А еще я мечтаю убить Уилбурна и убежать в глубь материка. Вопреки всему, что рассказывают об этой негостеприимной земле, в моих мечтах она всегда представляется мне зеленой и плодородной, и я вижу, как пересекаю ее и оказываюсь в родимой Англии. Мечта, несомненно, безумная, но по-своему облегчающая череду тоскливых дней. К тому же она не более безумная, чем предположение, что по ту сторону горной цепи, на западе от Сиднея, лежит Китай, до которого, по слухам, несколько дней пути. Какая бы страна ни лежала по другую сторону Голубых гор, называемых так за то, что они постоянно окутаны голубым туманом, я твердо знаю, что это не Китай. Но я не стану смеяться над теми, кто верит, – у каждого должна быть мечта. Только наши мечты подчас удерживают нас от сумасшествия и самоубийства.

Единственные радости в моей жизни – этот дневник и общество Генри и Котти Старков. Мальчик, конечно же, не осужденный, может бегать где захочет и чувствует себя на удивление хорошо. Для своих девяти лет он проявляет изумительную предприимчивость и находчивость и каким-то образом, о котором я могу только догадываться, раздобывает дополнительно еду и всякие полезные вещи, что в наших условиях очень высоко ценится, поэтому ни его отец, ни я не требуем от него отчета. Генри, увы, чувствует себя далеко не так хорошо. Когда-то он, вероятно, был сильным человеком, но сейчас его точит какая-то неведомая болезнь, от которой он быстро чахнет. Котти никогда не заговаривает со мной об этом, но в его глазах я вижу тревогу.

В лагере нарастает беспокойство: лейтенант Болл, отвечающий за снабжение, вернулся с острова Лорда Хоу, где до этого видели диких голубей, без единой унции голубиного мяса. А это была единственная надежда пополнить наш запас продовольствия, который уже на исходе.


Май 1788 года.

Я все серьезнее начинаю подумывать о том, чтобы попытаться бежать. Так как я ничего не знаю ни о кораблестроении, ни о мореплавании, моя единственная надежда – суша. Я понимаю, что в глубине страны меня подстерегают опасности, но мечта о побеге не оставляет меня и начинает становиться навязчивой. В моей бригаде есть еще двое таких же сумасшедших, которые вообще не могут говорить ни о чем другом. Это крепкие, здоровые мужчины, и они полагают, что достаточно сильны, чтобы вынести все что угодно, кроме здешней нашей жизни. Но у них, к сожалению, не хватает здравого смысла, чтобы объективно оценить степень риска. Однако я поймал себя на том, что довольно часто обсуждаю с ними пути, способы и планы освобождения. Видимо, это служит хотя и слабым, но противоядием против нашей беспомощности. Человеку необходимо чувствовать, что он может побороть обстоятельства, даже если на самом деле это не в его силах.

Генри Старк с каждым днем слабеет, боюсь, долго ему не прожить. Я же, наоборот, стал более крепким и гибким и резко отличаюсь от того изнеженного городского жителя, каким был когда-то. Смогу ли я выжить в глубине страны, где многие терпели неудачу? Но туземцы же приспособились и, видимо, прекрасно себя там чувствуют. Всякий раз, как мне представляется возможность, я наблюдаю за ними, и заметил много интересного.

Вопреки первому впечатлению они отнюдь не нищие, про них нельзя сказать, что они влачат жалкое существование. Нет, они все делают весело и энергично. Ясно, что их жизнь им нравится, и, очевидно, гораздо больше, чем нам наша.


Июнь 1788 года.

Положение с продовольствием становится все более катастрофическим. Точный срок прибытия судов с провизией не известен никому. Люди впадают в уныние, спрашивая себя, удастся ли им выжить. Муки осталось совсем мало, а новые посевы пшеницы еще даже не взошли. Большинство привезенных нами овец пало от болезней. Для борьбы с цингой нас по очереди посылают собирать местные растения: дикий сельдерей, шпинат и петрушку. Мы даже нашли папоротник, у которого съедобные и для голодного человека весьма вкусные корни. Несмотря на близость моря, рыбы не так уж много, а наши охотники умудряются больше распугать дичи, чем подстрелить. Кстати, очень вкусным оказалось мясо кенгуру. Кроме него, я пробовал суп из белых какаду и ворон, а также жареных диких уток, фаршированных ломтиками соленого мяса, и опоссумов, мясо которых сперва нужно вымочить в воде, чтобы избавиться от сильного запаха каучуковых листьев, служащих им основной пищей. Бандикут – животное с острой мордочкой и глазками-бусинками, которое относится, вероятно, к семейству крыс, – в зажаренном виде тоже вполне съедобен и по вкусу напоминает молочного поросенка. Однако кормить нужно многих, и количество дичи все уменьшается, но нам не разрешают уходить на охоту в глубь страны, боясь попыток бегства.

Не следовало писать про еду: мой желудок тут же дал о себе знать. Вечером мы поужинали лишь несколькими кусочками протухшей солонины и горсткой зараженного долгоносиком риса.


Июль 1788 года.

