– Но если это мне просто померещилось, значит, я могу спокойно рассказывать об этом кому угодно.

– А не боитесь, что будете попросту глупо выглядеть?

– Ах, вот что вас волнует…

– Ну ладно, делайте, что хотите, – подытожил он. – Но если все это станет известно на кораблях, я тут буду ни при чем, имейте в виду.

– Ну и пусть станет. Если вы говорите мне правду, то завтра в это время я буду уже в Гонконге.

– Послушайте, только никому об этом ни слова! Хоть раз в жизни сделайте так, как я прошу!

Однако старик Суиткорн вовсе их, оказывается, не ждал. И перед тем, как отведать приготовленную им еду (горшочки весело кипели на печи), они отправились на его поиски. После бесплодных поисков Эли предложил поплыть на корабль, потому что Суиткорн мог отправиться туда на плоскодонке.

В конце концов они нашли его – старик лежал мертвый под одной из старых ржавых амбразур, где явно безрезультатно пытался найти убежище.

Почти вся его одежда была содрана с тела, похоже, что когтями животного.

Позже в форт прибыла команда с «Ма Шан». Они сбились вокруг тела Суиткорна, дрожа от дурных предчувствий.

– Так вы говорите, лиса? – спросил Эли, отодвигая Милли в сторону.

– Лиса, – повторила она.

– Говорите, большая?

– Не меньше хорошей собаки.

Он еще что-то говорил, но слезы мешали ей видеть его, и она ничего не ответила.

– Но послушайте, босс, – сказал Черный Сэм, все еще не в силах унять дрожь. – Ведь на Лантау не водится никаких зверей. Я сюда лет десять уже прихожу и ни разу не видел здесь никого крупнее кролика.

– Все, хватит об этом, поговорили и будет. – Эли явно не хотел продолжать этот разговор.

11

Тщательно все заранее продумав до мельчайших подробностей, (так он действовал всегда, что и позволило ему, по его мнению, дожить до этого дня), Эли вернул Милли в дом отца во время празднования дня рождения Там Кунга, то есть на восьмой день четвертой Луны – восьмого мая по западному календарю.

Несколько слов о Там Кунге. Это еще один святой покровитель китайских лодочников, он занимает второе место после Тин Хау, Королевы Небес. С этим богом шутки плохи.

– Сегодня, – сказал Эли, – я отвезу вас к вашему отцу. Но сначала вы должны одеться, как китаянка. Я не хочу, чтобы меня сразу арестовали – когда увидят, что я привез в Гонконг даму, одетую как английская леди.

Милли заметила, что у него исчез акцент, теперь он разговаривал так же чисто, как она сама.

– А если я не соглашусь?

– Тогда мы пробудем здесь до тех пор, пока вы не согласитесь.

Черный Сэм уже ждал их, чтобы переправить на джонку, и Эли сначала отвел Милли к небольшому заливчику подальше от любопытных глаз. Здесь он положил к ее ногам сверток с одеждой.

– Переоденьтесь.

– Только если вы отвернетесь.

Сняв свою одежду, она натянула на себя вещи, обычные для азиатской рыбачки: штаны и куртку из хлопка, черные чулки и туфли на низком каблуке, которые были ей малы на целый размер и в которых она шла, как прихрамывающий ослик. На голову ей он надел широкополую шляпу от солнца с отогнутыми краями – такие носят крестьяне хакка – поля очень удачно скрывали черты ее лица.

– Сойдет, – сказал он. – А теперь лицо.

С помощью немудреной деревенской косметики он нанес ей грим: бледно-желтую охру на щеки и шею, чтобы она выглядела как китаянка, потом очень тщательно и аккуратно он обвел ей глаза жженой пробкой, подведя наверх внешние уголки, как это делают девушки-полукровки из Макао, стараясь походить на настоящих китаянок.

Сделав небольшую паузу, Эли посмотрел на нее, а она на него. В эти минуты между ними возникло теплое и хрупкое чувство взаимопонимания. Ни ей, ни ему не хотелось нарушать чар, и когда он полностью ее загримировал, Милли тем временем заплела косички, свисавшие вдоль скул, и завязала их на концах красными лентами, они еще какое-то время не двигались, чтобы не спугнуть это хрупкое очарование. И чем дольше они стояли так на коленях друг против друга, тем больше Милли мучила мысль о том, почему он не пытается ее поцеловать… Она сама разрушила это очарование своим вопросом.

– Ну, так что теперь? Едем мы или нет? – с удивлением услышала она вдруг свой голос.

Теперь она видела его на фоне моря и неба с развевающимися парусами «Ма Шан», похожими на крылья летучей мыши, слабое поскрипывание рангоута как будто что-то нашептывало им. Сейчас, когда наступил час расставания, она понимала, что никогда не забудет это обветренное, загорелое лицо, цвета земли Лантау, эту мягкость, с какой его мозолистые руки касались ее.

– Мне очень жаль, вам пора уезжать, – сказал он.

– Я знаю женщин, которые никогда не захотели бы уехать отсюда.

Они поднялись, и она не сопротивлялась, когда он взял ее за руку. Потом они пошли к берегу, туда, где Черный Сэм ждал их вместе со спасательной шлюпкой. Помогая ей сесть в шлюпку, Эли сказал:

– Когда-нибудь вы все равно вернетесь, так что попытайтесь свыкнуться с этой мыслью. Ни богатым, ни бедным не дано убежать с островов Гонконга.

