Оксана Сергеева - Мажарин

— Сережа, с тобой все в порядке? — попятилась от него в гостиную.

Мажарин странно смотрел на нее, все еще не сказав ни слова и даже не поздоровавшись. Что-то изменилось в нем. Не могла понять что.

— Нет, — ответил глухо, когда она уже забыла, о чем спрашивала.

— Что нет?

— Не в порядке, — смотрел и не узнавал ее.

Или наоборот — узнавал? Наконец узнал и увидел в ней свою Маринку. Ту, от которой семь лет назад с ума сошел.

— Мажарин, ты пьян? Ты пьяный за рулем?

— Нет. Я трезвее, чем стекло. Уже.

— Ты пил?

— Было дело, — пошел за ней, завороженно и одержимо всматриваясь в лицо.

И больше ни слова. Кружили по гостиной, присматриваясь и принюхиваясь, словно до этого не виделись и вот только встретились. Он шел за ней, она почему-то отступала, пятясь и не останавливаясь. Наконец присела на диван и тут же вскочила. Сергей притянул ее к себе, резко схватив за руки.

Маринку пронзил болезненный жар — в голове помутнело. От Сережи сегодня пахло тем парфюмом, что стоял у нее в ванной, но на его горячей коже он звучал совершенно иначе. Не кричал, а окутывал и обволакивал. Глубокий, свежий.

Холодный и мощный, как горная река. Еще эта белая рубашка…

Мажарин прижал ее к себе, крепко обхватив руками за плечи. Марина заупрямилась, пытаясь его оттолкнуть.

— Я знаю, что надо сделать, и тогда все кончится, — быстро зашептала, закрыв ему рот ладонью. То ли молчать заставляла, то ли не давала себя целовать. — Тебе сразу станет легче… потому что все кончится. Отпусти.

Ослабив свою хватку, одернул от лица ее руку.

Какие-то доли секунды.

Ее дикий рывок — звон разбитой напольной вазы, которую Маринка сбила, выбегая из гостиной.

Его мысль в голове ослепляющей вспышкой и рев:

— Марина!

Он уже на пороге кухни. Маринка с ножом в руке.

— Стой. Не делай этого, — заговорил холодно, а внутри горело. Будто несколько километров пробежал или вдохнул раскаленный воздух.

Она замерла, но нож от запястья не отняла.

— Я вчера тоже думал: нахуй все послать или повеситься, — не смотрел на ее руку, боясь потерять взгляд. Точно видел, что сделает это — резанет до самой кости. Потому что глаза… глаза у нее отрешенные, как остывшие.

Уставшие. От жизни.

После этих слов она чуть нахмурилась, насторожившись, и Сергей незаметно вздохнул, почти без воздуха, одной грудной клеткой.

— Выбрал первое.

Ее ответом был тоже вздох. Только громкий. Со стоном.

— Теперь ты меня бросить решила? Как тогда? — внешне немного удивился, для нее, но внутри не удивился ничуть.

— Я тебя тогда не бросала.

— Раз тогда не бросала, куда теперь собралась? Меня с собой забирай. Что мне тут без тебя делать? Я без тебя не смогу.

— А как ты без меня до этого жил? Целых семь лет?

— Хуево. Хорошо бы жил — не пришел, — с каменной уверенностью признался он.

Не сдерживался, говорил действительно спокойно и ровно, потому что, идя к ней, сразу настроился на бесконечное терпение. Знал: легко не будет, придется говорить об одном и том же. Много. Часто. Постоянно об одном и том же, но, чтобы ей казалось, что говорят они о разном, а он всего лишь о том, что она ни в чем не виновата.

— Так будет лучше.

— Кому лучше?

— Тебе.

— Мне — нет.

— Ты меня ненавидишь.

— Нет.

— Нет? — переспросила, как ему показалось с надеждой.

— Нет.

— Люблю…

Хотел сказать. Сказал бы. Но, ебвашумать, не так же! Они и так с Маринкой по горло в крови, что ж и первое признание кровью марать? По-другому хотел. Чтобы на этот раз все по-другому…

— Я другое чувствую. Совсем. Ты же дашь мне возможность сказать, что именно я чувствую? Тогда не успел. Куда ты без меня собралась? Мне сейчас плохо. Хочешь, чтобы стало еще хуже?

— Нет.

— Я там был. По небу погулял, бога, правда, не видел, может, оно и хорошо. Нет там ничего интересного, на земле лучше. Положи нож, Мариша.

— Я тебя не бросала. Никогда бы не бросила. Никогда в жизни, — произнесла с твердым отчаянием. — Он меня не отпустил. Я просто не смогла вернуться. Тогда все было из-за тебя и ради тебя.

— Я знаю. Это должно было быть наше время. Наши семь лет. Мы бы не расстались, правда?

Марина кивнула. Потом замотала головой.

— Нет, не расстались, — прошептала, объясняя, что пыталась подтвердить своими жестами.

— Я знаю. Так и жили бы вместе. Заботились друг о друге, — слегка улыбнулся, будто что-то представив. Какой-то возможный эпизод из их несостоявшейся жизни. — Не ругались. Или ругались? — как будто задумался. — Ругались, — сказал с уверенностью. — Я бы тебя ревновал к каждому столбу. Точно ругались бы.

Она не ответила. Страдальчески поморщилась, вглядываясь в его тихую улыбку и стараясь вникнуть в слова, казавшиеся непонятными и нереальными. Но вот лицо разгладилось, губы еле заметно дрогнули, взгляд потеплел.

