Именно здесь, в уединенной бухточке, коротал время корабль брата.

— Надеюсь, этого довольно! — воскликнула Кимбра, с тревогой оглянувшись на быстро клонившееся к западу солнце. — Если я здесь и сейчас скажу, что вышла замуж по доброй воле, ты мне поверишь?

— Я поверю, если ты скажешь это на палубе! — упрямо повторил Хоук.

Пораженная ужасной догадкой, Кимбра замерла на месте.

— Хоук! Ты ведь не собираешься обмануть меня? Если на палубе я скажу, что никто не принуждал меня к браку, что я совершенно счастлива, ты ведь позволишь мне вернуться? Или увезешь отсюда, невзирая ни на что?

Хоук обратил к ней несколько озадаченный взгляд. Он как будто впервые допустил, что Кимбра и в самом деле может не пожелать уехать. В этом случае отъезд превратился бы в похищение.

— Я приму твое решение, если буду уверен, что оно идет от души, — заверил он неохотно.

Получалось, что выбора все равно нет: так или иначе предстояло подняться на судно и сделать все, чтобы убедить брата. Кимбра спустилась в бухточку через кустарник, покрытый поздними душистыми цветами.

Люди Хоука приветствовали его с заметным облегчением: очевидно, его намерение отправиться в крепость в одиночку не пришлось им по вкусу. Но вот командир вернулся целым и невредимым.

Якорь был поднят и парус поставлен в мгновение ока, еще до того, как Хоук и Кимбра ступили на галечник пляжа. Он уже приготовился подсадить сестру на борт, когда раздался стук копыт.

Оба окаменели.

Глава 23

Вулф даже не спрыгнул, а сорвался с седла, как во время землетрясения срывается со скалы громадный камень, круша и подминая все на своем пути. Меч оказался у него в руке еще до того, как ноги коснулись земли. Черты его лица сложились в ужасную маску гнева. В них больше не было ни тепла, ни понимания, ни рассудка — одно лишь безумие смертельно оскорбленного человека. Глаза блестели тускло, как лезвие остро наточенного меча. Губы были сжаты так, что совсем побелели, на шее натянулись жилы, по плечам и рукам пробегала дрожь.

При взгляде на мужа Кимбра едва удержалась от крика. Она поняла наконец, почему его имя так пугало и почему не всякий храбрец отваживался принять его вызов. Вулф являл собой воплощение эмоций во всем их неистовстве. Это ошеломляло, внушало ужас… и усугубляло любовь. Даже теперь, когда у Кимбры перехватило горло и потемнело в глазах, она протянула руку, движимая властной потребностью успокоить его, заверить, что все совсем не так, как он думает.

Она забыла о брате, зато Хоук не забыл о сестре. Всю жизнь защитник и покровитель, он давно уже утратил способность рассуждать, когда речь заходила о ее безопасности. Не говоря ни слова, он толкнул Кимбру назад, прикрыл ее собой и вытащил меч. Людей Вулфа, что лавиной катились вниз по холму, он не замечал. Его внимание было сосредоточено на ярле.

А тот рвался прямо к нему.

— Стой, викинг! Иначе мир, которого ты так жаждешь, кончится, еще не начавшись!

— Мир? — У Вулфа вырвался лающий смех человека, обманутого во всех его надеждах. — Мир — это мечта, она для дураков! Истина в войне!

Он атаковал без предупреждения и так стремительно, что лишь быстрота реакции спасла Хоука от неминуемой смерти. Тишина буквально обрушилась на берег. Странная, глубокая, рассекаемая лязгом стали. И норвежцы, и англосаксы замерли на месте. Ни один не отважился вмешаться в эту битву титанов. Вулф и Хоук рубились с такой безоглядной, слепой яростью, что и Кимбра могла лишь смотреть, не в силах шевельнуться, не в силах издать ни звука, хотя мысленно кричала и кричала, изнемогая от ужаса и беспомощности. Ее окатило жаром, потом бросило в холод. Кошмар воплотился в реальность: двое, которых она любила больше, чем саму себя, сражались не на жизнь, а на смерть.

А потом на нее снизошло спокойствие, словно в душе разверзлась черная бездна. Один из воинов должен погибнуть, и как ей жить потом, зная, что он мертв по ее вине? Как идти по жизни с такой раной в сердце?

Если бы только можно было их как-то остановить! Но как? Ее силы ничто по сравнению с их мощью, утроенной яростью. Вулф занес меч и рубанул сплеча. Лезвие просвистело в дюйме от головы Хоука. Этот удар мог оказаться смертельным, и он был не последний. В свою очередь атакуя, Хоук лишь чудом не отсек Вулфу правую руку.

Первоначальный ступор миновал, норвежцы и англосаксы все ближе подступали к месту поединка. Поглощенные сражением, они то и дело делали подобие выпадов, уклонялись, отождествляя себя со своими командирами.

Вооруженных мужчин было много. На всем берегу находилась только одна женщина, и она всем сердцем желала одного: чтобы поединок кончился без кровопролития.

— Стойте!

Крик был пронзительный, насыщенный отчаянием, но недругов остановило не это, а блеск стали, совсем иной, чем тускловатый отсвет широких и длинных лезвий их оружия.

Кимбра стояла, держа обеими руками кинжал и направив его себе в сердце. Страшная буря бушевала в ее душе. Самоубийство! Смертный грех! Вечное проклятие! Она могла лишь молиться, что ее проступок будет понят и прощен.

