Кэтрин Полански - Медный ангел

Ее насмешливый тон удивил Теодора, но через мгновение он все понял: Камилла просто волновалась и изо всех сил старалась этого не показывать.

– Тш-ш, – сказал он и коснулся ее лица. – Не нужно ничего говорить.

– Ты думаешь? – почти шепотом и почти жалобно спросила она.

– Я знаю.

Он переместился так, чтобы можно было поцеловать эту восхитительную женщину.

– Что мы делаем, Камилла?

– Не знаю...

После первого поцелуя она закончила:

– ...Но это чертовски прекрасно, сударь!

Теодору было неудобно расцеплять крючки на ее платье левой рукой, но женщина прекрасно справилась сама, и последний бастион в виде корсета пал.

И стали неважными все слова, все неясности – их можно будет обсудить потом, потому что сейчас... потому что сейчас...

– ...Знаешь, чего мне сейчас хочется?

– Повторить?

– Это само собой разумеется. Выкурить трубку.

Теодор застонал.

– А чаю ты не хочешь?

– Нет, благодарю вас, сударь, вы очень любезны.

– Не за что, сударыня, не за что.

Камилла рассмеялась и положила голову ему на плечо. Теодор нежно перебирал ее волосы.

Он-то думал, что стоит ему прийти – и все станет понятнее. Но нет. Одно он знал точно: образ Марго окончательно ушел в прошлое. С остальным было сложнее. Теодор обнимал Камиллу и думал. О герцоге Энгиенском, об их размолвке и о том, что было бы с ним, с Теодором, если бы этой размолвки не случилось. Виллеру и сам не подозревал, насколько истосковался по привычному образу жизни, для этого потребовалось пожить в непривычном. И теперь больше, чем раньше, ему хотелось вернуться.

– Что мы будем делать дальше, Камилла? Я не...

– Молчи, пока не сказал какую-нибудь глупость, – остановила она. – Я ничего не прошу и ничего не жду. Давай сначала поймем, кто мы и зачем мы, и что это такое – «мы». Мне очень хорошо с тобой, Тео, но я в смятении.

– Как и я. – Хотя вряд ли по тому же самому поводу.

– Отлично. Нас ожидают восхитительные времена. – И без всякого перехода она добавила, проведя пальцем по не до конца зажившему шраму на его боку: – Это ты в последней кампании заработал? Во славу герцога?

– Да.

– Рано или поздно ты расскажешь мне эту историю, хорошо? – тихо спросила Камилла.

Теодор привлек ее к себе.

– Хорошо. Обязательно расскажу.

– Главное – наутро держать себя в руках, – предупредила она. Но дальше говорить ей Теодор не дал: у него нашлось для нее занятие поинтереснее.

Она уснула всего на несколько минут, а когда открыла глаза, Теодор уже ушел. Ночная тьма за окном сменилась серой предрассветной мглой. Все правильно, скоро утро, на рассвете тренировка и смена караулов. Камилла могла еще поспать, но невозможно было уснуть. Она дотянулась до шнурка и дернула за него, вызывая горничную.

Та появилась несколько минут спустя, заспанная и слегка растрепанная – как обычно, но тут же почти проснулась, увидев смятые покрывала на постели. Горничной явно было любопытно, что произошло, но Камилла держала ее при себе из-за трех редких качеств: Адель не болтлива, услужлива и до мозга костей предана своей хозяйке.

– Принеси мне голубое платье, Адель, и уложи волосы.

Пока служанка помогала ей одеться и причесаться, Камилла размышляла о том, что рано или поздно тайное станет явным – люди в деревне наблюдательны, и визиты Теодора в ее спальню долго скрывать не удастся. Ну и пусть, это ее вовсе не волнует, она взрослая женщина и может делать что угодно. Госпожа де Ларди хмыкнула: безнравственность процветает, и это прекрасно.

«Я наконец получила то, чего хотела. Или... вовсе не это?»

Она привыкла получать желаемое, прилагая усилия, но с Теодором у нее не сложилось ощущения купленного подарка, не чувствовалось разочарования, только всепоглощающая нежность. Хотелось увидеть его немедленно, но Камилла прекрасно понимала, что день задает свои правила, которым нужно следовать. Это значит, что они с Виллеру встретятся за завтраком, и потом, возможно, в течение дня – если удастся выкроить минутку и ей, и ему. Зато ночи теперь принадлежат им, и это восхитительно. Камилла давно уже не ощущала себя так хорошо.

И все же, все же... был в этой ночи некий привкус горечи. Госпожа де Ларди чувствовала, что покой потерян надолго, и не знала, радоваться ли этому. Она просила у Бога перемен, но нужны ли они ей на самом деле?..

В то утро охранникам повезло: шевалье был в отличном настроении. «Надо как-то сдерживать любовь ко всему свету, иначе быстро раскусят». Теодор не умел притворяться, и каждый раз это создавало проблемы. Женевьева оставила его, потому что боялась: он не сумеет солгать ее мужу и выложит все, как на исповеди.

Однако Камилла не замужем.

«Все равно это аморально». А, к черту!

Леви-Мирпуа уехала только после обеда, и Камилла немедленно позвала Теодора выпить чаю. Они прекрасно побеседовали на общие темы, не касаясь отношений и предыдущей ночи: еще будет время поговорить. Виллеру понимал, что без откровенного разговора не обойдется, и ждал его. Ему самому нужно было разобраться в себе, и возможно, Камилла поможет это сделать.

