— Ты уронила. — Гейб поднимает что-то с ковра и протягивает мне. — Бутоньерка, что ли?

В руке у него веточка, схваченная розовой лентой. Вереск на счастье. Почему он все время попадается мне на глаза? Может, и вправду счастливый?

Я беру вереск.

— Когда въезжаешь?

Глава 9

Помните «Бумтаун Рэтс»[29]?

Я сама-то не очень, маленькая была, зато отлично помню, как мой брат Эд без конца крутил их сингл. Врубал на полную мощь наш старенький проигрыватель и скакал на кровати, во всю глотку подпевая любимой песне.

— Не люб-лю! Поне-дель-ни-ки!

Снова и снова.

Пока пружины не сломались. До самого поступления в университет Эд спал на полу на матрасе. По сей день он возлагает лично на Боба Гелдофа вину за то, что у него периодически болит спина. И пластинку ту больше никогда не заводил.

Но с тех самых пор песня ко мне привязалась, а повзрослев, я начала поддерживать сэра Боба[30]: я тоже не очень-то люблю понедельники. Однако сегодня утром все по-другому. Сегодня у меня необычайно прекрасное настроение. Сегодня лицо то и дело невольно расплывается в улыбке. А все потому, что…

— Ты перепихнулась!

Поднявшись по лестнице, я открываю дверь матового стекла и вхожу в небольшой офис, где меня встречает знакомый голос с ист-эндским выговором.

— Чего? — Нагнувшись, сгребаю с коврика пачку конвертов.

Брайан сверлит меня взглядом: ноги на столе, рот набит круассаном.

— Улыбка. Я ее узнаю из тысячи. Классическая «улыбка после перепиха».

В ответ закатив глаза, стаскиваю с себя джинсовую куртку и подхожу к старой вешалке из красного дерева. Вот уже шесть лет она огородным пугалом торчит в углу кабинета, покосившись под тяжестью старых пальто и курток, моих и Брайана, которые ни он ни я не хотим забирать домой. И каждый день на протяжении этих шести лет я исполняю один и тот же ритуал: мрачно желаю, чтобы нашелся свободный крючок, ищу его — безрезультатно — и наконец просто набрасываю куртку сверху.

— Ну и кто этот везунчик?

Как же хочется, чтобы в кои-то веки нашелся свободный крючок!

— Да нет никакого везун… — отвечаю я и осекаюсь. Потому что на этой раскоряке кое-что изменилось. Есть свободный крючок! Пялюсь на него, не веря своим глазам. Как странно. Прежде чем повесить куртку, оглядываюсь на Брайана.

— У тебя были свободные выходные, а в понедельник ты вплываешь с улыбкой до ушей, как у циркового клоуна. — Отложив недоеденный круассан, Брайан прижимает руку к сердцу. — Вот побожись, что не встретила какого-нибудь красавчика!

До чего все-таки сильна в Брайане склонность к мелодраме.

— Ладно, я действительно познакомилась кое с кем. Но умерь свой пыл, совсем не в том смысле. Я просто сдаю ему комнату.

Брайан падает духом.

— Никаких пикантных подробностей?

— Нет. Я свободная женщина, как ты помнишь.

— А я, знаешь ли, видел все серии «Секса в большом городе»… — Он многозначительно поднимает брови.

— Это всего лишь кино, Брайан, — смеюсь я. — Большинство вечеров я провожу, лопая полуфабрикаты перед ящиком или за постирушкой, а в постель ложусь только с книжкой.

— Мы с тобой товарищи по несчастью. — С хмурым видом Брайан пожимает плечами. — Перед тобой мужчина, у которого все глухо с прошлого тысячелетия. Я серьезно! — восклицает он, не позволив мне усомниться.

Впрочем, я и не собиралась. С тех пор как мы познакомились, у Брайана было три темы для разговора. Секс (точнее, его отсутствие). Уэст-эндские мюзиклы (Майкл Кроуфорд[31] — гений). И тот факт, что у него не было партнера уже сто лет. Подозреваю, что эти вещи напрямую связаны между собой.

— В последний раз мне кое-что перепало, когда «Абба» взлетели на верхушку хит-парада с песней «Ватерлоо». — Он снова берется за круассан.

— Брайан, ты хоть иногда думаешь о чем-нибудь, кроме секса? — С этим благодушным упреком я убираю его ноги со стола и шлепаю перед ним стопку конвертов.

— А о чем еще стоит думать? — Крошки пристают к его свежевыбритому подбородку, как к застежке-«липучке». Он смахивает их салфеткой.

— О политике? Религии? — язвительно предлагает Морин, возникшая из кухни с ведром и шваброй наперевес. Наша уборщица Морин, тощая, жилистая дама с волосами цвета маринованной свеклы, в прошлом году потеряла мужа и, чтобы преодолеть горечь утраты, записалась на курсы философии в местном культурном центре.

— С ума сойти, как увлекательно! — Брайан полон сарказма.

— Весьма воодушевляет, — с холодком парирует Морин, а мне демонстрирует все тридцать два зуба — поразительный контраст с недружелюбным взглядом, которым она одарила Брайана. — Доброе утро, Хизер. Как выходные?

— Ты не слыхала? Она перепихнулась! — Брайан подмигивает. Он вклинивается, потому что, во-первых, ненавидит сидеть молча, когда другие разговаривают, а во-вторых, обожает доводить Морин.

