Взвесив все более трезво, он решил следовать за герольдом. Ради спокойствия ему необходимо присутствовать, чтобы знать, как будут развиваться события, даже если он и не сможет повлиять на их ход. Его клятва в верности Стефану умрет вместе с ним, а Джеффри будет волен выбирать себе господина сам.

Судя по сдержанности в политических вопросах, Рэннальф заключил, что Джеффри присягнет Генриху. Это, в конце концов, не самый худший выбор. Деспот все же лучше, чем сумасшедший. Сила или разум может сдержать деспота. Безумный не подвластен ничему.

Возле шатра Стефана вассалы помоложе расступились, давая дорогу Рэннальфу. Но он не прошел вперед: сказать ему было нечего, а слышно будет и отсюда, где можно прислониться к опоре шатра, давая отдых ноющей ноге. Стефан огляделся, проверяя присутствующих.

— Где Нортхемптон?

— Болен, милорд, — ответил один из герольдов, — он не придет.

Стефан что-то проворчал. Рот Рэннальфа судорожно дернулся. Он сомневался, что Стефан увидел его. Рэннальф отметил, что король о нем и не спрашивал.

— Я собрал этот совет для того, чтобы обсудить завтрашнее наступление, — начал Стефан.

— Милорд, буря не ослабевает, и ветер не меняет направления.

— Это я учел, — резко оборвал Стефан. — Будем делать все по порядку, доберемся и до этого. Здесь три брода. Один ниже города, около лагеря Генриха, другой около ворот замка, и третий находится за пределами замка, на излучине реки. Итак, у кого-нибудь есть особые предложения и основания для такого выбора?

Тихий ропот вскоре превратился в сильный гул. Губы Рэннальфа нетерпеливо дернулись: он едва не предложил Стефану воспользоваться центральным бродом, и хотел сам командовать этим отрядом. Войско Стефана ожидает суровая битва, а Рэннальфом владело желание сражаться. Однако план, предложенный Стефаном, выглядел вполне убедительно, и Рэннальф не пожалел о своем молчании. Гораздо больше его беспокоила сдержанность большинства старших вассалов. К сожалению, они не возражали: в действительности же они были безразличны к происходящему.

— Итак, — продолжал Стефан, хотя, казалось, каждый знал о своей роли в военном спектакле, — Джордан предложил переходить верхний брод сегодня ночью. Он договорился со своими людьми, чтобы они открыли задние ворота. Если мы благополучно пересечем реку, люди Малмсбери выйдут, чтобы поддержать нас.

Рэннальф устало закрыл глаза и подумал, что лучше бы он остался в своем лагере и пошел спать. Ничего не произошло, а он целый час провел на ногах.

— Если мы не сможем переправиться через реку, Джордан разрушит замок изнутри и все усилия Анжуйца будут тщетны.

— Нет! — выкрикнул Рэннальф, удивившись звуку своего голоса, слишком потрясенный, чтобы сдерживаться.

Джордан никогда не предаст огню свой замок. Рэннальф понял это. Присутствующие тоже догадались об этом, и Рэннальф видел негодование на их лицах. Они не были предателями в абсолютном смысле, они не желали победы Генриху Анжуйскому. Это были те лорды, что прибыли с севера, юго-востока и востока, им было неинтересно, что Происходит на западе и в центре. Рэннальф мог рассчитывать на поддержку Уорвика, но Уорвик уехал вместе с Юстасом.

— Так ты все же здесь, Соук, — холодно заметил Стефан. — Почему ты возражаешь? Тебе хочется увидеть еще одну сильную крепость в руках мятежников?

Комок подступил к горлу Рэннальфа. Он тоже ничего не выигрывал, спасая Малмсбери, и хотя был отвергнут, не мог спокойно смотреть, как Стефан разрушает себя. Король поверил в этот план и в людей, которые его предложили. Рэннальф опасался, что Стефан не выдержит нарушения клятвы.

— Нельзя требовать от человека разрушить собственное жилище и лишить себя средств к существованию, — начал Рэннальф. — Эта буря не будет длиться долго, день-два, не больше. Люди Анжуйца страдают так же, как и мы. Если мы не сразимся завтра или послезавтра, это все равно случится очень скоро.

— Мой верный друг Джордан с готовностью согласился с этим планом, — ответил Стефан ледяным тоном, — и мы отплатим ему сполна за его потерю.

Как можно отплатить человеку за землю, которую он любит, и за жилище, где он провел всю жизнь? У Стефана оставался только один шанс — сразиться с Генрихом. Лестер, который обычно не ошибается, говорил, что поражение было бы на пользу Анжуйцу. Отступить сейчас — значит принять поражение, не пытаясь победить в честном бою.

— Для чего так спешно разрушать то, что с таким трудом было построено? Если бы мы пришли сюда раньше Анжуйца и наша армия была настолько слаба, что не оставляла никаких надежд противостоять Генриху, такие ужасные меры можно было бы применить. Но зачем поступать так, как будто мы уже проиграли, даже не скрестив мечи? Давайте подождем окончания бури и сойдемся в бою.

Люди, чьи земли лежали ближе всего к западу, начали вопросительно поглядывать на Стефана. Один из них сказал:

— Это разумно. Замок можно разрушить в любое время.