Летнее небо уже тронули ранние сумерки, когда большая джонка, за рулем которой стоял Черный Сэм, зашла в тихий залив Шаукивань, где можно было скрыться от тайфунов, и бросила якорь недалеко от гробниц Там Кунга.


С самого раннего утра рыбаки хакао и тангара приплывали с отдаленных островов и южного побережья Китая, и палубы великих Большеглазых Цыплят были заполнены прибывшими родственниками. Все корабли от бушпритов до топ-мачт были увешаны флажками, фонариками и вымпелами, развевающимися на ветру: восемь фонарей, украшенные бумажными цветами и означающие поздравления по случаю дня рождения Там Кунга, висели на каждой корме и на каждой палубе, бумажные экраны с вплетенными в них цветами украшали фальшборты.

Один корабль – Эли шепнул Милли, что это был корабль главаря пиратов Чу Апу – был увенчан огромной фигурой бумажного дракона с крыльями бабочки, его главная палуба была уставлена корзинами с розовыми запеченными яблоками и столетними яйцами. Огромные толпы родственников боролись за чашки с дымящимся чау-фэном. Найдя себе местечко, чтобы присесть, они поглощали с помощью деревянных палочек галлоны рисового отвара, молодые – пуская в ход белозубые челюсти, а старые – то чавкающее и старое, что от них осталось.

И все это великолепие сопровождал сумасшедший звон цимбал, звуки труб и кларнетов, стук барабанов и медных гонгов; как объяснил Эли, китайцам больше всего нравится такая какофония, способная поднять мертвого из могилы и не имеющая ничего общего с мелодией. Женщины хакка (а точнее, истинные уроженки этого древнего племени) прогуливаются вверх и вниз по переполненным народом набережным, выставляя напоказ свои увесистые золотые украшения, а вокруг дым стоит коромыслом от красных, зеленых и золотых шутих и ракет.

– Вы же обещали отвезти меня домой к отцу, – сердито заметила Милли.

– Не раньше, чем стемнеет.

Они стояли друг против друга в этой давке.

– Вы же получили выкуп. Вы не имеете права держать меня дольше, – запротестовала Милли.

– Я уже говорил вам, не получал я никакого выкупа. Несколько недель назад я действительно потребовал его, но потом передумал.

– Что это вдруг? – ехидным голосом спросила она.

Он отвернулся.

– Вряд ли вы поймете.

– А Суиткорн говорил мне совсем другое! Он говорил, что вы получили от отца пятьдесят тысяч долларов.

– Суиткорн ошибался. Когда речь заходит о таких серьезных вещах, я бы хотел, чтоб мне верили.

– На это вы не имеете права рассчитывать. А теперь, когда отец мой вот-вот умрет, как вы говорите, мы вообще никогда не узнаем правды.

На это он ничего не ответил.

Наконец он взглянул на потемневшее небо и повел Милли через толпы на набережной к боковой улочке. Здесь их моментально окружили нищие и кули с паланкинами. Выбрав один паланкин, Эли помог Милли забраться в него и положил туда ее вещи.

– До свидания, – сказал он.

Она сидела прямо, уставившись в одну точку.

– Как хотите. – Эли отдал распоряжения по-китайски двум носильщикам, которые несли паланкин.

– Черт побери, босс! – сказал Черный Сэм, оказавшийся неожиданно рядом с ним. – Никогда не видел, чтобы кто-нибудь вот так просто отделывался.

Подзывая еще один паланкин, Эли ответил:

– Это Гонконг. Я должен доставить цыпленка в курятник. Она и сейчас уже не ребенок, а через год-другой я ее сдерну с жердочки.

– Да? А ведь ты меня чуть не обманул. Ты даже не поцеловал ее на прощание – такого я никогда раньше не видывал!

Поднесли второй паланкин, и Эли забрался в него.

– Следуйте за паланкином впереди, быстро! – скомандовал он.

Черный Сэм наблюдал за ним с ухмылкой на бородатом лице. И еще один человек наблюдал за ними с кормы своего корабля, стоящего на якоре недалеко от гробниц Там Кунга. Это был Чу Апу.


Паланкин Милли, а за ним и Эли, поднимался вверх по Верхней дороге к «Английскому особняку», роскошному дому ее отца, обращенному к гавани Гонконга.

Два носильщика медленно поднимались по покрытой гравием дороге, потом остановились и опустили паланкин. Словно почувствовав каким-то шестым чувством, что приехала Милли, на крыльцо вышла их домоправительница Мами.

– Дорогая моя, ну иди сюда скорее, – закричала она и прижала Милли к своей неохватной груди, как будто та была малым ребенком.

Старая Мами когда-то заменила Милли мать. Глядя поверх плеча Милли, она увидела, как прибыл второй паланкин. Из него вышел Эли и остановился в тени.

– А это кто такой? – вскричала Мами, отодвигая Милли в сторону.

– Это тот самый человек, который похитил меня.

С головой, усыпанной папильотками, домоправительница представляла довольно устрашающее зрелище.

– Так какого черта тебе здесь нужно? – завопила она.