— Поженились. Ты бы вышла за меня, Мариша?

Ее ожившие глаза наполнились слезами:

— Не вышла бы, бегом побежала…

— Ребенка бы родили, да? Может даже двоих. За семь лет одного бы точно родили.

Подняв свободную руку, Марина закрыла себе рот: боялась, что сейчас в голос разрыдается.

Даже не мечтала о таком: о семье, о детях от него.

Сначала не успела, а потом уже нельзя было.

— Кого ты хочешь? Мальчика или девочку? — продолжал Сережа.

— Ты больше не уйдешь? — в ответ спросила.

— Нет. Видишь, как много мы не успели. А ты куда-то собралась… Так мальчика или девочку?

Сглотнув ком в горле, зажмурилась, пытаясь сдержать слезы.

Господи, как страшно заглядывать в свои мечты, которые даже от себя прятала, не то, что от Мажарина…

— Мальчика, наверное… А ты бы говорил: «Маринка, ты мне из пацана бабу не делай», да?

Потому что я бы его нежила и баловала… Говорил бы, да?

— Говорил бы. Я обязательно тебе именно так и скажу, если ты пацана нашего

будешь сильно баловать.

Марина заплакала и вздрогнула, но не от слез: все-таки случайно порезалась. С самого начала нож неловко взяла, указательным пальцем соскользнув на лезвие. Забывшись, сжала его, вот и царапнула кожу.

Отбросив нож, сделала шаг к Мажарину, но снова отступила. Просветлевшим взглядом посмотрела ему в лицо и выдохнула:

— А ты все знаешь…

— Знаю. Раздевайся, — попросил мягко, но настойчиво.

Стэльмах хотела бы отшутиться, что сегодня у нее болит голова и вообще она не очень сексуальна после неудачной попытки вскрыть вены, но понимала, что сейчас разговор совсем не о сексе.

— Разденься, — подтвердил ее мысли, — я хочу на тебя посмотреть.

— Тебе не понравится. Там ничего красивого, — сжала пораненную руку в кулак и спрятала за спину.

— Конечно. Мне никогда не нравилось, когда кто-то обижал мою Маришу.

— Твоей Мариши больше нет. Они ее убили.

— Нет. Им это не под силу.

Облизнув губы, она чуть скривилась: то ли от соленых слез, то ли от своих мыслей.

Но осталась на месте.

— Иди ко мне, девочка моя любимая, иди. — И сам стоял, не шелохнувшись, будто

Боясь лишним движением напугать ее.

— Я не могу, — качнула головой.

— Я помогу тебе. Иди ко мне, Мариша моя. Так бывает, я знаю, когда кажется, что все кончилось и ничего уже не будет. И сил уже нет… Я все это знаю. Надо сделать последний рывок, один шаг… а потом будет хорошо, Мариша…

— Иди ко мне, — полушепотом снова позвал Сергей.

Но Марина стояла, не двигаясь. Как будто и не собиралась подходить, все еще храня в глазах неверие.

Может, ошибался, но ему казалось: она должна подойти к нему сама. Найти силы для первого шага. Собраться и сделать рывок, переступив через боль и страх, сомнения и недоверие.

— Жить надоело? Устала? Ради себя устала, а ради меня? Ради меня, Мариша. Ты мне очень нужна. Разве можно сейчас все бросить? Ты не имеешь права.

Она сглотнула горькие слезы и вытерла мокрое лицо. Страшно верить тому, что Мажарин говорил. И не верить нельзя. Как ему не верить? Так сладко и нестерпимо звучали его простые понятные слова.

Когда случается то, чего боишься, душа рвется от боли. Когда сбывается то, о чем даже не мечтал, душа рвется так же.

Тяжело, как эти, ей не давались даже первые шаги после перелома позвоночника.

Расстояние-то несколько метров, а вечность шла, еле ноги переставляла, будто за несколько минут ходить разучилась.

Как только приблизилась, Мажарин схватил ее с дикой силой и сумасшедшей надеждой.

— Не делай так больше. Слышишь? Никогда больше так не делай. Никогда! — уткнулся в шею и вдохнул все, что только мог вдохнуть, лишь бы заглушить вновь подступающую тошноту. Свет снова померк для него, и тьма наступила. Но приятная, пахнущая Маринкиными духами, ее кожей, слезами.

— Вот правильно ты говорил: уходить надо вовремя, — без слез всхлипнула, — надо было уйти тогда…

— Когда?

— После тех разборок с гопниками. Тогда ничего бы с тобой не случилось.

— А с тобой? — прижался губами к щеке.

— А со мной — да, я бы все равно сорвалась… Веня все равно бы меня выпорол…

Сергей внутренне вздрогнул, импульсивно стиснув ее сильнее: руки сами собой сжались.

Сказал Маринке, что все знает, но ничего не знал. Знал, от чего лечилась, медкарту прочитал, историю болезни и выписку. Все, что Витька притащил, изучил, только вот как с ней это сделали, в документах не написано.

Она снова сухо всхлипнула и попыталась оттолкнуться. Беспокойно зашевелилась, стараясь взглянуть ему в лицо, но Сережа не позволил, удержав ее голову за затылок. Не надо. Не нужно ей видеть его глаза. В них, наверное, сейчас нет ничего человеческого. В них не то, что ей нужно и можно видеть.