– Моу-Холл... – пробормотал лорд Лаудаун. – Кажется, это поместье Энгуса Моу, вождя клана Хаттан?

– Да, это так, – подтвердил нахмуренный Дункан Форбс, отворачиваясь от окна. – Того самого Энгуса Моу из клана Макинтошей, который поднял свой клан и теперь служит в армии короля Георга в чине капитана.

– Он командует отрядом Макинтошей, это верно, – язвительным тоном произнес Маклеод и шагнул вперед, – но у его жены другая компания – все больше Фаркарсоны и Магилливри, и все они носят белые кокарды Стюартов.

– Вы, должно быть, шутите, сэр! – воскликнул изумленный Форбс. Гибкий, изящный мужчина средних лет, он кутался в шотландку своих зеленовато-желтых тонов. Лордом-председателем Форбса назначило правительство короля Георга, и он гордился этим. Горы были его домом, в Куллодене он родился. Больше всего в эту минуту он мечтал о мире – на любых условиях, лишь бы прекратить бессмысленное кровопролитие.

– Леди Энн я знаю с тех пор, как она была ребенком, – негромко объяснил он. – Мы с женой часто гостили в Моу-Холле, а Энгус и леди Энн – у нас в Куллодене.

– Но до того как она поселилась в Моу-Холле, она носила килт цветов своего прадеда, Ферхара Фаркарсона из Инверколда.

Форбс вздохнул и устало потер виски.

– Надеюсь, вы не намерены объяснять мне, кто такой Ферхар из Инверколда? Легенды о нем известны каждому.

– Вот именно, их рассказывают уже сто десять лет, если верить церковным книгам. И сто девять из них он подстрекал свой клан к мятежам и восстаниям. Мне даже говорили, что это по его совету леди Энн пошла наперекор мужу.

– На какой бы стороне ни находилась леди Энн, – вмешался полковник Блейкни, – вопрос в следующем, джентльмены: сумеем ли мы воспользоваться этим шансом, чтобы выдернуть острый шип, торчащий у нас в боку? Лорд Джордж Меррей находится на расстоянии дневного перехода от Нэрна. Лорд Джон Драммонд реквизирует провизию в замке Балморал, бригадир Степлтон вместе с Лохиэлом и Кеппохом повел отряд в Лохабер. В Моу-Холле самозванец остался в буквальном смысле слова в одиночестве. Я могу к ночи привести в поместье полторы тысячи солдат, чтобы вы, джентльмены, имели честь сегодня к полуночи оказать Стюарту радушный прием в местной тюрьме.

Форбс поджал губы и уставился на полуденное солнце за окном.

– А если ваш осведомитель все-таки ошибся? Если Камероны и Макдональды никуда не ушли, а устроили засаду у дороги? Вам прекрасно известно: мятежникам необходим Инвернесс как самый важный стратегический пункт в горах. Послать людей прямиком в лапы мятежников... нет, это немыслимо.

– Значит, лучше ждать, когда принц добьется поддержки кланов, которые мы так и не сумели переманить на свою сторону? – осведомился Лаудаун. – Лучше дождаться, когда он соберет десятитысячную армию и снова перейдет границу Англии? Все мы знаем, чего он добился с пятью тысячами воинов. А представьте себе, что будет, если численность его армии увеличится вдвое или втрое!

Форбс словно не услышал его: он стоял, устремив застывший взгляд на крыши Инвернесса. Вскоре небо начнет темнеть, синева моря и неба сменится чернотой, в тавернах начнутся обычные вечерние попойки, лавочники выпроводят последних покупателей и поспешат домой ужинать. А в гавани застынет на якоре одинокое английское торговое судно, в гладкой воде отразятся свернутые паруса и голые мачты.

Полгода назад, когда Форбс впервые услышал о высадке принца в Шотландии, у него возникло предчувствие, что эта война кончится именно здесь. Ему казалось, что на плече у него лежит ладонь судьбы, предупреждая о каком-то ужасном событии, которое надолго запомнит его любимая, безмятежно-мирная Каледония.

– Хорошо, – наконец произнес он. – Если есть хоть малейшая надежда захватить принца в плен и положить конец кровопролитию, я всецело поддержу вас. Берите полторы тысячи солдат, полковник Блейкни. Доставьте ко мне Чарльза Эдварда Стюарта целым и невредимым, и вы завоюете признательность всего шотландского народа.

– Не поддавайтесь на провокации, – добавил лорд Лаудаун, многозначительно глядя на полковника и Маклеода. – Наша задача – не ввязаться в бой, а принять подарок госпожи Удачи.

Лахлан Макинтош вытаращил глаза так, что они стали огромными, как блюдца, круглыми и блестящими. Он не знал, как быть дальше, и понимал только, что и без того слишком многого добился благодаря настойчивости и удачному стечению обстоятельств.

Облизнув губы, он склонил голову набок и вгляделся в лицо Шеристины Макдоннел. Досадно, что стемнело так рано. Ему понадобился целый час, чтобы убедить девушку расшнуровать лиф и неизвестно сколько еще времени – чтобы она разрешила ему приподнять повыше подол ее юбки. Но всего этого Лахлан добился слишком поздно: скоро за Шеристиной явится ее мать или кто-нибудь из братьев, и завтра придется начинать все сначала.

– Можно поцеловать тебя, Шерри? Ты разрешишь?

– Разве ты еще не нацеловался, Лахлан Макинтош? – робким шепотом отозвалась она. – И не только в губы?

