Барбара Картленд - Мечты сбываются

Девушка огляделась вокруг, очарованная прелестями импровизированной столовой и маскарадными костюмами гостей.

Она вдруг заметила, что ее спутник не ест и не пьет, а просто сидит и смотрит на нее.

Она бросила на него вопрошающий взгляд, и ей безумно захотелось узнать, как он выглядит без маски.

У него был квадратный подбородок, твердая линия губ.

При свете свечи ясно обозначились морщинки, сбегающие от крыльев носа к кончикам губ, — несомненный признак цинизма.

Внезапно он улыбнулся, и его лицо словно преобразилось.

— Возможно ли это? Вы любопытны? — осведомился он.

— С одной целью: узнать кто вы, monsieur, — тотчас ответила Одетта. — К тому же мое любопытство не будет иметь никаких последствий. Ведь вы живете по другую сторону Ла-Манша.

— Но сейчас я здесь, рядом с вами, а когда мы танцевали, я чувствовал, что мы и на самом деле очень близки.

— Теперь мне кажется, вы намеренно стараетесь вести себя как француз, monsieur. Я уверена, англичанин никогда бы не сказал ничего подобного человеку, которого встретил впервые в жизни.

— Вы правильно мыслите, — кивнул джентльмен, — однако нынешним вечером мне трудно думать о себе как об англичанине, которому предписано быть холодным, сдержанным и бессловесным.

Одетта рассмеялась.

— Я знаю наверняка, что таким вы никогда не станете!

— Вот здесь, боюсь, вы ошибаетесь, — возразил он. — Признаюсь вам, когда я сюда приехал, у меня уже сложилось впечатление, что это будет чрезвычайно скучный вечер, и был готов покинуть его при первой возможности.

— Но почему вы себя так чувствовали?

— Ну, прежде всего потому, что я совсем не хотел приезжать в Париж. Кроме того, я считаю, нет ничего более скучного, чем мужчины и женщины, строящие из себя дураков, наряжаясь как в цирке!

В его интонации слышался неприкрытый сарказм, который каким-то образом дисгармонировал с красотой сада и тем волнением, которое она ощущала.

— Не говорите… так, — вырвалось у нее из самых глубин души.

— Почему?

— Вы портите мне вечер. Я нахожу его замечательным и желаю насладиться каждой минутой моего пребывания здесь, чтобы было о чем… вспомнить.

С минуту они молчали, пока джентльмен не промолвил:

— Вы говорите так, будто все для вас внове. Может быть, вы уезжаете?

«Он весьма проницателен, — подумала Одетта. — Это опасно».

— Я… просто хочу… хорошо провести время, — пролепетала она.

— Я ничего вам не испорчу, но вы еще больше, чем прежде, разожгли мое любопытство.

Официанты принесли новые блюда, но Одетта ела машинально, совсем не чувствуя вкуса еды.

Ей хотелось запечатлеть в памяти все, что она видит вокруг себя.

К тому же особую остроту ее ощущениям придавал тот факт, что мужчина, который сидит рядом и не сводит с нее глаз, заинтригован ею.

— Не хотите ли еще потанцевать? — предложил он.

Слегка вздрогнув, Одетта вдруг поняла, что они, должно быть, сидят за столом уже долгое время и люди за другими столами уходят, а новые приходят на их место.

— Который час? — спросила она.

Джентльмен достал золотые часы из жилетного кармана.

— Половина второго.

Девушка вскрикнула.

— Так поздно? Я уже говорила вам, что, как Золушка, должна исчезнуть в полночь!

— Мне кажется, у вас не должно быть причин для волнения. Пусть ваша карета уже обратилась в тыкву, но вы вовсе не в лохмотьях, и хрустальные туфельки все еще у вас на ногах.

— О, вы хорошо знаете сказки! — заметила Одетта.

— Я вырос на них, как, впрочем, думаю, и вы тоже.

— О да! Кстати, «Золушка» написана французом и всегда была моей любимой сказкой.

— Я представить себе не могу, что вы, как Золушка, сидите дома, в то время как ваши безобразные сестры уехали на бал.

Одетта обнаружила, что улыбается.

Он и понятия не имел, что попал почти в самую точку.

Она промолчала, и он спросил:

— Что еще вы скрываете от меня, кроме своего имени? Разве сейчас мы не столь хорошо знаем друг друга, чтобы сказать правду?

— Боюсь, вы разочаруетесь, если я скажу правду. Мы встретились на бал-маскараде. Так зачем же снимать маски и разрушать анонимность, если в итоге мы утратим свои иллюзии.

— Не верю я в это! — отрезал джентльмен. — Дайте мне вашу руку.

Он протянул свою руку, и Одетта, ни секунды не размышляя, вложила в нее свои пальцы.

Он накрыл их другой рукой.