Сегодня умер Генри Старк. Мне будет очень не хватать его. Перед смертью он отдал мне на память свой нож с острым широким лезвием и костяной ручкой.

Котти будет жить в семье Уилла и Сары Мур, знакомых с Генри еще по Англии. Они содержат небольшое заведение в районе Скал и надеются со временем превратить его в постоялый двор. Не имея собственных детей, они с радостью приютили Котти, который, без сомнения, будет им хорошим помощником.

Сегодня у меня окончательно созрело решение попытаться бежать из этого проклятого места. Я решил, что угроза смерти не так страшна, как те условия, в которых я сейчас живу.

Недели три назад один осужденный спрятал несколько драгоценных кусочков еды в тростниковой крыше, но кто-то украл его запасы. Никто не пожелал сознаться в подобной подлости, а Уилбурн жаждал найти козла отпущения. Без всяких доказательств он схватил меня как преступника и назначил наказание в виде ста ударов плетью. Мои заявления о невиновности вовсе не тронули его.

Меня привязали к большому дереву так туго, что грудь едва не расплющилась об его ствол. Палачом оказался осужденный головорез, который даже не пытался скрыть радости от возложенного на него отвратительного поручения. Меня били по спине и ягодицам, и я стал истекать кровью, которая струилась по ногам в сапоги. Кожа полосками слезала со спины, и боль была такой нестерпимой, что, когда меня наконец отвязали, я почти потерял сознание.

Ту ночь и много последующих ночей я не мог спать и именно тогда окончательно решился на побег. Возможные последствия уже не страшили меня. Лучше умереть, чем еще раз подвергнуться такому истязанию!

Джонс и Томас, те двое, с которыми мы обсуждали планы побега, решили бежать послезавтра. Вначале я думал, что присоединюсь к ним, однако мы никак не можем договориться, в каком направлении нам двигаться. Они настроены идти на запад, к Голубым горам, я же предпочитаю отправиться на юго-запад, где, как я слышал, есть большое озеро. Они же утверждают, что рассказы об озере всего лишь легенда. Поскольку никому из нас не разрешается выходить за пределы Сиднея, все аргументы бездоказательны. Однако я видел, как привозили обратно кости тех, кто пытался бежать в западном направлении. Говорят, что дорога в Парраматту усеяна такими костями. Как бы то ни было, мне, пожалуй, лучше всего отправиться в одиночку. Джонс и Томас – бандиты и закоренелые преступники и, если все сложится неудачно, могут стать опасными. Среди тех, кто неудачно пытался бежать, ходили рассказы о каннибализме и прочих подобных ужасах.

Я долго и упорно все обдумывал и тщательно готовился. В течение нескольких дней прятал кусочки еды и собирал кое-какие вещи, которые могут пригодиться мне в пути. Удалось даже достать довольно приличный бурдюк для воды, кусок брезента, небольшой моток веревки, трут с кремнем и немного соли. Несмотря на то что мы с Генри никогда не обсуждали мои планы, я думаю, он о них догадывался, потому что, отдавая мне нож, сказал: «Он пригодится вам, мой друг». Действительно, без ножа у меня вообще не было бы никакого оружия, к тому же он может оказаться ценным инструментом.

Меня переполняет возбуждение. Быть может, я отправляюсь на смерть, но по крайней мере я хоть как-то пытаюсь изменить свое положение. Я уже потерян для своей семьи, у меня нет никаких шансов снова оказаться с родными, я рискую только своей жизнью, а она в данный момент мало чего стоит. Этот дневник будет со мной в моем путешествии, и когда я умру, быть может, кто-нибудь позаботится, чтобы он попал к моей семье. Отныне он остается моим единственным другом, готовым выслушать меня и никогда не делающим мне замечаний.


Эти слова я пишу, сидя в роще каучуковых деревьев в укромной долине. Счастливое стечение обстоятельств и благоприятная погода сделали мой побег менее трудным, чем я предполагал. Прошлой ночью шел сильный дождь, охрана попряталась в свои хижины, в двух шагах ничего не было видно – все это облегчило мою задачу. И вот теперь я остался один на один с самым жестоким врагом – природой.

На первый взгляд окрестности не производят впечатления негостеприимных – вереница пологих холмов, разделенных покрытыми зарослями долинами. Однако их приветливый вид обманчив: здесь совершенно отсутствуют ручейки и родники, которыми полны пригодные для жилья земли. Но все же вода должна быть где-то неподалеку, она необходима для жизни аборигенам, которые, словно темные тени, неотступно следуют за мной. Я постоянно вижу их краем глаза, но не испытываю страха. Правда, туземцы иногда убивали наших людей, но я уверен, что они поступали так только в силу необходимости, и поэтому не делаю никаких враждебных жестов по отношению к моему теневому эскорту, а стараюсь придумать, как установить с ним контакт. Мне кажется, они могут помочь, если почувствуют ко мне расположение.


Провизия у меня кончилась, воды осталось совсем мало, но я все еще не вижу никаких признаков близости озера. У меня нет компаса, и я боюсь, что могу просто бродить по кругу. Природа здесь выглядит везде одинаково, так что сориентироваться трудно. Странно, но я совсем не испытываю страха, даже страха смерти.