— Правда? Можно? — В голосе леди Шарлотты столько мольбы, благодарности и надежды, что даже гнусавость пропала.

Благодарность? Со стороны леди Шарлотты? Невероятно. Брайан просто чародей.

— Правда, мне придется отменить несколько встреч…

— Я возмещу вам убытки! — небрежно машет ручкой леди Шарлотта.

— Боюсь, сумма выйдет существенная.

— Не важно. Папочкин счет для меня открыт. Я прямо сейчас выпишу вам чек. — Она копается в сумке.

— Нет-нет, я не могу! Ведь речь идет о тысячах фунтов! — Брайан вскидывает руки, будто защищаясь.

Я смотрю на него с благоговением. Этот человек гений. Наш журнал заказов практически пуст, гора счетов растет на глазах — и вдруг буквально из воздуха материализуется кругленькая сумма.

— Этого хватит? — Леди Шарлотта размахивает чеком.

Вглядываясь в цифры, Брайан, насупившись, со свистом втягивает воздух, после чего — и это поистине высший пилотаж — оборачивается ко мне и спрашивает:

— Хизер, дорогая, загляни в журнал заказов. Удастся расчистить окошко?

Честное слово, он заслужил «Оскара».

Я с сомнением качаю головой, раскрываю ежедневник и просматриваю девственно-чистые страницы. После театральной паузы отвечаю с каменным лицом:

— Хм… ну и задачка. Попробую. Приложу все усилия.

— Замечательно! — восклицает леди Шарлотта, прижав руки к груди. — Не знаю, как вас и благодарить!

— О, не стоит, — великодушно произносит Брайан. — Мы поддержим вас в любой ситуации — мы с вами вместе навсегда!

Восхищенный собственным остроумием, он засовывает чек в нагрудный карман и, приобняв леди Шарлотту за тонкую талию, аккуратно направляет ее к выходу.


Через полчаса, нехотя съев половину шоколадного эклера, я вдруг понимаю, что сегодня предпочла бы тарелочку хлопьев. Пока я раздумываю, не сбегать ли в магазин за отрубями, звонит телефон. На проводе один из наших клиентов — спрашивает, нельзя ли еще раз распечатать снимки с его свадьбы, состоявшейся несколько месяцев назад.

Разумеется — все в полном порядке хранится в нашем архиве, заверяю его я. Распрощавшись с мыслью об отрубях, иду в чуланчик, где меня, как обычно, встречают заваленные мотками пленки стеллажи и переполненные картотечные ящики. Именно так должен выглядеть архив, по версии Брайана. Со вздохом даю себе очередное твердое обещание когда-нибудь все это разгрести, включаю музыку и, засучив кружевные рукава, приступаю к поискам.

Мистер и миссис Пек. Нет, не то. Тянусь за другой папкой, на которой нацарапано: «Стар…» что-то там. Пишет Брайан как курица лапой. «Стар т… р… е…» Ага, это парочка фанатов «Стар трека». Бросив взгляд на жениха — дородного дядечку средних лет, затянутого в униформу «Энтерпрайза»[67], запихиваю папку обратно и вынимаю другую.

А это та свадьба на Лондонском Глазе. Невеста, помню, была с ног до головы в черном… красивая пара. А тут у нас кто? Расфуфыренные молодожены-индийцы. Вспоминаю роскошные красно-золотые сари, бой барабанов и столы, ломившиеся от изысканных яств. Но это все не то. Перебираю обзорные листы, сваленные на лотке, — без толку.

Опускаюсь на табуретку и в печали грызу ногти. Взгляд вдруг натыкается на конверт с пометкой «Июнь 2005». Вынимаю пачку фотографий, поворачиваю к лампочке.

И ахаю.

Не может быть, это какая-то ошибка…

Ария Майкла Кроуфорда, рвущаяся из динамиков, достигает своей кульминации, а я все смотрю на счастливую пару. Невеста улыбается в камеру, жених улыбается невесте. Восьмое июня. И двух месяцев не прошло.

Что делать-то, Хизер?

Увы, в такой ситуации сделать можно только одно.

Беру телефон и набираю номер.

Глава 36

— Он женат?

Мы с Джесс сидим в баре отеля рядом с аэропортом Хитроу. На моей подруге форма стюардессы, в одной руке сигарета, в другой — черно-белое фото улыбающихся молодоженов: мистера и миссис Грегори де Сауза. Жениха мы знаем под именем…

— Грег? — повторяет Джесс. — Грег женат?

Сейчас около семи вечера. Обнаружив фотографию утром, я позвонила Джесс и сказала, что нам надо срочно встретиться. Но она как раз завтракала с Грегом в каком-то уютном кафе, а вечером улетала в Кейптаун на две недели. Она предложила отложить встречу до ее возвращения.

Дело не терпит отлагательств, сказала я. Хотя как же мне хотелось потянуть время!

Я готова была тянуть вечно. Если бы только я никогда не находила эту фотографию! Никогда не узнавала бледный шрам, протянувшийся через скулу и верхнюю губу жениха. Если бы только кто-нибудь избавил меня от необходимости сообщать подруге, что Грег, мужчина, в которого она старательно влюблялась последние несколько недель, женат. Ведь я лично фотографировала его свадьбу меньше двух месяцев назад.

