Оказалось, что она помнит каждое слово, сказанное им на вечере, каждую улыбку и жест, странную горькую искренность, с которой он говорил о своей семье, почти отцовскую нежность к Гретхен, сочувствие к Джули. И вся эта череда воспоминаний завершилась одним самым ярким, самым жгучим воспоминанием — о маленькой площадке на самом верху дома, где они стоят, прижавшись друг к другу и спрятавшись от всех.

Память о поцелуе преследовала Фрэнси. Она никогда не испытывала ничего подобного.

Сверкающий мир Антона Магнуса распростерся под ними словно вечерняя панорама, освещенная разрядами молний, и казалось, что вся эта сила, и блеск, и мощь влились в руки Джека, в его губы, язык и пронзили Фрэнси, охватив ее пламенем.

Даже сейчас на своих губах она чувствовала вкус его губ, пальцы ощущали упругость его плоти и неистовство желания, притягивающего ее все ближе, ближе… От этих воспоминаний у Фрэнси кружилась голова и слабело тело. В мозгу звучали ее же собственные бессвязные слова, и Фрэнси проклинала и их жалкую наивность, и свою самозабвенную страсть в объятиях Джека. Что он думает о ней сейчас? Ей была нестерпима мысль о том, что Джек мог принять ее уступчивость за символическую уплату долга — ведь он поддержал ее в совете директоров, и именно ему она была обязана своим теперешним положением.

Фрэнси не уставала повторять себе, что все происшедшее ничего не значит, подумаешь, двое взрослых людей поцеловались. Какие пустяки! Меньше, чем пустяки!

И потом, Фрэнси не могла не думать об очаровательной Белинде Деверо. По всей видимости, именно она все же станет женой Джека. А если между сыном и отцом существует ссора из-за Белинды, что ж, Фрэнси до этого нет никакого дела… как и до других конфликтов в семье Магнусов.

Именно поэтому Фрэнси все эти две недели избегала Джека, общаясь с ним только с помощью служебных записок относительно подготовки к поездке в Европу. Он же, со своей стороны, к невольному разочарованию Фрэнси, тоже не пытался встретиться с ней.

Вечер за вечером Фрэнси, проклиная себя, сидела дома, не отходя от телефона, но звонка все не было… Больше всего на свете ей хотелось теперь побыстрее уехать. Да, она спасалась бегством, бежала и от себя, и от него, хотя вся ее женская сущность молила, требовала поднять телефонную трубку, набрать знакомый номер, услышать голос Джека, найти способ увидеться с ним, испытать снова — пусть только один, последний раз! — то незабываемое, неземное блаженство…

Фрэнси вылетела в Париж десятичасовым рейсом; багаж ее состоял в основном из документов. Она была слишком взволнована, чтобы спать в самолете, и весь полет провела, повторяя голландскую грамматику и обдумывая детали главной компьютерной программы.

Когда самолет приземлился в Париже, в шесть утра, Фрэнси чувствовала себя измотанной до предела физически. Но как ни странно, воодушевленной и полной какого-то радостного ожидания.

Она пересчитывала в багажном отделении чемоданы и ящики с материалами и документами по компьютерной сети, когда странно знакомый голос окликнул ее по-французски:

— Mile. Bollinger? Vous permettez…[5]

Обернувшись, Фрэнси увидела красивого француза в безупречно строгом костюме и пальто, с улыбкой протягивавшего ей руку.

— Я… как вы меня узнали? — удивилась она.

— Мои шпионы в Нью-Йорке предупредили, что вы очень красивы, — перешел он на английский. — Позвольте представиться — Ролан де Люме.

— Ах, это вы! — обрадовалась Фрэнси.

Она вела оживленную переписку с Роланом де Люме с того самого момента, как Джек связал ее с «Магнус Франс». Люме был вице-президентом французской компании и самым ценным на сегодняшний день деловым знакомым Фрэнси, который мог помочь ей сориентироваться в незнакомой среде.

Теперь только она поняла, почему его голос показался ей знакомым: она ведь говорила с ним дважды по телефону, когда звонила в «Магнус Франс», уточняя детали своего приезда.

Внешне Ролан де Люме казался воплощением мечты всякой американской девушки о романтическом французе. Загорелый, элегантный, подтянутый, со спортивной фигурой, он выглядел моложе своих сорока пяти лет: темные волосы были лишь слегка тронуты сединой на висках, а в черных глазах отражались чувственность и незаурядный ум. Он прекрасно, с едва уловимым акцентом, говорил по-английски, и обладал поистине аристократическими манерами.

Де Люме усадил Фрэнси в служебный «ситроен» и доставил на левый берег Сены на Дю Шерш Миди, в уютную квартиру, где ей предстояло жить. Дом был очаровательным и очень старым, с внутренним двориком за крошечной калиткой, помещением для консьержки и небольшим газоном, на котором стояла забавная статуя сфинкса на каменном постаменте.

Квартира оказалась на верхнем этаже. Лифт был совсем маленьким, и Ролану пришлось сделать два рейса, чтобы поднять весь багаж Фрэнси. Квартира ей очень понравилась — бывшая артистическая студия с огромными окнами, из которых открывался вид на крыши Парижа с их узкими печными трубами, а всего в двух кварталах возвышались купола церкви Сен-Сюльпис. Глядя на эту великолепную панораму, отражающую самую суть и дух города поэтов и влюбленных, Фрэнси впервые за последние недели почувствовала себя счастливой.

