Исправь Рождество. Принимая душ, я продолжала ломать голову над этой загадочной фразой. Некоторые Рождество ненавидят. Мне бы тоже стоило.

Это могло бы объяснить перемены в настроении Севастьянова. Когда я заикнулась о Рождестве, он отрезал "не напоминай мне!".

Мысль, что его что-то мучает, меня беспокоила. По-настоящему.

Потому что я была идиоткой.

Он сказал, что будет держать меня здесь, пока не избавится от своих чувств. Он продолжал над этой задачей работать, а Катарина западала на него всё сильнее.

Иначе зачем бы мне прихорашиваться? Выйдя из душа, я надела красное платье без бретелек, дополнив его единственными имеющимися в моём распоряжении аксессуарами: серьгами и браслетом, оставшимися с того самого первого дня. Волосы я заколола в небрежный пучок, накрасила глаза, а на губы нанесла блеск.

Чувствуя себя за предпринятые усилия глупо, я нахмурилась, глядя в зеркало. Это всего лишь совместный приём пищи бандита и его пленницы (той самой, которую называют "лживая prositutka").

И всё равно я пришла в столовую пораньше и зажгла побольше свечей и светильников, расположенных на выходящем в комнату балконе. Накрыла стол и для Севастьянова распахнула все окна и двери, наполнив комнату звуками прибоя.

Когда он ко мне присоединился, я улыбнулась, увидев на нём брюки и пиджак - он тоже приоделся. Это кое-что значило.

Я заговорила первой:

- Так и быть, я готова с тобой поделиться едой, потому что больше никакого подарка не приготовила. А вообще-то я выбирала между высокой блондинистой надувной куклой - и золотой рыбкой.

- У меня целый шкаф блондинистых надувных кукол, а рыбки плохо переносят перелёты. Так что ужин - это разумный выбор.

Я улыбнулась:

- Мохито или вино, Ruso?

- Водку.

- Ни в коем случае. Здесь я устанавливаю правила, а не нравится - катись куда-нибудь ещё.

Он слегка приподнял бровь.

- Мохито.

Я наполнила бокал. Когда он попробовал коктейль, я поняла, что напиток ему нравится. Мы сели, и я положила ему всего понемногу, подробно перечисляя ингредиенты каждого блюда.

Отведав окорок, он, казалось, изо всех сил пытался сдержать реакцию.

- Значит, помимо всего прочего, ты ещё и готовишь. Дома научилась или брала кулинарные классы?

- Дома.

Он съел всё, что было в тарелке, так что пришлось положить добавки. Но когда он протянул тарелку за третьей порцией, я возразила:

- Ещё много всего на десерт.

Первый же кусочек туррона заставил его застонать. Покончив с ним, а также с пудингом и двумя буньелос, он отметил:

- Спонтанный оргазм я не испытал, но был к тому близок.

Я усмехнулась сквозь край бокала с мохито.

- Ты могла бы стать поваром, - сказал он.

- Было бы здорово. Но мне как-то ближе твоя роль магната, тогда я смогу править миром.

- Думаешь, справилась бы с моей работой?

- Думаю, ты бы удивился.

Он поднялся и направился к серванту.

- Сомневаюсь. Я знаю, какая ты умная. - Вернулся он уже с бутылкой водки и двумя рюмками. - Ужин был кубинский, напитки после него - русские. – И наполнил рюмки.

Ой, мамочки.

- Budem zdorovy, - провозгласил он.

- Салют, - выпив, я закашлялась.

Наливая ещё, он спросил:

- И чьим же ужином я только что насладился?

- Извини?

- В праздники ты бы готовила для друзей или для семьи. Или для любовника, у которого я тебя отнял, - он залпом выпил свою порцию.

- Меня вдохновила кухня, - я выпила свою, вновь поморщившись.

- А что в ней такого особенного?

- Оборудование. - Оно работало. К тому же кастрюли здесь служили не для предотвращения потопа. - А почему ты так уверен, что у меня кто-то есть?

- Ты отзываешься на две вещи: деньги и удовольствие. Я даю тебе и то и другое, но ты всё равно отстраняешься.

Я нахмурилась.

- Этого определённо недостаточно.

- Почему у тебя не может быть партнёра? Если не нашла мужчину, не связанного с твоей работой, то уж кто-нибудь из клиентов тебя бы точно подцепил.

- Ты так уверенно об этом говоришь.

- Трахаясь с клиентами... - на его щеке дёрнулся мускул - ты... на них влияешь. И хочешь, чтобы я поверил, что ни один не захотел продолжить знакомство? - Он вновь наполнил рюмки. - Я вижу, слышу, чувствую тебя, ощущаю твой запах. Мужчины должны за тобой просто охотиться.

Я едва сдержала горькую усмешку. Если бы он только знал.

Эдвард всё больше и больше занимал мои мысли. Джентльмен снаружи, ни разу не выругался, ни разу не повысил голос, но всё время готовил моё убийство. На что же он способен теперь, после стольких лет вынашивания мести?