— Довольно! — закричала она во всю силу голоса, так что эхо откликнулось в холмах. — Вы оба мне дороги, оба!!! Если один из вас погибнет, я не смогу жить дальше! А раз так, лучше мне покончить с собой прямо здесь и сейчас!

Хоук и Вулф оставались в неподвижности, со скрещенными мечами, как будто простояли так целую вечность.

— Бросьте мечи, иначе, клянусь Богом, я убью себя!

Вулф едва шевельнул ресницами, но этого было достаточно, чтобы Дракон бросился к Кимбре. Она знала, что так случится, и была готова.

— Назад!!!

Дракон остановился на полушаге.

— Никто не двинется, ясно?! Никто! Бросьте мечи!

Из-за кустов, дыша, как загнанная лошадь, и спотыкаясь на каждом шагу, выскочил брат Джозеф. При виде Кимбры его ноги подкосились, он рухнул на колени, простирая к ней руки.

— Опомнись, дитя! Ты знаешь, на что идешь! Твоя душа…

— Моя душа проклята что так, что эдак! — Кимбра подавила рыдание, но слезы, так долго сдерживаемые, покатились градом. — Я не допущу, чтобы из-за меня погиб мой муж или брат!

Вулф на шаг отступил от Хоука, и мечи наконец расцепились. На лице его была теперь болезненная гримаса, которую Кимбра видела сквозь пелену слез. Как она любила его! Она бы с радостью отдала за него жизнь… и за брата.

Вулф повернулся к жене и оказался в весьма уязвимом положении по отношению к Хоуку. Но его это больше не трогало. Не сводя глаз с Кимбры, он медленно пошел к ней.

— Я брошу меч, но и ты брось кинжал. Давай сделаем это вместе, разом.

Не без труда она сумела оторвать взгляд от мужа и перевести его на брата.

— Я брошу кинжал, а вы оба бросите мечи… ладно?

Хоук быстро кивнул и наклонился, чтобы положить меч на галечник пляжа. Вулф был еще довольно близко от него, от его руки, сжимавшей меч. Рядом был и Дракон, настороженно наблюдавший за англичанином. Брат Джозеф поднялся с колен и тоже делал робкие шажки в направлении Кимбры. Часто дыша, с бешено бьющимся сердцем, она повернула кинжал лезвием наружу.

А потом все случилось очень быстро. Вулф отшвырнул меч и сделал бросок к Кимбре. Трудно сказать, что подумал Хоук, но он резко выпрямился. В его руке снова блеснул меч. Дракон бросился между ними, чтобы прикрыть брату тыл. Ошеломленная и перепуганная, Кимбра ринулась в самую гущу происходящего.

На лице у Вулфа возникло удивленное выражение, взгляд оставил Кимбру и переместился на прижатые к груди руки, между которыми торчала рукоять кинжала.

— Нееее-ет! — закричала Кимбра, вцепившись обеими руками в волосы и запрокинув к небу лицо.

Кто-то оттолкнул ее — кажется. Дракон. Вулф пошатнулся. Викинги окружили и подхватили его. Хоук двинулся к Кимбре, но был остановлен, разоружен, брошен на землю и связан. Потрясенные англичане и не подумали сопротивляться.

Всех, в том числе Кимбру, повели назад в крепость.


Она сидела, крепко обхватив себя руками и тупо глядя на противоположную стену.

За стеной, крепкой и толстой, сложенной из каменных глыб, можно было слышать Хоука и его людей. Можно было даже докричаться до него, а вернее, это он не так давно докричался до Кимбры, чтобы узнать, в порядке ли она, и заверить, что не позволит причинить ей вреда. Вместо того чтобы приободрить, это лишь сильнее испугало, потому что означало одно: при первой же возможности Хоук возьмет всю вину на себя, а если надо, наговорит больше, чем было, лишь бы казаться виноватым. Он умрет ради ее спасения.

О Вулфе Кимбра ничего не знала. Когда ее привели в крепость, то сразу заперли, и она не имела ни малейшего понятия, что с ним сталось. При нем, конечно, был Ульрих, но Кимбра отдала бы все, чтобы врачевать рану мужа самой, хотя и знала: ей этого не позволят.

Все, что ей теперь оставалось, — это ждать. Наступили сумерки, и по мере того, как мрак густел, все больше звезд проступало на прямоугольнике неба, что виднелся за окошком. Если приподняться на цыпочки, можно было увидеть главную трапезную, озаренную пламенем бесчисленных факелов и настолько переполненную, что люди толпились и снаружи, стараясь заглянуть через плечи стоявших впереди.

Периодически Кимбра выглядывала в окошко и вот теперь снова приблизилась, ухватилась за прутья решетки. Гневные возгласы с улицы доносились неразборчиво и не сообщили ей ничего нового. Когда Кимбра приготовилась отойти, толпа вдруг разделилась. Из трапезной вышел Дракон и зашагал к тюрьме. Как видно, Хоук тоже смотрел в окно, потому что окликнул его, пытаясь привлечь к себе внимание. Дракон даже не посмотрел в его сторону, зато приказал отомкнуть дверь камеры, где находилась Кимбра. Войдя, он взял ее за руку выше локтя и повлек за собой.

— Скажи, что с Вулфом? — не выдержав молчания Дракона, взмолилась она. — Он ведь не истекает кровью, нет? Что сделал Ульрих, чтобы…

Ответом был взгляд, исполненный такого ледяного презрения, что Кимбра проглотила остаток фразы. Она споткнулась, но Дракон не замедлил шага. Она побежала рысцой, стараясь угнаться за его широким шагом. Мелькнули и отодвинулись злые, отчужденные лица.