Но мне пришлось это сделать. Целый день я ломала голову, как бы поаккуратнее выложить новость. А в итоге просто молча протянула ей снимок. Факты говорят сами за себя. И говорят они только одно слово…

— Скотина.

Джесс стискивает губы, и я собираюсь с духом, ожидая взрыва эмоций моей экспансивной подруги. Но напряжение тут же спадает, будто подготовка отняла у Джесс все силы. Сгорбившись, она ставит локти на стойку бара и закрывает лицо ладонями.

— Просто не верится.

Никогда не видела Джесс такой расстроенной. Она буквально сломлена.

— Может, они уже все аннулировали? — говорю я с надеждой. И вздыхаю, получив в ответ красноречивый взгляд. — Хотя да, вряд ли.

Джесс затягивается сигаретой и выпускает из ноздрей две струйки дыма.

— Я думала, у нас серьезные отношения. А для него, выходит, это была просто интрижка. Пошлая, убогая интрижка. — Раздавив сигарету в пепельнице, Джесс припадает к бокалу с красным вином. — Господи, я спала с чужим мужем!

Я молча болтаю свой бокал с джин-тоником, звеня кубиками льда. Что тут скажешь?

Но она толкует мое молчание на свой лад. Как осуждение.

— И нечего на меня так смотреть.

— Я ничего такого…

— Да, у меня были мужчины. Ладно, много мужчин…

У другого конца барной стойки пожилая пара в окружении чемоданов пьет кофе — ждут автобуса до аэропорта. Заметив стюардессу, которая глушит вино и ретиво затягивается сигаретой, старики обмениваются тревожными взглядами.

— Но с женатыми я не сплю! — во всеуслышание заявляет Джесс. — Это мое единственное табу, Хизер, единственное табу!

Шмыгая носом, она хлопает ладонью по стойке и комкает в руке картонную подставку для стаканов. Ее глаза блестят.

— Единственное табу! — повторяет Джесс. По щеке бежит слеза и капает на полированное дерево.

— Джесс, ну что ты… — Я обнимаю подругу за плечи и притягиваю к себе. Слушаю приглушенные рыдания и думаю о том, что после расставания с Джеймсом не пролила ни слезинки.

— Я чувствую себя такой дурой… — Она снова всхлипывает, уткнувшись в мою кружевную блузку, потом, подняв голову, проводит указательными пальцами под глазами, вытирая размазанную подводку. — Я думала, в этот раз я все предусмотрела. Я была осторожна. Проверяла его по пунктам…

— Это ничего не гарантирует, — мягко возражаю я, вспоминая Джеймса.

— Да уж. — Джесс делает еще глоток вина и, глядя в пространство перед собой, едва слышно произносит: — Я никогда не рассказывала про своего отца?

Кажется, она разговаривает сама с собой, поэтому я не отвечаю. Просто слушаю.

— Это потому, что я его не знаю. Видела только пару фотографий. Он играл в группе на саксофоне. Красавчик был… Мама говорит, влюбилась в него с первого взгляда. И он говорил то же самое. — Джесс умолкает, чтобы зажечь очередную сигарету. — Он вообще ей лапши навешал порядочно. Сказал, что купит дом, что они поженятся, что он станет лучшим отцом и мужем на всем белом свете…

Она стряхивает пепел и выдыхает дым.

— А свалил еще до моего рождения. Сбежал. Сделал ноги. Так больше и не объявился. Маме было восемнадцать, и она была на седьмом месяце. Он разбил ей сердце, и раны до сих пор толком не затянулись. — Джесс шмыгает носом, и я жду нового потока слез, но она улыбается. — И все-таки она выстояла. Восемнадцатилетняя мать-одиночка — можешь представить, каково это было в шестидесятые? И к тому же черная. Ей пришлось выслушать, наверное, все оскорбления мира.

Джесс водит пальцем по бокалу, вся во власти воспоминаний.

— Было трудно. Мама работала сразу на двух работах. Но справилась. Воспитала меня одна. Честное слово, мама у меня — чудо. Я ни в чем не испытывала нужды, хоть и не было у нас ни большого дома, ни машины, и мы не ездили на каникулы за границу… — Она бросает грустный взгляд на свою униформу. — Вот почему я стала стюардессой. Когда была маленькая, все мечтала о том, как вырасту и повидаю мир. — Джесс улыбается одними глазами, смущенная собственной откровенностью. Отпивает вина.

Вот вам и предки-миллионеры… Вот вам и шикарный особняк в Максвелл-Хилле…

— И еще я дала себе зарок, что никогда не влюблюсь и не позволю какому-нибудь ублюдку сделать мне больно, как произошло с мамой. — Она переводит взгляд на меня. — Я не такая, как ты, Хизер. Я не хочу, чтобы у меня в животе порхали бабочки. Не надо мне их. Это опасно. Мне нужны надежность, безопасность, уверенность. Ну и конечно, хороший секс, — спохватывается она. — Вот скажи — почему самые что ни на есть козлы хороши в постели?

Несмотря на горечь ситуации, она меня насмешила.

— Если бы не эти самые бабочки, тебя не было бы на свете. Спроси маму — держу пари, она скажет, что ни о чем не жалеет.

— А как же вы с Дэниэлом? Ты страдала…

— Это не значит, что я не хочу больше влюбляться. Это самое прекрасное чувство на свете. За него можно все отдать. С ним ничто не сравнится.