Кимбра прикусила губу, но не смогла удержаться от фырканья, мало подходящего для хорошо воспитанной дамы.

— Значит, ее прозвище — Дора Противная?

— Да уж, миледи. Конечно, она ваша сводная сестра и все такое, но…

— Вот именно — «но». — Кимбра уселась и указала старой няньке на соседнее кресло. — Раньше, бывая в Хоукфорте, я видела Дору только мельком. Она была для меня просто сводной сестрой, ребенком от первого брака отца. Она ведь много старше нас с Хоуком, что у нас могло быть общего? Дора сюда редко приезжала. Думаю, когда отец снова женился, она рвалась отсюда всей душой и ухватилась за первую же возможность завести собственный дом.

— Мне так жаль, что ее муж преставился! — хмыкнула Мириам. — Был бы он жив, Дора сидела бы в своем доме. Ему стоило думать, прежде чем выступать против королевской воли.

— Да, он не был умен.

Муж Доры получил серьезную рану во время бунта против короля Альфреда, которого уже тогда именовали Великим. От этой раны он позже умер. Что касается Хоука, то именно это историческое событие вознесло его до высот теперешнего положения. Тогда он сделал ставку на короля Альфреда как на носителя мира и сильного властелина, способного объединить разрозненные англосаксонские владения. Это был мудрый выбор.

— И зачем только лорд Хоук привез ее сюда!

— В память об отце. Я тогда жила в Холихуде и не имела возможности узнать Дору как следует.

Кимбра не сказала, что ничуть об этом не жалеет, да этого и не требовалось.

— Из нее вышла неплохая хозяйка дома, — неохотно признала Мириам. — Но разве можно быть такой унылой? Можно подумать, от улыбки лицо у нее треснет и развалится!

— Какое счастье, что у меня есть ты! — воскликнула Кимбра. — Иначе пришлось бы во всем зависеть от Доры.

— Буду цепляться за жизнь, пока смогу, — добродушно заверила нянька. — Я не оставлю вас, миледи, можете быть совершенно спокойны. А вы уж, извольте, скушайте немного вкусного супа.

У Кимбры не было аппетита, но она согласилась, чтобы порадовать Мириам. Все время отсутствия своей подопечной старуха так изводилась беспокойством, что готова была целовать Хоуку ноги, когда он вернулся с севера с сестрой. Любовь Мириам к Кимбре была поистине безграничной.

— Как вспомню, какой вы были милой крошкой… — сентиментально вздохнула старушка, когда та взялась расчесывать волосы.

Волос было возмутительно много. Кимбра вспомнила, как они порой мешали, особенно в постели. Она не раз подумывала о том, чтобы подрезать их, но этого ей не позволял Вулф.

Вулф… У нее ничего не осталось, кроме воспоминаний. Воспоминаний и…

— А какой умницей вы были! — продолжала Мириам. — И какой любознательной! Уже из колыбельки так и таращили свои синие глазенки.

— Младенцы не улыбаются, а гримасничают от газов, — поддразнила Кимбра.

— Вот еще! От кого вы наслушались такой ерунды? Младенцы улыбаются, потому что знают больше, чем взрослые. Просто они все забывают понемногу, пока растут.

Наступило долгое молчание: Кимбра погрузилась в своя мысли, а Мириам наблюдала за ней с ласковым участием. Наконец она отправилась к себе. Угли в жаровнях почти прогорели, а Кимбра так и оставалась в кресле. За толстыми стенами замка выла вьюга, и хотелось отпустить душу на волю, чтобы она на крыльях ветра унеслась вдаль. Именно так Кимбра и поступала, когда сон ускользал и ночные часы тянулись бесконечно. Она пыталась пронзить пространство мысленным взором и увидеть, чем в эти минуты занят Вулф. Можно было лишь молиться, чтобы ранение обошлось без тяжких последствий. Еще страшнее было думать о том, что Вулф вполне оправился — настолько, что делит постель с другой женщиной.

Куда милее были воспоминания о временах, когда они с супругом были вместе. Десятки раз Кимбра заново переживала, как Вулф уговаривает ее принять минеральную ванну по дороге в Скирингешил, как уносит с корабля на руках, как ободряет в ночь венчания. Это были трогательные картины, от которых на глаза наворачивались слезы. Но ничуть не меньше ей нравилось вспоминать, как они забрасывают друг друга съестным, как занимаются любовью в бане. Вулф! Кимбра так живо помнила его голос и смех, его упорное стремление к миру, его ярость на берегу, когда он поверил, что она способна по доброй воле покинуть его.

Что он думает сейчас? Ненавидит ее как лгунью и изменницу? Или вообще не вспоминает о ней, раз и навсегда выбросив из мыслей?

Кимбра наконец улеглась в постель. За окном к тому времени разыгрался настоящий буран. Ставни тряслись и скрипели, отсвет углей, колеблемый сквозняком, заставлял тени на стенах шевелиться. Пришлось встать и получше закрепить бычьи шкуры на окнах. Каменный пол под босыми ногами был холоден как лед.

Когда Кимбра наконец уснула, ее щеки были влажны от слез.


Утро наступило до того ясное и безоблачное, что ночной буран, казался сном. Снегопад с переменным успехом длился несколько недель подряд, но вот наконец прекратился. В память о нем остались сугробы у крепостных стен, в которых мог с головой утонуть взрослый мужчина.

Несмотря на причитания Мириам, Кимбра надела плотное шерстяное платье с длинными рукавами, накинула подбитый мехом плащ и отправилась подышать морозным воздухом.

