До его дома молчали. Маринка искоса поглядывала на Сергея, а он смотрел только на дорогу. Она тоже попыталась смотреть только на дорогу, но огни впереди едущих машин и мелькание ярких витрин быстро стали раздражать.

Кажется, Мажарин смягчился, пока они ехали. У дома даже дверцу открыл, руку подал и почти деликатно выволок из машины. Впихнул в подъезд, потом в лифт…

В квартире скользнул по ней взглядом и замер. Шагнул, взял за плечи и чуть пригнулся, пристально всматриваясь в лицо.

— Ты трезвая, что ли?

— Ну да, — подтвердила Стэльмах. — От апельсинового сока, вроде, не пьянеют.

— Чё тебя так штырит тогда?

— Как я могу пить? Вдруг Мажара мой сегодня нарисуется и трахнуть меня захочет, а я в отключке. Нет, я теперь всегда должна быть при трезвой памяти, — рассмеялась она, взбесив Сергея резким смехом.

— Вены покажи, — сначала сказал спокойно.

— Чего? — хлопнула глазами.

— Вены покажи! — заорал он.

Марина улыбнулась и почему-то не стала спорить. Наоборот. С демонстративной послушностью скинула на диван кожаную куртку. Вытянула вперед сначала правую руку, потом левую и торжественно отчеканила:

— Не колюсь, не нюхаю, в десна не втираю, клянусь.

— Рот закрой, не беси меня сейчас.

— Сейчас нельзя, потом можно?

Мажарин взял ее за запястья и осмотрел руки: все тонкие выступающие венки. Но этого ему оказалось мало, он толкнул Маринку на диван и задрал вверх платье. Его взгляд пытливо обежал паховую область, бедра, щиколотки и даже пятки, но ничего, кроме чистой кожи и кое-где синячков после их недавнего секса, не нашел.

— Ой, Мажарин, какие у тебя руки нежные, — улыбнулась она фальшиво.

Он поднял на нее разъяренный взгляд, Марина скомкала под ним улыбку и почему-то сконфузилась. Села на край дивана и стыдливо поправила платье, натянув его пониже на колени.

— Я не наркоманка, — тихо сказала она, скоро и неровно пробежавшись ладонью по волосам.

— Чего дуришь тогда? Спектакли устраиваешь!

Ее пустоватый взгляд приобрел осмысленность, но вместо ответа она попросила:

— Пойдем на улицу. Прогуляемся. Я покурю. А то у тебя тут курить нельзя. Пожалуйста.

— Молодец какая, уже запомнила первое волшебное слово, — язвительно похвалил Мажарин. — Скоро мы их все с тобой выучим. Их, знаешь, как много в русском языке. Пойдем. Проветрим твои мозги кислородом. Если там есть что проветривать.

Вскочив с дивана, будто до этого и не сидела как прибитая, Марина схватила куртку и унеслась в прихожую обуваться.

— Мажарин, — вдруг сказала Стэльмах и нахмурено оглядела его. Стиляга, куда деваться. Черный пиджак на белоснежную рубашку, синие джинсы. — А чего это ты сегодня такой красивый? На свидание, что ли, ходил? И откуда у тебя деньги на такие шмотки?

— На какой конкретно вопрос отвечать?

— Про свидание.

— Ходил. Прошло успешно.

— Нет-нет, так не должно быть.

— Почему это? — рассмеялся он.

— Ты не можешь мне изменять. Ты что. У нас сейчас, может быть, лямур начнется.

— Угу, тужур. Пошли. Мартышка, блин. — Открыл дверь и вышел на площадку, а Маринка задержалась в прихожей и еще минуту обозревала себя в зеркале в поисках того, что же так рассмешило Мажарина.

Они спустились на первый этаж, вышли на улицу и медленно побрели по тротуару, отходя подальше от дома. Маринка взяла Сергея под руку и крепче прижалась к его боку.

— Я не могу на ходу курить, — как-то несмело прошептала Стэльмах.

— Пойдем. Вон там на лавочку сядем.

— Откуда в этих зарослях лавочка?

— Оттуда. Такие же смышленые, как и ты, постарались, которые на ходу курить не умеют.

Пить, наверное, тоже.

— Здорово, — восхищенным шепотом сказала она и запнулась обо что-то. — Нет, не здорово… — Усевшись на краешек лавки, потерла лодыжку.

Мажарин тоже сел и расслабленно откинулся на деревянную спинку. Втянул в себя холодноватый воздух, разминая грудь глубоким вздохом.

Стэльмах пошарила в кармане, вытащила пачку, зажигалку и закурила тонкую сигарету.

Прислушалась. Откуда-то из окон доносились крики и ругань. Похоже, разыгрывалась семейная сцена.

— Слышишь? — тихо спросила Маринка. — Козел… как ты мог… да я уже жалею, что замуж за тебя вышла… — шепотом скопировала интонацию орущей бабы и тихо засмеялась.

— У людей драма, наверное, а ты ржешь, — посмеялся и Мажарин.

— Там за каждым окном своя драма, — веселым шепотом сказала она. — Кто-то ссорится, кто-то трахается, а кто-то, может, помер. — Глубоко затянулась и задержала дым в легких. — Серёжа?

— Чего?

— А мы с тобой как эта скандальная парочка, да?

Он глуховато рассмеялся и шире распахнул пиджак. Жарко было. От Маринки.