— Брайан, может, хватит уже? Я не… (Каким бы глаголом заменить, поприличнее?) ничего такого не делала. — Не в силах противиться голоду, перегибаюсь через стол, чтобы откусить от его круассана, но вовремя вспоминаю про свои тяжеловатые бедра и спешно выпрямляюсь.

— Отчего ж ты такая радостная?

— Сразу видно — не читал «Нехоженые тропы»?[32] — Морин хватает баллончик со средством для мебели и пшикает в направлении Брайана, вроде забыла, где у нас шкаф. — Счастье приходит изнутри.

— Трескотня далай-ламы меня не интересует.

— Вообще-то это Дипак Чопра[33].

— Вообще-то ни тот ни другой, — вмешиваюсь я в их перепалку. — Если вам и правда так интересно, почему у меня хорошее настроение, то это потому, что утром в метро мне досталось свободное место.

Есть! Брайан и Морин умолкают.

— Свободное место?.. — эхом отзывается Морин.

— И все? — Брайан разочарован до глубины души. Единственный на весь Лондон гей, чья сексуальная жизнь сошла на нет, когда люди еще носили гамаши, Брайан существует за счет обрывков чужих интрижек, которые до него долетают. — Никаких обжиманий? Ни одного поцелуя? Даже за ручку ни с кем не держалась?

Кажется, Брайан и Морин впервые сошлись во мнении.

— Уж простите. — Пожав плечами, я включаю компьютер. — Но это все.

Объяснять бесполезно. Брайану и Морин никогда не понять, какое грандиозное событие случилось сегодня утром. Я спустилась на платформу и ждала поезда. Казалось, все было как всегда. Та же Кейт Хадсон с зачерненным зубом на афише, тот же автомат по продаже шоколадок — жестяной змей-искуситель, та же последовательность событий: подходит поезд, открываются двери, я вхожу внутрь и кручу головой, мечтая о свободном месте.

Поначалу в толпе пассажиров было ничего не разглядеть, но постепенно люди как-то незаметно отодвинулись — должно быть, именно так расступилось Красное море. И прямо напротив меня — хотите верьте, хотите нет — оказалось оно. Пустое сиденье.

— И это все? — повторяет Брайан. — Именно поэтому ты такая счастливая?

— Ага, все.

Я немного кривлю душой. Полагаю, дело также в том, что я легко и вовремя проснулась, в «Старбаксе» не было очереди, в субботу по дороге из Бата я ни разу не попала в пробку, а у дверей дома нашлось место для парковки. И не будем забывать про Гейба, моего новоиспеченного жильца, который переезжает как раз сегодня.

Я чувствую томление в груди. Нет, я не взволнована. Просто есть хочется — я ведь не завтракала.

— Кому тостов? — Оставив Брайана и Морин безмолвно смотреть мне вслед, прохожу в кухню, достаю хлеб из холодильника и, мурлыча под нос песенку, разворачиваю упаковку. — На-на-на… на-на-на… на-а-на… — Вынув пару ломтиков, вдруг понимаю, что в голове у меня крутится мелодия «Бумтаун Рэтс». Но простите, сэр Боб, боюсь, я изменила свое мнение. Вставив хлеб в щели тостера, жму на рычаг. Обожаю понедельники.


Близится вечер, а телефон в офисе еще ни разу не зазвонил. Утренняя бодрость Брайана сменилась унынием, настроение скисло, как забытое на подоконнике молоко. Я понимаю, что он переживает из-за состояния дел, и не могу его винить — наш журнал заказов практически пуст. По совету Брайана я провела обеденный перерыв, обновляя свое резюме, после чего, оставив его в офисе смолить сигареты одну за одной, улизнула в лабораторию проявлять пленку с последней свадьбы.

Я люблю работать под музыку, но сегодня, включив проигрыватель, обнаруживаю, что вместо моего диска «Гориллаз» Брайан поставил «Призрака оперы». Проходит минута, другая, и я со стыдом и тревогой осознаю, что увлеклась. Когда я уже всерьез начинаю думать, что у Майкла Кроуфорда голос, возможно, лучше, чем у Дэймона Олбарна, раздается стук в дверь и я приглушаю музыку. — Секундочку! — Искупав фотографию сияющих новобрачных в кювете с закрепителем, цепляю ее прищепкой к веревке над головой и иду открывать, ожидая увидеть Брайана.

Но передо мной Джесс. Стюардесса, товарищ по секте поклонников магазина «Зара», лучший друг во всех отношениях. Она в униформе, придерживает за ручку чемодан на колесиках.

— Догадайся с трех раз…

— Ты разве не в Дели? — Я впускаю подругу и ее чемодан в крохотную комнатку, залитую красным светом.

Мы с Джесс не тратим время на традиционные «привет — как поживаешь». Переходим к делу сразу, меняем темы разговора без предупреждения и отпускаем комментарии, понятные только нам двоим. С первой минуты знакомства мы будто ведем нескончаемый диалог. Хотя почему «будто»? Так оно и есть.

— Я там и была. Только что приземлились. — Плюхнувшись на стул, Джесс оживленно поворачивается ко мне — и вдруг, нахмурившись, склоняет голову набок: — Хизер! Это часом не «Призрак оперы»?

Заливаюсь краской и срочно выключаю проигрыватель.

— Э-э… Брайан диск забыл.