальцам, но Александр заверил, что шрамов почти не останется. Его обручальное кольцо висело на шнурке вокруг шеи. Совсем как у нее. – Вода теплая?

– Очень, Тата.

– Я могу нагреть еще чайник, – улыбнулась она. – А потом зайду и полью тебя кипятком. Помнишь?

– Помню, – кивнул он, не улыбаясь.

– О Шура, – прошептала она, целуя его мокрый лоб и становясь на колени, но тут же просияла: – Мы можем поиграть!

– Никаких игр на этот раз.

– Эта тебе понравится. Давай притворимся, что мы в Лазареве и держимся за руки в тазу с мыльной водой. Помнишь?

Она погрузила руки по локти в горячую мыльную воду.

– Помню, – кивнул он, закрывая глаза и против воли улыбаясь.

Пока он вытирался и одевался, Татьяна вышла на кухню и приготовила обед из всех продуктов, что у нее оставались: картофеля, моркови и соевых бобов, а потом принесла тарелку в комнату и, не сводя с него глаз, повторяла:

– Ешь, милый, ешь. Я не голодна. Поужинала в больнице.

Этой ночью, безумной бессонной ночью, Татьяна рассказала Александру обо всем, что наболтал Дмитрий, и главное – о знакомстве с Мехлисом. Александр уставился в потолок.

– Ждешь, чтобы я ответил тебе прежде, чем ты спросишь?

– Нет. Я ни о чем тебя не спрашиваю, – покачала головой Татьяна, играя его обручальным кольцом.

– Я не желаю говорить о Дмитрии здесь.

– Согласна.

– У стен есть уши. – Александр с силой ударил кулаком по стене.

– Что ж, тогда они уже все слышали.

Он поцеловал ее в лоб:

– Все, что он наговорил тебе обо мне, – грязная ложь.

– Знаю, – отмахнулась она. – Признайся, Шура, сколько девок в Ленинграде и почему ты должен посетить каждую?

– Таня, взгляни на меня.

Она подняла голову.

– Это неправда. Я…

– Шура, милый. Я знаю.

Она поцеловала его в грудь и натянула повыше шерстяные одеяла.

– Теперь верно только одно.

– Только одно, – повторил он, прожигая ее взглядом. – О Тата…

– Ш-ш-ш…

– У тебя есть фотография, которую я мог бы взять с собой?

– Завтра найду. Я боялась спросить, когда ты уезжаешь?

– В воскресенье.

Татьяна задохнулась:

– Так скоро…

– Мой командир каждый раз сует голову под топор, когда дает очередной отпуск.

– Он хороший человек. Поблагодари его за меня.

– Татьяна, придется как-нибудь объяснить, как важно держать слово. Видишь ли, когда его даешь, приходится держать, – проворчал он, гладя ее по голове.

– Это я знаю.

– Нет. Ты умеешь только давать обещания. И делаешь это легко и бездумно. А вот сдержать их – дело другое. Ты клялась, что останешься в Лазареве.

– Я обещала, потому что так хотел ты, – задумчиво протянула Татьяна, глубже зарываясь в сгиб его руки. – Ты просто не дал мне выбора. Вспомни, при каких обстоятельствах это произошло. Да я тогда пообещала бы все на свете.

Она легла на него и поцеловала.

– Пойми, я всегда делаю так, как желаешь ты!

Нежно погладив ее по спине, Александр вздохнул:

– Ну уж нет, ты всегда поступаешь так, как угодно тебе. И умеешь вовремя подольститься, издавая уместные в данный момент звуки.

– М-м-м, – замурлыкала она, принимаясь тереться об него.

– Вот именно, – согласился Александр, руки которого становились все настойчивее. – И слова подбирать умеешь. «Да, Шура, конечно, Шура, обещаю, Шура», даже «я люблю тебя, Шура, но все равно сделаю по-своему».

– Я люблю тебя, Шура, – повторила она. Ее слезы градом падали на его лицо.