Странное чувство возникло у нее от теплоты его ладоней и крепости пожатия.

Он произнес низким от волнения голосом:

— Вам и без слов должно быть понятно, что я хочу увидеть вас снова. Оставим эти игры. Я первый скажу вам, кто я. Я — граф Хотон!

Одетта слегка вздрогнула.

Затем изумленно и недоверчиво посмотрела на него сквозь прорези в маске.

Граф не предполагал, что она могла слышать его имя прежде.

Тем не менее ей и в самом деле оно было известно, правда, совсем не так, как по всей видимости, хотелось бы графу.

Какой невероятный поворот судьбы!

Могло ли ей хотя бы на миг прийти в голову, что незнакомец, встретившийся случайно на балу, куда она не была приглашена, да и права не имела пойти, тот самый человек, о котором ей и думать-то было неприятно.

Ее мать состояла с графом в отдаленном родстве.

— Мы с ним кузены в седьмом колене, — сказала она однажды. — Как бы там ни было, я горжусь, что во мне есть кровь Хотонов. По крайней мере гордилась когда-то.

Одетта знала, она говорит об этом в прошедшем времени по одной простой причине.

Семь или восемь лет назад ее мать решила, что мужу необходимо перевестись из Эдекхема в другой приход, где больше платят.

— Мы живем здесь с тех пор как поженились, — объяснила она дочери, — и хотя я очень счастлива с твоим отцом, не могу не думать о том, что он растрачивает свой ум и знания здесь, в крошечной деревушке, где нет равных ему по интеллекту, нет достойных собеседников.

— Что же ты собираешься делать? — спросила Одетта, чувствуя во время всего разговора, что мать всецело поглощена какими-то потаенными мыслями.

Наконец миссис Чарлвуд задумчиво произнесла:

— В этой епархии нет лучшего прихода в настоящее время. Но если б даже имелся, я сильно сомневаюсь, что твой отец смог бы его получить. Мне пришла в голову хорошая идея — написать графу Хотону.

— Ты его родственница, мама, он обязательно поможет, — успокоила ее Одетта.

— Я встречалась с нынешним графом, только когда он был ребенком, — вздохнула мать. — Тем не менее я была урожденной Хотон до замужества и думаю, родная кровь не вода.

— А в подчинении графа много приходов? — спросила Одетта.

Мать кивнула.

— Он очень богатый и могущественный. Думаю, у него целая дюжина этих приходов. Возможно, он посчитает мою просьбу неслыханной дерзостью, однако же кто не рискует, тот не пьет шампанского.

Она рассмеялась и решительно села за письменный стол, открыла несессер с письменными принадлежностями.

— Что скажет обо всем этом папа?

Миссис Чарлвуд еще громче рассмеялась.

— Твой отец — самый неприспособленный в мире человек, напрочь лишенный амбиций. Подобного ему я в жизни не видела. Ему ничего не нужно сверх того, что он уже имеет, — жену, дочь и его книги.

Мать снова вздохнула.

— Но я хочу намного больше. Нет, не для себя, моя дорогая, — для тебя. Через несколько лет ты вырастешь, станешь очень хорошенькой, и мне хочется, чтобы у тебя было все, что имела я в твоем возрасте.

— Твои родственники очень рассердились, когда ты вышла замуж за папу?

— Конечно, рассердились, — помрачнела мать. — Они думали, раз я красива, мне следует выйти замуж за очень богатого и знатного. Но я любила твоего отца, и он любил меня — все остальное было не важно.

Одетта видела, как мать писала письмо, которое затем было отправлено по почте, и с каким нетерпением ждала ответа.

Когда ответ пришел и мать прочитала его, она была вне себя от гнева.

Она так редко сердилась, что Одетта, увидев ее лицо, встревожилась.

— Что так расстроило тебя, мама?

— Вот это письмо.

— От графа Хотона?

— Да, можешь прочесть, если пожелаешь.

Мать положила письмо на стол и вышла из комнаты.

Вышла, чтобы скрыть слезы.

Мать плакала.

Письмо было очень коротким.

Она прочла:

Дочитав письмо до конца, Одетта почувствовала, что ей, так же как матери, трудно справиться со своим гневом.

После этого они никогда не упоминали имени графа Хотона, чтобы не переживать еще раз чувство глубокого разочарования и оскорбленного достоинства.

Теперь, когда он держал ее руку, она напомнила себе, что ненавидит его и если сумеет причинить ему боль, как он когда-то причинил ее матери и, разумеется, отцу, может быть, и не ведая того, с радостью сделает это.

Казалось, мир грез вновь окутал ее.

Человек, стоявший рядом, — негодяй, с которого надо наконец сорвать маску и наказать за предательство.

Ей стало интересно, как бы поступила с ним принцесса Шарлеваль.

А вскоре она поняла, что должна делать.