День шел своим чередом. Вечерняя тренировка, ужин... Госпожа де Ларди удалилась к себе, а шевалье – в свою комнату, чтобы дождаться момента, когда большинство обитателей замка отправятся спать.

Ждать еще долго. Теодор сам не заметил, как уснул.

...Проснулся он как от толчка – за мгновение до того, как хлопнула дверь. И сразу пришло ощущение беды, а своим чувствам Виллеру всегда доверял.

– Шевалье! – Арман Жюре задыхался. – Шевалье, скорее!

– Что случилось? – спросил Теодор уже на бегу.

– Беда! В замок пробрались воры. Нищие, их тут много в окрестностях... Видно, по весне оголодали совсем. Залезли на кухню, начали котлами греметь. Там поблизости Фабьен оказался, он побежал посмотреть. Я не знаю, как так получилось, но один из воров ударил его ножом в живот... Мы повязали их, всех. Но Фабьен... я не лекарь, я не знаю, что делать... – Жюре был растерян.

Напасти всегда случаются внезапно – невозможно предвидеть их, невозможно предсказать. Минуту назад Теодор смотрел какие-то сумбурные сны – и вот он уже бежит по коридорам, по лестницам, стараясь не отставать от Жюре, и сердце наполняется смертной тоской и чувством, что ничего вернуть нельзя.

В кухне толпились слуги. Теодор рявкнул на них, и охранники быстро освободили помещение, а шевалье велел никого не впускать. Фабьен лежал на полу, и Виллеру опустился рядом с ним на колени.

Сразу стало ясно, что вызывать лекаря бесполезно. И как эти оборванцы – Теодор бросил короткий взгляд на троих связанных воров – сумели справиться с Фабьеном, не самых маленьких размеров парнем? Кровь текла и текла, на вспоротый живот Фабьена было страшно смотреть, и ничего уже нельзя поделать. Парень был в сознании. Он судорожно уцепился за руку Теодора, и радость светилась в его глазах, надежда на спасение. В своего начальника ребята верили, как в каменную стену. «Почти мой младший брат...»

– Шевалье...

– Да, мальчик, я здесь. – Его люди стояли вокруг, безмолвные. Тихо ругался один из воров. Жюре пнул его, и тот умолк. Тишина. Чистая, чуть звенящая тишина.

– Простите... Они в темноте... я споткнулся... – Он задыхался, но пытался оправдаться. Теодор улыбнулся ему.

– Все хорошо, ты ни в чем не виноват. – Белые манжеты рубашки запятнала кровь, и кровь маслянисто блестела на коже. Фабьен корчился от боли – раны в живот всегда очень мучительны, Теодор насмотрелся на войне. Ничем тут не поможешь, это он очень хорошо знал. Он также знал, что нужно делать, только не сейчас, еще мгновение, еще немного... Но каждая секунда промедления – мучение для Фабьена. И лучше, если он не будет понимать.

– Шевалье...

– Все хорошо, Фабьен, все будет хорошо. – Теодор сам не замечал, что говорит что-то, а пальцы уже вынимали из ножен кинжал. – Ты все сделал правильно.

– Мне больно... Я умру?

– Нет, Фабьен, ты просто уснешь. – Правой рукой Теодор держал руку парня, а левой – клинок за спиной. – Ты сейчас закроешь глаза и уснешь, и боли не будет. Ты ведь мне веришь?

– Да, шевалье...

– Вот и хорошо. А когда ты проснешься, мы с тобой продолжим разрабатывать руку. Все-таки ты еще очень многого не знаешь, Фабьен...

Наверное, привычные, чуть насмешливые интонации успокоили парня, потому что он всхлипнул, вытянулся и прикрыл глаза.

– Вы уверены, что это нужно сделать? – вполголоса спросил Жюре. Теодор посмотрел на него, потом на своих людей – по очереди. Они все понимали. Вопрос был риторическим, лишь затем, чтобы все четко осознали – другой дороги нет.

– Этого нельзя не сделать. Иначе агония затянется на несколько часов или даже дней. Я навидался подобных ран, лекарь не поможет.

Арман молча кивнул: он наверняка тоже многое видел за время службы. Двери были закрыты, и Виллеру знал, что никто не войдет сюда. Фабьена снова скрутила судорога, и он закричал. Крик поставил большую жирную точку в четких размышлениях Теодора.

– Мирного пути, мальчик, – прошептал он. – И да простит меня Господь.

Незаметным коротким движением Теодор прижал сонную артерию над ключицей бедного Фабьена и сделал небольшой надрез кончиком кинжала. Кровь хлынула потоком, заливая руки Виллеру...

Глаза Фабьену закрывать не пришлось, они и так были закрыты. Шевалье поднялся, с трудом удержался на ногах, выронил кинжал. Все было как в тумане. Еще несколько минут назад... Как? Почему? И зачем, Господи?.. Бессмыслица какая-то...

Надо что-то делать, надо отдавать приказы. Он оставался начальником и сейчас ему нужно занять своих людей, чтобы они не думали, а просто исполняли, что велено. Так легче.

– Жюре, заново выставить караулы. Этих мерзавцев – в подвал, я разберусь с ними завтра. Перенести Фабьена в комнату, где его переоденут и омоют, предоставьте это женщинам. Пусть здесь все уберут. Когда все закончите, оповестите меня. Я буду... – Он не знал, где будет. Нужно хоть немного побыть одному. – Найдете меня и доложите.