Герцог предпочел бы промолчать. Однако граф, судя по всему, намерен был дождаться ответа, сколько бы у него ни ушло на это времени. И терпения ему было не занимать. Так что пришлось все же дать объяснения.

— Видишь ли, — неохотно пробурчал он, — Маргарет была женой, которую избрали для меня Килдонноны. И после ее смерти я сделал свой собственный выбор! Я имею на это полное право. И мне привезли невесту, которая в тот же вечер стала моей женой.

— Выходит, то, что я слышал — чистая правда… — Граф перевел взгляд с него на Тару. — Но это не что иное, как акт мести! Вот почему ты привез сюда Тару. И вот почему на ней такая одежда! Скорбь в чистом виде! Не то мокрая мышь, не то мокрый птенец…

В голосе его клокотало негодование, и Тара поспешила загасить возможную ссору:

— Прошу вас, не гневайтесь один на другого! Это очень хорошо, что я приехала сюда! В Шотландии так красиво… А у его светлости прекрасная библиотека… И… мне удалось позаботиться о его светлости, когда он был ранен!

— Насколько мне известно, ты не справился с собственным ружьем, — подхватил граф едва ли не с презрением последние слова Тары.

Герцог заметно напрягся, и Тара вновь поспешила вмешаться:

— Это история, которую я придумала… чтобы удержать Мак-Крейгов от мести. Они бы не удержались от нападения на соседей, если бы узнали… кто ранил их вождя.

Граф глянул на нее с улыбкой.

— Ах, вот в чем дело… Ну вот теперь понятно, — с удовлетворением проговорил он. — Что-то подобное наверняка сделала бы и твоя мать. Ей ужасно не нравилось, что наши кланы все время воюют друг с другом. Ей все это представлялось бессмысленно жестоким и жутко нелепым! К тому же, полюбив меня, она поняла, что Мак-Крейги могут сильно отличаться от того, как их изображали ее родственники.

— Если я… ваша дочь, — тихо спросила Тара, — значит, у меня есть фамилия?

— Разумеется! — воскликнул граф. — Ты — леди Тара Мак-Крейг!

Тара взглянула на него широко раскрытыми глазами.

— Это действительно… так?

— Ты такой же полноправный член клана, как я или твой муж.

— Но моя мать… она принадлежала клану Килдоннонов.

— Ты наследуешь имя своего отца. В то же время тебе будет трудно ненавидеть тех, чья кровь — наравне с моей! — течет в твоих венах.

— Не могу поверить! — воскликнула Тара с сияющими глазами. — У меня… у меня есть семья?!

— Разумеется, есть, — ответил граф. — А теперь я желаю расцеловать свою заново обретенную дочь. Ты даже не представляешь, как часто я мечтал об этом!

Он притянул ее к себе и расцеловал в обе щеки.

— Но ты такая худышка! — горестно вздохнул он. — Тебя что, плохо кормили в приюте?

— Не очень… хорошо, — не могла не признать Тара.

Граф многозначительно взглянул на герцога:

— Насколько я помню, Герон, приют — под попечительством нашей семьи?

— Как мне рассказывали Фолкерк и Тара, после смерти моей матери он, увы, в небрежении, — хмуро ответил герцог. — Но я уже отдал все необходимые распоряжения на этот счет. Я все исправлю.

— Рад слышать это! — удовлетворенно воскликнул граф. — И еще одна вещь, которая почему-то оказалась в небрежении — это внешний вид моей дочери.

Он помолчал, ожидая реакции герцога. Но ее не последовало.

— Надеюсь, ты понимаешь, — продолжил тогда граф, — что при нынешних обстоятельствах я должен забрать ее завтра с собой в Эдинбург. Там ей сошьют наряды, какие подобает носить твоей жене. А еще я представлю ее королю.

Тара взглянула на него даже как-то испуганно. Не много ли для нее одной в один день? Узнать, где твоя семья, найти родного отца, а вдобавок — в скором времени в прекрасных нарядах предстать перед самим королем…

— Представить меня… королю? — с трудом пролепетала она.

— Это будет самым правильным, раз ты стала теперь герцогиней Аркрейгской, — ответил граф. — К тому же поскольку король — мой друг, он наверняка захочет повидаться с тобой и поговорить.

— Я даже не знаю, что и ответить, — ошарашенная, промолвила Тара. — Все это так неожиданно… Боюсь только… я могу сделать какую-нибудь глупость… и вам за меня… будет стыдно.

— Об этом можешь не волноваться. Я присмотрю за тобой, — ободряюще сказал граф. — Я и моя мать — твоя бабушка. Она сейчас как раз в Эдинбурге.

Лицо Тары вспыхнуло счастьем. Она с трепетом оглянулась на герцога:

— Можно мне… поехать? Прошу вас, ваша светлость…

Герцог взглянул на нее. Глаза его были такими же сумрачными и недобрыми, как в их первую встречу.