Лахлан перевел взгляд на свою ладонь, по-прежнему поддерживающую снизу девичью грудь. Они устроились в конюшне за таверной отца Шеристины, в уютном гнезде из душистого сена. Обоим было по пятнадцать лет, радости любви они вкушали впервые: их тела были еще неопытными, но охваченными страстью, сердца торопливо колотились, щеки раскраснелись. Когда Шеристина лежала на спине, ее груди становились почти плоскими, но Лахлан ощущал прикосновение затвердевших сосков к ладоням. Убирать руки ему не хотелось.

– Тебе холодно? – неловко спросил он и одновременно попытался завоевать новые территории, приподнимая еще выше подол юбки.

– Нет, не холодно, – задыхаясь, отозвалась его подружка. – Только немного зудит...

– Зудит? – встревожился он, скользнув взглядом по ее белоснежным ногам. – Где?

– В том месте, название которого не полагается знать порядочной девушке, – улыбнулась она и заерзала на сене, раздвигая ноги.

Лахлан сглотнул слюну, прикидывая, стоит ли отпустить ее грудь и перейти к более решительным действиям. Размышляя, он целовал подружку и радовался тому, как охотно она приоткрывает губы и касается языком его языка.

Старательно изображая наслаждение, что было совсем не трудно, Лахлан зашевелился, осторожно приподнял свой килт и придвинулся ближе, так что его напряженная плоть ткнулась в голую ногу девушки.

– Лахлан! – Она отстранилась. – Нельзя!

– Что нельзя? – глупо переспросил он, наклоняясь к ее груди. Он лизнул спелый бутон, уже зная, что это самый надежный способ отвлечь Шеристину. Он усердно трудился над розовой бусинкой, девушка извивалась и довольно вздыхала, а ладонь Лахлана проникла под шерстяную ткань и наткнулась на последний бастион – густые заросли жестких завитков.

Вдруг Лахлану пришло в голову, что он слишком спешит, и он осторожно пошевелил завитки кончиком пальца. Внимательно выслушивая, похвальбы мальчишек постарше, он узнал: если потереть тугой узелок плоти, девушка обезумеет от страсти, а если потереть его не пальцем, а другим орудием, обо всем забудет и парень.

Проверяя первую половину утверждения, он принялся водить пальцем в пружинистом гнездышке завитков и вскоре почувствовал, как судорожно вздрагивает Шерри. Она задышала неровно, ее сосок набух и затвердел во рту Лахлана, как плодовая косточка. Чем быстрее он двигал пальцем, чем чаще и отрывистее ахала Шерри. Чем глубже и решительнее он проникал между скользких складок, тем быстрее она двигала бедрами, приподнимала их все выше и резче, так что Лахлану пришлось придерживать ее, чтобы проверить вторую половину утверждения.

Поначалу Шеристина была слишком ошеломлена удовольствием, чтобы останавливать его, но вскоре почувствовала, как что-то твердое и большое решительно прикоснулось к ее сокровенному местечку. Опомнившись, она с силой оттолкнула Лахлана.

– Лахлан, нет!

– Шерри, любимая... только один разочек! – взмолился он. – Я просто хочу узнать, как это бывает. Клянусь, я ничего не сделаю! Я остановлюсь по первому твоему слову, обещаю тебе!

– Но как же я узнаю, когда пора остановиться? – возразила она.

– Ты просто поймешь, и все, – настаивал Лахлан, стараясь преодолеть сопротивление ее рук и согнутых ног. На его лбу выступил пот, ожидание уже казалось ему бесконечным, а Шерри по-прежнему упиралась кулаками ему в грудь.

– Так ты обещаешь?.. – нерешительно спросила она.

– Да, любимая, да. Боже мой... Шерри... – Он бросился вперед, к теплому и влажному входу, содрогаясь от предвкушения невыразимого блаженства. – Шерри, обними меня! Покрепче, любимая...

– Лахлан, Лахлан, не смей! – вдруг прошипела она. – Ты что, не слышишь?

Он не слышал ничего, кроме шума разгоряченной крови в ушах. Ему казалось, что сейчас он взорвется, его достоинство приобрело невообразимые размеры и настоятельно требовало продолжения.

Но немного погодя Лахлан понял, почему Шерри остановила его.

Кто-то обходил конюшню уверенным шагом, тяжело ступая по замерзшей земле.

– Лахлан, это мои братья! – в ужасе прошептала девушка. – Что же нам делать?

Мгновенно представив себе семерых здоровяков, братьев Шеристины, Лахлан поспешно одернул килт, прикрывая свою наготу, жестом велел подружке замолчать и пополз по сену к двери конюшни, где замер, прижавшись щекой к шершавому столбу, подпирающему крышу. В дверях мелькнула тень. Профиль нежданного гостя показался Лахлану незнакомым, но достаточно зловещим, чтобы затаить дыхание.

Почувствовав, что кто-то дергает его за подол килта, Лахлан присел и прижал палец к губам Шерри, а потом бесшумно утащил ее обратно в гнездо из сена.

– Кто-нибудь видел, как вы шли сюда? – прозвучал хриплый голос, и два юных сердца замерли.

– Я был осторожен, – ответил второй голос. – Итак, как они приняли мое донесение?

– Я лично передал его лорду Лаудауну, а он помог мне убедить Форбса сегодня же под покровом ночи послать в Моу-Холл полторы тысячи солдат. Если вы говорите правду и принц действительно там, можно считать, что он уже попался в ловушку.