Порой казалось, что какой-то животный инстинкт подсказывал мне, что он близко...

- Ты делаешь это даже сейчас! - Севастьянов с грохотом поставил рюмку на стол. - Смотришь в пустоту, думая о нём! Это сводит меня с ума!

- Ни о каком любовнике я не думала.

- С чего мне верить этому или вообще всему, что ты говоришь? - Он вновь плеснул водки.

- Думаю, не с чего. Причин верить мне у тебя нет.

- Это сарказм? Высмеиваешь мою неспособность кому-то доверять? Это случилось не вдруг. За тот последний раз, когда я кому-то доверился, я буду расплачиваться до конца жизни.

- Что это значит? - Как именно расплачиваться?

Молчание.

И как же Василий хочет, чтобы я "исправила Рождество", если Севастьянов со мной не разговаривает?

- Ладно. Забудь.

Я встала, чтобы убрать со стола.

- Ты ещё и убираешься? - В голосе звучала издёвка, словно он намеревался сказать грубость, но это ему не вполне удалось.

- О, в уборке я профессионал. - Покончив с тарелками и упаковав гору остатков, я вернулась.

Он оставался в столовой, продолжая пить. Неужели он уже прикончил первую бутылку и принялся за вторую?

Я села рядом.

- Ты страдаешь. Мне это не нравится.

- Ага, эскорт-девица с золотым сердцем.

Глядя на него, я прищурилась. Прибегнув к оскорблениям, он решил установить между нами дистанцию? Вроде тех границ, которые я всё никак не могла прочертить?

- Por Dios, и опять карета превратилась в тыкву!

- Хочешь сказать, я угрюмый?

Как раз о таких вот сменах настроения я и говорила Иванне.

- Да, именно так.

Мой ответ его удивил?

- Весь мир считает меня сладкоголосым очаровашкой... кроме моей Кати.

- Расскажи, что у тебя в голове, Ruso.

Он ответил не сразу.

- Призраки прошлого. Не стоит слушать мой пьяный трёп.

- Я рискну.

Он подтолкнул ко мне рюмку.

- То воспоминание, в котором ты готовила паэлью - сколько лет тебе тогда было?

Внезапный вопрос.

- Почти четыре. - Я опрокинула рюмку, уже меньше морщась.

- Какое это было время года? - Он налил каждому новую порцию.

К чему он ведёт?

- Сразу после Рождества. Я запомнила, потому что это было до начала "красношарфовой войны".

- Что это?

После мохито с водкой мой язык начал развязываться. Или на меня так повлияли свечи и звук прибоя. Или мужчина, сидящий рядом.

- Мима, моя бабушка, связала для меня красный шарф, который мне ужасно нравился, с этим шарфом я буквально не расставалась и даже спала в нём. Мать хотела его отобрать, считая этот шарф символом моей гордыни. Она часто придавала вещам дополнительный смысл, утверждая, что ничто не происходит случайно. - В этом я вынуждена с ней согласиться.

- Продолжай.

- Даже в том возрасте я чувствовала, что борюсь за что-то большее, нежели просто за шарф. Эту битву я проиграть не могла. - Вздохнув, я подняла взгляд. - Тебе это всё наскучило. Твоя жизнь куда интереснее, чем мои глупые детские истории.

В его ответном взгляде было напряжение.

- Рассказывай, что было потом, Катя.

Ну. Я прочистила горло.

- Я убежала, грозясь уплыть далеко-далеко и никогда не возвращаться. Просидела, спрятавшись, на улице дотемна. Мима была в ужасе. Я не весила и пятнадцати килограммов, а ночь была холодной. Она вмешалась в нашу с mi madre ссору. Когда она прокричала, что я могу оставить шарф себе, я вернулась домой и проспала там до утра. Много лет спустя мать призналась, что жалеет о том, что не забрала у меня этот шарф - она была убеждена, что могла бы именно в тот момент обуздать мою гордыню. Могла бы сделать меня кроткой и покорной.

- Но проиграй ты войну, мы бы никогда не встретились.

Гордыня и бунтарство привели меня прямо к Эдварду. Конечно, я знала, что у матери был рак - симптомы проявились ещё до того, как Эдвард с Джулией на нас нацелились, только неизвестно, сколько бы ещё она могла прожить.

- Верно. Моя жизнь сложилась бы совсем по-другому.

- Ты хотела бы теперь проиграть в той войне?

- Не думаю, что буду знать ответ до самого конца своей жизни. - Надеюсь, этот конец не настанет на третьем десятке.

Он вращал рюмку по поверхности стола.

- В то время мне было тринадцать.

- Чем ты занимался? Катался на лошадях и бегал за девчонками?

На него словно пелена упала.

- Вовсе нет.

- Тогда чем? - Он не ответил. - Севастьянов, я рассказала свою историю. Теперь твой черёд.