— Вот именно, — упрямо продолжал Рэннальф. — Если Джордан принимает такое решение по доброй воле, его люди, которые могут мыслить не так хорошо, не захотят предать огню свой дом без видимой причины.

— Почему ты всегда действуешь наперекор моей воле?! — заорал Стефан. — Я слышал, как ты говорил, что я сумасшедший. Без сомнения, ты раструбил эту сплетню каждому встречному, чтобы разрушить веру в меня. Но я не сумасшедший! Во всем, что я делаю, есть здравый смысл.

В гробовом молчании у Рэннальфа было время пожалеть, что ему не отрезали язык еще в юности. Он обнаружил нечто гораздо более серьезное, чем безумие короля. Мужество Стефана было сломлено. Он хотел, чтобы Малмсбери был уничтожен, потому что боялся драться. Рэннальф видел, как окаменели лица вассалов из центральных графств. Им стало ясно, что Стефан собирается сдать запад королевства Генриху Анжуйскому, и их владения останутся под угрозой и без защиты. Кто-то удивится, зачем Стефану вообще понадобилось выступать на запад, но Рэннальф понимал причину. Юстас упрямо желает стать королем, и Стефан ни в чем не может отказать своему сыну. Беда в том, что Юстас уехал, и весь пыл Стефана улетучился.

К утру Рэннальф избавился от охватившего его чувства вины. Две последние недели он изводил себя, полагая, что стал бесполезной и опасной обузой для своей семьи. Кэтрин была не робкого десятка и не так уж беззащитна, она могла плести интриги получше его самого, и ее связи с мятежниками сослужили бы ей хорошую службу. Джеффри знал почти все, что нужно, о военной науке, и Лестер стал бы его политической поддержкой.

Ветер был такой силы, что люди Рэннальфа едва могли двигаться вперед. Дождь с мокрым снегом заволакивал все серебристой пеленой. Меховой плащ Рэннальфа покрылся ледяной глазурью и давил на плечи. Струйки воды от растаявшего льда струились по его шлему и лицу, проникая под кольчугу и растекаясь студеными ручейками по спине и груди. Лошадь Эндрю упала и беспомощно барахталась на обледеневшей земле. Конь Джеффри оступился и заскользил, сбросив седока в ручей. Рэннальф смеялся над обоими, когда возглавил маленькую спасательную операцию, вызывая у сына и у своего преданного слуги желание лягнуть его.

Пологий береговой склон превратился в гладко отполированную горку, покрытую льдом. Неосторожный шаг — и ни пеший, ни всадник не удержится от падения в воду. Дул жестокий северо-западный ветер, неся мокрый снег и град, обжигающий глаза; губы потрескались до крови. И Эндрю, и Джеффри рвались в бой. Но руки так окоченели, что не могли держать меч.

Люди ворчали и проклинали все на свете, говорили, что откажутся драться. Даже такой сумасшедший, как Стефан, говорили они, должен понять, что сам Бог против этой битвы. Джеффри и Эндрю старались подбодрить упавших духом, убеждая, что на том берегу такой же град и такой же снег. Люди сердито противоречили, что врагу ветер дует в спину и толкает только вперед. Он не застилает глаза, не обжигает руки, не леденит душу. Эндрю пытался что-то отвечать, но его бил озноб. Никогда прежде он не терял уверенности в себе, даже на мосту перед Уоллингфордом.

— Можно попросить об одной услуге? — обратился он к Джеффри.

Джеффри поднял на него свои голубые глаза и попытался ответить, но не смог вымолвить ни слова, так как стучали зубы. Испугавшись, что могут подумать, что он боится, Джеффри, просто утвердительно кивнул.

— Если я погибну в этом сражении, передай весточку твоей сестре Мэри и скажи ей…

Эндрю понимал, что не имеет права на любовь, не имеет права признаваться в ней наследнику своего хозяина. «Все это в высшей степени глупо», — пришло ему в голову. Назвав имя Мэри, он уже выдал себя.

— Скажи ей, — с вызовом продолжил он, — что моя последняя мысль была о ней.

Если он погибнет, это уже не будет иметь значения, а если выживет, тем лучше.

Неудивительно, что Эндрю так отважен и предан его отцу, подумал Джеффри, он служил даме своего сердца. Джеффри тоже мечтал о возлюбленной, но мысль о женитьбе не вторгалась в эти романтические размышления. Женитьба была делом, ничего общего не имеющим с любовью. Это было заботой отца или сюзерена. Жениться нужно для воспитания детей, приумножения земель, укрепления связей. Любовь же, Джеффри взглянул на Эндрю, любовь была чем-то иным.

Рэннальф знал, что люди негодуют, но не предпринял никаких попыток поднять их дух и укрепить мужество. Он нетерпеливо вздрагивал в седле, удивляясь, для чего нужен этот фарс — вести людей на боевые позиции. Совершенно ясно, что атаковать сейчас невозможно. Он стер с лица мокрый снег и выругался. Пока не образовалась новая корка, град жалил еще сильнее. Чего они здесь ждут? Пока не превратятся в ледяные статуи? Ему только с третьей попытки удалось тронуть коня с места. Когда он остановился, то оказался рядом со Стефаном. Король в окружении своих вассалов взволнованно смотрел на замок Малмсбери.

— Наверное, пламя не может разгореться в такой шторм, — растерянно пробормотал Стефан.

— Но должен же быть по крайней мере какой-то дымок, — ответил незнакомый голос.