Это зрелище заставило Хоуп содрогнуться от отвращения, и она поспешила покинуть Рыночную площадь. Возвращаться в «Корону» ей не хотелось, и она в конце концов решила прогуляться к Госпитальной пристани. Ей всегда доставляло удовольствие смотреть на вновь прибывшие корабли и представлять себе незнакомые и далекие порты, в которые они заходили во время своего долгого плавания.


Джон всегда вставал с восходом – все члены племени вставали с первыми лучами солнца. Он знал о привычке Хоуп ускользать по утрам из дома и, боясь, что с ней может что-нибудь случиться, взял себе за правило следовать за ней, держась, однако, на достаточном расстоянии, чтобы она его не заметила. Площадь не таила в себе особой опасности, так как всегда была многолюдна, но Хоуп частенько предпринимала рискованные прогулки в более мрачные закоулки Скал или в портовые районы, где в основном обитали бандиты. До сих пор ничего плохого не случалось, но неприятностей всегда следовало ожидать, и Джон предпочитал находиться рядом, чтобы при необходимости помочь.

В это утро Джон, как обычно, проводил Хоуп до Рыночной площади, но там она неожиданно затерялась среди толпы. По опыту зная, что его появление на площади может вызвать недовольство, Джон остался на углу Саффолк-лейн и улицы Сержанта Мейджора, откуда ему были видны оба входа на рынок, а также помост и двое арестованных мужчин, которым Джон очень сочувствовал, удивляясь изощренной жестокости белых.

Джон неоднократно был свидетелем того, как людей пороли, пока у них со спины не начинала слезать кожа. Конечно, в племени тоже наказывали, но там приговор бывал краток и суров: изгнание из племени на определенное время или насовсем или, за тягчайшую провинность, быстрая смерть. Поселенцы же, наоборот, превращали наказания в зверские пытки. Правда, бывали случаи, когда за такие преступления, как убийство, вешали, но, по мнению Джона, наказания за менее тяжкие провинности были гораздо страшнее.

Джон задумчиво покачал головой. Придя в Сидней, он дал себе слово, что будет стараться стать настоящим англичанином, однако чем дольше он здесь жил, тем больше сомневался, что когда-нибудь полностью постигнет образ мыслей белых людей или совсем забудет свои туземные корни.

Внезапно Джон осознал, что Хоуп задержалась на Рыночной площади необычно долго, и забеспокоился, не прозевал ли он ее и не вышла ли она с другой стороны. Вглядываясь в толпу, он обошел площадь, даже хотел зайти на рынок, но затем решил, что Хоуп, должно быть, пошла к причалам. Он знал, что ее любимым местом была Госпитальная пристань, и через мгновение уже направлялся туда.

Приближаясь к выдававшемуся в залив узкому причалу, Джон увидел женскую фигурку. Она стояла у самого края пристани и смотрела на покачивавшиеся на якорях суда. Даже с такого расстояния нельзя было не узнать коричневое платье Хоуп и ее гордую осанку. Увидев, что сзади к ней подходит мужчина в морской форме, Джон заторопился, но еще прежде, чем он добежал до Хоуп, мужчина заговорил с ней, а когда она повернулась, чтобы уйти, моряк схватил ее за локоть. Заметив кусок доски, валявшийся на краю причала, Джон на ходу схватил его и побежал к Хоуп. Понимая, чем рискует, если ударит белого человека, Джон ни секунды не сомневался, что сделает это. Моряк крепко схватил руку Хоуп и пытался прижать девушку к себе, смеясь над ее попытками вырваться. Добежав до цели, Джон ударил моряка доской по плечу с такой силой, что тот выпустил Хоуп.

– Какого черта?.. – Моряк в бешенстве обернулся. – Черномазый?! Как ты посмел ударить белого?!

– Не смейте обижать госпожу Хоуп, сэр. – Джон снова угрожающе поднял доску.

– Не тебе, чернокожему, указывать мне, что делать. Эй, милочка?..

Злобно глядя на Хоуп, моряк шагнул к ней, снова схватил, да так, что его ногти впились ей в шею, оставляя глубокие кровавые царапины. Хоуп вскрикнула и попыталась освободиться, а Джон, вне себя от ярости, поднял свое импровизированное оружие, замахнулся и со всей силы опустил его на голову моряку, так что доска сломалась, а противник, отрывисто охнув, рухнул на причал.

– Пойдем, Джон. – Взглянув сначала на поверженного насильника, Хоуп быстро схватила мальчика за руку. – Нам нужно уйти отсюда как можно скорее! – Она потащила его за собой, но на мгновение остановилась и посмотрела ему прямо в лицо. – Спасибо, что ты пришел мне на помощь, но надеюсь, ты понимаешь, какой опасности подвергаешься.

Джон отбросил в сторону обломки доски, и они с Хоуп заторопились покинуть место происшествия. Когда они дошли до начала причала, Хоуп на ходу оглянулась – моряк все еще лежал там, где упал. А что, если он умер? Если это так и если Джона найдут, его могут повесить!

Они снова пошли быстрее, и Хоуп еще раз огляделась, чтобы убедиться, что вокруг никого нет и свидетелей происшествия не обнаружится. Оказавшись на шумной, многолюдной улице, Хоуп замедлила шаг, прикрыла платочком еще кровоточащие царапины на шее и вместе с Джоном направилась к «Короне».