Все мучительные, горькие слова, которые Татьяна собиралась сказать Александру, остались в душе. И она только слегка удивлялась, почему все мучительные, горькие слова, которые Александр хотел высказать ей, остались при нем. Но она знала: бесконечная ноябрьская ленинградская ночь слишком коротка для страданий, невзгод, бедствий. Слишком коротка для них. Александр хотел слышать ее стоны. И она стонала для него, безразличная к Инге и Станиславу, спящим всего в нескольких сантиметрах от нее, за тонкой перегородкой. В отблесках пламени, горевшего в открытой буржуйке, Татьяна любила Александра, отдавалась ему, стискивала, льнула, не в силах не кричать каждый раз, каждый очередной раз, когда кончала, каждый раз, когда он входил в нее. Отдавалась с самозабвением последнего полета жаворонка, стремящегося на юг, знающего, что он либо доберется до теплых стран, либо умрет.

– Твои бедные руки, – прошептала она, целуя рубцы на его пальцах и запястьях. – Твои руки, Шура. Они заживут, правда? И шрамов не останется?

– Твои же руки зажили. И шрамов не осталось.

– Угу, – пробормотала она, вспоминая, как тушила зажигалки на крыше. – Сама не знаю как.

– Я знаю как. Ты исцелила их. Теперь исцели мои, Тата.

– Милый…

Татьяна отчаянно вжала его голову в свои нагие груди.

– Я задохнусь.

Она обнимала его так же неистово, как он ее когда-то в Лазареве.

– Открой рот, – прошептала она. – Я буду дышать за тебя.

Наутро, прежде чем выйти в коридор, Татьяна обняла Александра и велела быть хорошим.

– Я всегда хороший, – заверил он.

Станислав и Инга сидели в коридорчике. Кротов встал, протянул Александру руку, представился, извинился за вчерашнее и пригласил его посидеть и покурить. Александр не сел, но взял у Славы папиросу.

– Всем нам приходится нелегко. Но это не навсегда. Вы ведь знаете, что говорит партия, капитан? – начал Станислав, заискивающе улыбаясь.

– Что именно говорит партия, товарищ? – осведомился Александр, глядя на Татьяну, державшуюся за его руку.

– Бытие определяет сознание, верно? Мы так живем довольно долго и успели привыкнуть. Скоро станем другими людьми.

– Но, Слава, – жалобно протянула Инга, – я не хочу так жить! У нас была прекрасная квартира. Я хочу такую же.

– Получим, Инга. Исполком обещал нам двухкомнатную.

Александр презрительно уставился на Кротова, но промолчал.

– Шура, у меня есть брикет каши, – вмешалась Татьяна. – Сейчас сварю.

Александр, жадно затягиваясь, кивнул. Ей не понравилось выражение его глаз.

Возвращаясь с кухни с двумя мисками каши, Татьяна подслушала, как Станислав рассказывал, что они с Ингой женаты двадцать лет, оба инженеры и старые большевики.

Александр терпеливо дослушал, прежде чем взять миску и войти в комнату. Он даже не позвал с собой Татьяну. Той пришлось завтракать в коридорчике. Инга засыпала ее вопросами, но Татьяна отмалчивалась. Она вымыла вчерашнюю посуду, прибралась в кухне и наконец осторожно заглянула в комнату. Ей очень не хотелось остаться наедине с Александром. Оказалось, что он собирает ее вещи в черный рюкзак.

– Ради этого ты явилась? – прошипел он. – Стосковалась? Чужие люди, коммунисты, ловят каждое твое слово, каждый стон! Тебе этого не хватало, Таня?

– Нет. Мне не хватало тебя.

– Мне здесь места нет. И вряд ли это подходящее место для тебя.

– Что ты делаешь? – удивилась она.

– Собираюсь.

– Собираешься? – тихо спросила она, закрывая за собой дверь. Значит, началось. Она не этого хотела. Жаль, что так все вышло. Но ничего не поделаешь. – Куда мы едем?

– Переправимся через озеро. Я легко доставлю тебя в Сясьстрой, а там посажу в армейский грузовик, идущий до Вологды. Оттуда доберешься поездом. Поторопись. Мне нужно время, чтобы вернуться обратно. Завтра вечером я должен быть в Морозове.

Татьяна энергично затрясла головой.

– Это еще что?

Она снова покачала головой.

– Татьяна, предупреждаю, не доводи меня.

– Не буду. Но никуда не поеду.