— Почему нет? — холодно уронил он. — Тебя здесь ничто не держит…


* * *

Тара во все глаза смотрела на себя в зеркало и только диву давалась. Неужели это она, та самая сирота, которая всеми силами пыталась поддержать порядок в приюте? Та, что теряла порой сознание от голода и усталости? И вот она любуется собой посреди прекрасно обставленной комнаты, в убранстве которой — совсем новые предметы мебели в восточном стиле: дань увлечения путешествиями, дальними странами и Востоком, как объяснила ей бабушка, большая поклонница всего нового и необычного. Тара прошлась по комнате, затем покружилась и, присев на полосатый диванчик у стенки, вытянула вперед ножку, вертя аккуратной стопой в новой атласной туфельке… Взяла в руки маленький ридикюль, полагающийся для хранения бальной книжечки и некоторых мелочей: отороченного кружевом носового платочка, изящного флакончика с ароматической солью на случай обморока от духоты и усталости во время танцев, маленькой круглой пуховки, чтобы стереть со лба невольную каплю пота. Она открыла свой новенький шелковый с вышивкой бисером ридикюль, достала флакончик, повертела его в тонких пальцах — и снова закрыла…

Поводов сетовать на судьбу у нее теперь не было. При ней были все внешние признаки настоящего счастья, за которые уцепился бы каждый и которым возрадовался бы, коснись такое его. Вкусная и изысканная еда в количестве, ограниченном лишь собственным аппетитом, красивая — и даже роскошная — одежда, любовь и почтительное отношение к ней всех, кто ее окружает, отсутствие страха перед завтрашним днем и неизвестностью будущего. Отныне она избавлена от сонма разных забот, которые обычно не дают по ночам спать и наполняют сердце тоской и печалью, гложут душу и мысли, если все, что есть у тебя приятного, дано тебе скудной мерой, зато несчастий твоих не перечесть…

Вот сейчас на ней — сшитое по последней моде восхитительное белое платье из атласа и тюля — предмет особых бабушкиных забот. Бабушка ей рассказала, что в моде сейчас романтический стиль. Платье должно быть непременно с завышенной талией, не слишком широкое, а чтобы удобно было танцевать — в моду быстро входил вальс, хотя пока и опальный, его не очень-то жаловали дворяне за народное происхождение, но как знать… Несколько характерных па и основных движений всегда полезно продемонстрировать окружающим, если хочешь составить о себе яркое впечатление, сказала бабушка и показала ей, как надо держать стан, ровно и торжественно! А цвет туалета сейчас должен быть красный, бирюзовый, желтый, зеленый. Белый цвет предыдущего стиля ампир сохранился для подвенечных нарядов и иногда — для бальных. Для своей внучки бабушка выбрала все же белый — цвет чистоты, непорочности, света… И этот цвет очень шел Таре! Бледность ее куда-то бесследно ушла, на щеках проступил легкий нежный румянец, так что белый цвет не делал ее изможденной, наоборот. Глядя на эту красавицу, невозможно было представить себе жалкую сироту в унылом сереньком облачении! Его выкинули сразу же, как только Тара приехала в Эдинбург.

Прическу ей сделал один из искуснейших парикмахеров, и служанки поджидали удобного момента, чтобы надеть на нее бриллиантовый ободок, к которому крепились три белых пера. В этом наряде она должна была предстать перед королем.

Король прибывал в Шотландию пятнадцатого августа, и Тара невольно заразилась тем воодушевлением, которое прокатилось по Эдинбургу, подобно морской волне в момент бури.

Шотландцы забыли на время свою нелюбовь к англичанам; забыли о тех карах, которые обрушил на них после битвы при Каллодене ненавистный герцог Камберлендский.

Сейчас все, от мала до велика, приветствовали у себя на родине первого английского короля, который пожаловал к ним с визитом после Карла Второго.

С момента приезда Тара почти не видела города, поскольку все ее силы уходили на портних, отработку хороших манер и, что особенно было важно — салонных танцев.

Портнихи наводнили бабушкин дом в невообразимом количестве! Тара и не представляла себе, насколько это ответственно и непросто — мерить наряд за нарядом и часами выстаивать перед зеркалом, пока мастерицы подгоняют все по фигуре. Под конец дня она уставала, почти как в приюте с детьми. Ей шили всё — включая костюмы для верховой езды: дама высшего света должна быть прекрасной наездницей, и ей предстоят уроки, но пока она научилась только правильно держаться в седле и сохранять равновесие, когда лошадь идет размеренным шагом и ее ведет под уздцы внимательный к каждому ее движению грум.

Результаты всех этих усилий превзошли ее ожидания.

С каждым днем Тара становилась все увереннее в себе, иначе держалась, и выражение лица ее стало совершенно другим — спокойным, умиротворенным, оно перестало отражать вечный испуг и страх сделать что-то не так, за что может последовать наказание. Одежда и обстановка, в которой она жила, делали свое дело — она становилась другим человеком, она стремительно менялась прямо-таки на глазах. К тому же все были так добры к ней, что она чувствовала себя бесконечно счастливой во всей этой суматохе и сутолоке.

Но особенно с Тарой была ласкова бабушка. Она словно старалась возместить обретенной красавице внучке приютское отсутствие материнского тепла и нежной заботы в ее младенчестве, детские игры и шалости, без чего человек не имеет опоры и внутренней почвы для радости. Бабушка почти ни на шаг не отходила от Тары, мягко и ненавязчиво давала советы и предостерегала от возможных оплошностей, посвящала ее в тонкости этикета и норм поведения в высшем обществе. Опека бабушки была необременительна и ненавязчива. И Тара с благодарностью и ответной нежностью в сердце слушалась, все постигала в один момент, радуя бабулю и вдохновляя ее одним лишь своим присутствием рядом.