По дороге Хоуп молилась, чтобы ей удалось проскользнуть к себе в комнату незамеченной, но мольбы оказались напрасны – войдя во двор таверны, она тут же увидела Фейс и Котти, разговаривавших у двери черного хода.

– Хоуп! – воскликнула Фейс. – Ради Бога, где ты пропадала? Я беспокоилась… – Она замолчала, заметив необычное состояние дочери. – Что с тобой стряслось, девочка?

– Все в порядке, мама. – Хоуп постаралась проскользнуть мимо них в таверну, но Фейс преградила ей дорогу и отвела руку Хоуп от шеи.

– Да ты в крови!

Хоуп не оставалось ничего другого, как рассказать им о происшествии.

– Хоуп, – Фейс от страха за дочь стала еще бледнее, чем обычно, – что на тебя нашло? Тебя могли изнасиловать!

– Средь бела дня, мама?

– В Скалах может случиться все что угодно, – сдержанно заметил Котти, – ведь моряки – народ грубый. Обычно леди туда не заглядывают, тем более в одиночку. Тот человек, вероятно, принял тебя за проститутку и решил, что ты просто хочешь привлечь его внимание. Очень неосмотрительно с твоей стороны, Хоуп!

– Джон, – обернулась Фейс к мальчику, – мы у тебя в долгу. Если бы не ты, страшно подумать, что могло случиться с этой глупой девчонкой.

– Это моя обязанность, госпожа Фейс, – ответил Джон.

– Я прослежу, чтобы такое не повторилось. – Котти, злясь, расхаживал по двору. – Я оповещу кого следует, что если еще какой-нибудь наглец посмеет приставать к кому-либо из вас, он за это поплатится. А мое слово, могу сказать без ложной скромности, имеет в Скалах определенный вес…

– Перестань, Котти! – сердито оборвала его Фейс. – Но ты, Хоуп, будешь строго наказана, если еще когда-нибудь сделаешь что-либо подобное.

Но Хоуп не слышала слов матери: ее внимание было сосредоточено на расхаживавшем по двору Котти. Казалось, он всем своим существом переживал грозившую ей опасность. Никогда в жизни она не видела его таким обеспокоенным. Хоуп чувствовала себя виноватой, но в то же время радовалась, что он так за нее встревожился.

– Что с тобой, мама? – закричала вдруг Чарити.

Котти и Хоуп обернулись – лицо Фейс побелело как мел, она приложила руку к сердцу, застонала и пошатнулась, но Котти успел подхватить ее и бережно опустил на землю.

– Фейс, что с вами?

По телу Фейс пробежала дрожь, она издала какой-то странный хрип и обмякла у него на руках.

– Джон, – на лице Котти отразился ужас, – быстро беги за доктором Дженкинсом! Скорее! – Джона сразу будто ветром сдуло. Котти поднял Фейс. – Я отнесу ее наверх, в ее в комнату, а ты, Хоуп, принеси холодной воды и салфетку.


Часом позже все они – Котти, Хоуп, Чарити и Джон – собрались в коридоре перед спальней Фейс. Котти нервно ходил взад-вперед, а Хоуп не отрываясь в отчаянии смотрела на закрытую дверь, стараясь осмыслить случившееся. Она знала, что здоровье матери оставляет желать лучшего – долгие годы работы за ткацким станком от восхода до заката сделали свое страшное дело, – но тем не менее Хоуп не помнила, чтобы Фейс когда-нибудь хотя бы на один день позволяла себе заболеть.

Открылась дверь, и на пороге появился доктор Дженкинс, суровый мужчина лет сорока.

– Она поправится, доктор? – первая спросила Хоуп.

– Не стану вселять в вас ложную надежду, – угрюмо ответил доктор Дженкинс. – Ваша мать серьезно больна.

– Что с ней, доктор? – вступил в разговор Котти.

– У нее очень слабое сердце, по-настоящему слабое, и весь ее организм не слишком крепок. Я мало чем могу помочь ей.

– Вы хотите сказать, что она умирает? – сдерживая подступившее к горлу рыдание, спросила Хоуп.

– Я давным-давно взял себе за правило никогда не делать прогнозов. Точно могу сказать лишь то, что если с ней случится еще один удар, то шансов выжить у нее не останется.

– Но вы можете хоть чем-то помочь?

– Боюсь, что нет, дорогая, – сказал доктор Дженкинс. – Годы тяжелого труда, скудное питание и недостаток отдыха подорвали ее силы. Все, что мы можем сейчас сделать, – это обеспечить ей полный покой и молиться Всевышнему…

Джон стоял, прислонившись к стене, смотрел, слушал и физически ощущал тяжкий груз вины. В своем сне он видел Фейс Блэксток в гробу, но означает ли это, что она умрет сейчас? Мог бы он предотвратить ее болезнь, если бы рассказал кому-нибудь о своем видении? Джон не имел представления о лекарствах белых людей, но средства, которыми пользовались люди его племени, чаще всего не помогали против серьезных болезней – а госпожа Блэксток, без сомнения, была очень серьезно больна. Если бы он сразу предупредил кого-нибудь, можно ли было что-то предпринять, чтобы предотвратить случившееся? А поверили бы ему? Джон чувствовал себя ужасно несчастным.

Доктор рассказал Хоуп и Котти, как ухаживать за Фейс, и Котти пошел провожать его вниз, а Джон последовал за ними.

– Котти? – окликнул его Джон, как только за доктором закрылась дверь. – Можно с тобой поговорить?