Когда вещи были наконец сложены в гостиной, Ролан де Люме начал прощаться.

— Я так рад, что вы теперь здесь, с нами, — сказал он.

— Вы очень добры, что встретили меня. Жаль, что пришлось так рано вставать.

— Что вы, для меня это радость. Ну, а сейчас вы, быть может, хотите отдохнуть? Я позвоню во второй половине дня.

Фрэнси покачала головой:

— Я бы хотела приступить к работе прямо сейчас. Я совсем не устала.

— Вы уверены? Разница во времени при таких полетах очень изматывает.

— Уверена, — настаивала Фрэнси.

— Прекрасно, — кивнул Ролан. — Тогда вы сможете встретиться со своими новыми коллегами за ленчем. В час дня не поздно? Я сам заеду за вами.

— Лучше не может быть.

Следующие три часа Фрэнси провела над привезенными бумагами, думая о том, как произвести наилучшее впечатление на французских специалистов. Потом она приняла душ, тщательнее, чем обычно, причесалась, надела строгую юбку и блузку, купленные специально для этого случая.

Ролан появился ровно в час.

— Не огорчайтесь, если некоторые из моих коллег будут с вами холодны поначалу, — предупредил он, подъезжая к ресторану, где была назначена встреча. — Вы должны помнить, что мы не столь бесстрашно, как американцы, идем на внедрение новых методов в бизнесе.

И улыбнувшись, он открыл для Фрэнси дверцу автомобиля.

— В любом случае ваше очарование заставит их быстро забыть о всех своих сомнениях.

Но все оказалось не так просто. Фрэнси поняла это, как только села за стол с восемью крайне подозрительно настроенными французами, чьи вежливые приветствия не могли скрыть, насколько они недовольны насильственным вторжением чужака в их мир.

— Мадемуазель, — приветствовали они по очереди девушку, вставая, чтобы пожать ей руку, но сохраняя настороженное выражение на лицах.

— Очень рад…

— Счастлив познакомиться…

К своему удивлению, Фрэнси обнаружила, что французы возражали против ее проекта куда более энергично, чем совет директоров в Америке.

— Если бы только мадемуазель позаботилась навести справки об условиях работы в Европе… — снисходительно объявил один из директоров.

— Не мешало бы учесть все обстоятельства, — процедил другой.

— Заказать эту адскую машину! Совершенно невозможно! Неслыханная затея, — настаивал третий, дымя сигаретой и хмуро глядя на Фрэнси, которая, очевидно, никому из присутствующих не внушала доверия из-за своей молодости и явного отсутствия опыта.

Фрэнси, однако, пыталась парировать возражения со спокойной уверенностью и разъясняла детали своего проекта, подчеркивая, какие выгоды ожидают компанию в случае его осуществления, убеждая, что все нововведения будут сделаны ценой минимальных изменений в повседневной работе. Она понимала: сейчас важнее всего тактичность и осторожность, поэтому старалась быть как можно более дружелюбной и общительной.

Во время этого разговора Фрэнси обнаружила, что французский подводит ее в тех случаях, когда с помощью технических терминов требуется объяснить суть компьютерной технологии. Она то и дело останавливалась, подбирая слова, начала сказываться бессонная ночь, проведенная в самолете, усталость. Густой дым крепких французских сигарет ел глаза, от ресторанной духоты кружилась голова.

Но, к счастью, на помощь девушке пришел Ролан де Люме и буквально спас Фрэнси, заплутавшую в дебрях информатики, сопроводив безукоризненный перевод собственными комментариями, направленными на то, чтобы убедить и успокоить взволнованных коллег.

К концу встречи было достигнуто нечто вроде пата[6]. Фрэнси все же удалось произвести на французов впечатление своими знаниями и дружелюбием, но тем не менее они предпочли занять позицию выжидания, не желая ничего принимать на веру до тех пор, пока на практике не убедятся в эффективности компьютеризации.

Наконец, обменявшись рукопожатиями, все разошлись, не забыв похвалить превосходное произношение Фрэнси.

— Спасибо за помощь, — искренне поблагодарила она Ролана по пути домой. — Как глупо было с моей стороны не освежить в памяти технические термины!

— Наоборот! — улыбаясь, возразил он. — Ваш французский великолепен, а некоторые затруднения только усиливают ваше очарование. Поверьте, теперь мои коллеги начнут относиться к вам серьезно. Вы прекрасно справились, а сейчас нужно хорошенько отдохнуть.

Фрэнси и впрямь выглядела совершенно измученной.

— Увидимся завтра в офисе, -сказала она на прощание.

— Буду ждать, — ответил Ролан и, убедившись, что консьержка открыла двери, помахал девушке рукой и направился к машине.

Фрэнси, еле волоча ноги, поднялась наверх, села на постель. Ее всю трясло, но спать не хотелось.

Она подошла к окну и долго стояла, глядя на крыши. В умирающем предзакатном солнечном свете Левый берег выглядел таинственным и манящим. Повинуясь внезапному порыву, Фрэнси решила побродить по городу. Если верить путеводителю, до бульвара Сен-Жермен и Латинского квартала отсюда не более десяти минут ходьбы. Она не спеша прогуляется, потом поужинает и крепко проспит до утра.