В главном зале, служившем трапезной, хлопотала целая толпа слуг. Кимбра кивнула тем из них, кого лучше знала, открыла дверь — и замерла на пороге, ослепленная искристым блеском. Повсюду громоздились белоснежные сугробы, уже прорезанные узкими дорожками от строения к строению.

Там, где снежный покров был ниже, дети лепили снеговика. Занятие сопровождалось возней и смехом. Из любопытства Кимбра подошла ближе. Дети почтительно притихли.

— Доброе утро, миледи! — пробормотал, набравшись смелости, темноволосый и быстроглазый мальчик лет шести.

— Доброе утро всем вам, — с улыбкой ответила Кимбра. — Разве этот снег не чудо?

Дети охотно согласились и снова предались созерцанию, глядя на нее снизу вверх, как стайка краснощеких и не слишком опрятных херувимчиков. Это навело Кимбру на занятную мысль, и она без колебаний рухнула спиной в ближайший сугроб, раскинув руки. Пока дети таращили глаза, она подвигала руками вверх-вниз. Встать удалось не без труда, но Кимбра сделала все, чтобы не испортить свое крылатое творение.

— Ну, что скажете? — спросила она с гордостью. — Это называется «снежный ангел». Кто еще сможет сделать такого?

Детвора подхватила затею и принялась соперничать в том, чей ангел выйдет лучше. В стороне не остался никто. Вскоре каждый сугроб во внутреннем дворе замка обзавелся снежным ангелом. Самый старший из детей ухитрился изобразить своего ангела в профиль, лежа на боку и вывернув руки назад под невероятным углом. Кимбра хвалила всех без разбора, потом, заметив еще не украшенный сугроб, повалилась на него, махая руками. Дети собрались вокруг, в свою очередь рассыпаясь в похвалах.

И тут на снег упала черная тень — в прямом и переносном смысле. Прищурившись на яркое солнце, Кимбра разглядела кислое лицо сводной сестры.

— Что тебе в голову взбрело?!

Кимбра неохотно поднялась. Несмотря на ее ободряющую улыбку, детей унесло прочь, как осенние листья порывом ветра. Кимбра повернулась к сводной сестре. Каждый раз, когда они сталкивались, ей стоило большого труда скрыть отвращение. Дора была сплошным клубком отрицательных эмоций. Тут были и гнев, и возмущение, и ожесточение. Сухая фигура в черном была полюсом зла.

— Мы играли, — кротко произнесла Кимбра. — В этом ведь нет ничего плохого, верно?

От насмешливой улыбки кожа на желтых скулах Доры натянулась еще сильнее.

— Ничего плохого, вот как? Да хуже и быть не может! Какой пример подает леди, когда прыгает и скачет с детьми прислуги, как дворовая девка? И это при том, что я выбиваюсь из сил, поддерживая в низком сословии должное уважение к господам! Что подумают люди, узнав, что ты возилась в снегу?

— Что мне не чуждо ничто человеческое, — мягко ответила Кимбра.

Она не пыталась подогреть в себе неприязнь к Доре, как раз наоборот. Во-первых, они были родня, а во-вторых, появление Кимбры в Хоукфорте сильно осложнило жизнь ее сводной сестре, снедаемой яростной потребностью контролировать все и вся, в том числе жизни тех, кто был слишком слаб или глуп, чтобы позволить ей это. В понимании Доры хозяйка дома имела абсолютную власть, никак не иначе. Это можно было понять и даже отчасти простить, но не терпеть.

— Оставь свои шуточки! — взвизгнула Дора. — Прибереги их для братца, который сдуру считает тебя непогрешимой. Он, видно, спятил, когда притащил тебя сюда! Не хватало еще, чтобы варвары нас прирезали прямо в постелях!

Кимбра подавила вздох. Со времени ее появления в Хоукфорте Дора только и делала, что предрекала смерть и разрушение. Казалось, ей доставляет удовольствие воображать набег викингов, насилие над женщинами, издевательство над детьми. То, что никто не принимает эти пророчества всерьез, только подогревало ее фантазии. Для Кимбры они были постоянным напоминанием об одном конкретном человеке и о том, как она жаждет с ним снова увидеться.

— Твои страхи излишни, — сказала она. — Лучше попробуй сама сделать снежного ангела. Может, это тебя развеселит.

Дора выпрямилась так резко, что Кимбра услышала хруст ее позвонков.

— Уж не думаешь ли ты, что я начну валяться в снегу? У меня есть дела поважнее, не то что у некоторых! У тех, кого баловали с самого рождения и в конце концов испортили дальше некуда!

Это было уж слишком для женщины, похищенной из родного дома, обвенчанной под угрозами, ввергнутой в пучину страсти, охваченной безмерной любовью и едва не заколовшей себя во имя мира между двумя враждующими народами.

— Я не намерена больше терпеть твои грубости, Дора! — отчеканила Кимбра с достоинством, которого не устыдилась бы и Фрейя. — Впредь не смей со мной заговаривать.

Сводная сестра лишилась дара речи. Впустую пошевелив губами, она повернулась и зашагала прочь. Кимбра тотчас выбросила ее из головы. День был слишком хорош, чтобы портить его размышлениями о людях вроде Доры. Кимбра провела несколько часов на кухне, где ее уже хорошо знали и всячески привечали, хотя поначалу всем казалось странным, что леди трудится наравне с прислугой.