— Ну, — сама себе кивнула. — Уже и поругались, и помирились.

— А мы что помирились?

— А что нет? — театрально удивилась она.

— Нет, конечно. Вот после минета и помиримся.

— Подержи, — сказала, отдавая ему сигарету, которую он, чуть опешив, не спешил брать. И Маринка хохотнула: — Размечтался. Подержи, говорю.

Хочу волосы расплести, башка болит от шпилек.

Он взял сигарету. Маринка стала ощупывать голову и вынимать невидимки.

— Подержи, — снова скомандовала она и положила в его раскрытую ладонь шпильки и невидимки. Встряхнула волосы, потом поснимала с себя все драгоценные побрякушки, наручные часы и вздохнула так, словно не украшения с себя сняла, а наручники.

Мажарин сунул всё, что ему всучили, в карман пиджака. Марина забрала у него сигарету и выбросила. Да, это так в ее духе: дать подержать сигарету, чтобы потом просто ее выбросить.

Где-то рядом залаяла собака. По голосу слышно, что не мелкая шавка, а здоровая псина.

Потому что глубоко лаяла, басовито.

Маринка вся вздрогнула, прижалась к Мажарину и прошептала:

— Мамочки, как я боюсь.

— Не бойся, она же на поводке.

Псина появилась на дорожке вблизи их лавочки. Хозяин остановился, натянул поводок, прикурил и медленно пошел дальше. Марина, задержав дыхание, провожала его взглядом, пока рубиновый кончик сигареты не потерялся где-то между домами.

— Ну и что… я все равно боюсь… я просто боюсь собак.

Он обнял ее за плечи, и Марина сразу вздохнула свободней, обмякнув. Хотела чмокнуть его в губы, но Мажарин отвернулся.

— Я не буду с тобой целоваться.

— Почему это? — удивилась она.

— Потому что ты накурилась. Терпеть не могу курящих девок.

— Будешь. — Она забралась ему на колени, сжала лицо руками, не давая отвернуться, и крепко поцеловала. — Будешь.

Он рассмеялся, снова отворачиваясь, но Маринка не отставала. Всем телом навалилась на него, притиснулась грудью, придавив к лавочке.

— Хочу поцеловаться.

— Пойдем домой. Дома поцелую.

— Хочу сейчас.

— Слезь с меня, плохая девочка.

Она сбросила туфли и уселась на Мажарине еще удобнее.

— Дай язык.

— Нет, — засмеялся он.

— Нет? Тогда какого хрена твои руки у меня под юбкой?

— Это случайность.

— Нет, это уже закономерность.

Стэльмах вдруг перестала веселиться, словно что-то неприятное вспомнила. Сергей, почувствовал, как слегка напряглось ее тело. Она схватила его за лицо и уткнувшись нос к носу стала пытать:

— Мажарин, скажи мне. Ты был у кого-то? Правду говори.

— Я был у кого-то.

— Ты где-то шлялся?

— Я где-то шлялся.

— Ты правда сейчас спал с какой-то девкой? Да? — У нее даже голос дрогнул. Она схватила его за лацканы пиджака и встряхнула. Встряхнула только пиджак, разумеется, не Мажарина.

— Нет, у меня были дела поважнее, — сказал он, хотя логичнее было наврать про девку.

Пусть остынет.

— Это хорошо, — обрадовалась Марина и вдруг стихла. — Боже, как я тебя ревную, — прошептала она. — У меня аж температура поднялась.

— У тебя не из-за этого температура поднялась.

— Из-за этого.

— Дура ты упоротая, — засмеялся он и стиснул ее, прижав к себе. — Ты даже на звонки мои не отвечаешь. Ревнует она.

Ревновала она. Бешено. Как представила Серёжку на какой-то бабе, тошнота к горлу подступила.

Чтобы сбить это противное ощущение, Марина уткнулась ему в шею. Вот так бы вечно сидеть в блаженном кайфе, что давали его руки, слышать его дыхание, никому больше не слышное, чувствовать тепло тела. И не отпускать его никуда, и никому не отдавать…

— Мажарин, ты меня хочешь? — прошептала на ухо. — Скажи быстро. Как ты там говорил?

Страшно хочу…

— Страшно хочу… и придушить, и трахнуть одновременно. Раньше думал, что так не бывает.

— Это ты просто со мной не знаком был. Лямур-р-р, — промурчала она, присасываясь к его шее.

— Пойдем. Я тебя дома отлямурю. Как хочешь, так и отлямурю. Только не здесь…

Еще минута, и они не остановятся. Им достаточно одного прикосновения или поцелуя, а потом начиналось настоящее сумасшествие.

Поздно… Чувствовал, как у Маринки по спине прошла крупная дрожь. Он ловил ее, заражался. И противостоять этому невозможно. Тут же горячая кровь ударила в пах. Руки сами сжали ее бедра.

Марина сильнее вздрогнула и приникла горячим ртом к его губам. Влажно лизнула язык и сладко еле слышно застонала. Сучка такая. Знала, что это его безумно возбуждало.

— Просто поцелуемся… — выдохнула, отрываясь.

— Угу, просто… — зверея от ее неуместной настойчивости и своего желания, запустил пальцы в волосы, сжал руками голову и снова притянул Марину к себе.

С ней невозможно просто целоваться. С ней нужно целоваться только в кровати, чтобы облизать всю, языком затрахать и зацеловать губы до онемения. Загрызть и закусать.