- Громче, считай громче!

Снова удар. Белый всполох боли. Как же больно!

- Два! - выкрикнула и почувствовала облегчение.

Третий удар - и мне показалось, что на ладонях лопнула кожа.

- Три! – то ли крик, то ли хрипение.

Четвертый заставил меня дернуться, как от удара током.

- Четыре! – это уже вой раненого зверя.

Последний был самым ужасным. Может, потому, что был последним.

- Пять! – прохрипела я, сдерживая рыдания из последних сил.

Я не отвела глаз, не разрыдалась, не молила о пощаде.

Исповедник молчал. Я так ждала слов похвалы. Ради них я выдержала эту муку. А он молчал.

Безразлично отвернулся. Отошел к комоду. Выдвинул ящик. Достал что-то.

Я все также стояла, вытянув дрожащие от напряжения и пульсирующие от боли ладони.

Он подошел ко мне вплотную, взял в руки одну, жестом приказав опустить другую. Легко, едва касаясь, провел пальцами по горящей коже, втирая мазь. Повторил то же с другой.

Пристально посмотрел мне в глаза. Бесстрастный, ледяной. Неумолимый. Слезы рвались изнутри, заставляя губы дрожать, во рту было горько и отчаянно щипало в носу. И вдруг он улыбнулся.

- А ты гордая, – то ли похвала, то ли осуждение. – Но это не все твое наказание. На колени! Руки за спину!

Опять обжигающий лед.

На запястьях защелкнулись наручники.

- Посмотри на меня.

Подняла глаза, сморгнув пелену так и не пролившихся слез.

Жесткие пальцы сжали подбородок.

- О чем ты вспоминала, когда ласкала себя, Виктория? Отвечай! – бесстрастный голос, ни тени насмешки. И никаких шансов, что я смогу не ответить.

Меня захлестнул жаркой волной стыд.

- Вас, монсеньор, - прошептала я, опуская глаза, не в силах смотреть ему в лицо.

- Точнее! И я не разрешал отвести взгляда!

Веселые смешинки в золотистой глубине… ледяной холод серой стали…

- Во рту, - сама не поверила, что сказала это.

Едва заметная улыбка тронула строго сжатые губы.

- Ты вчера произнесла слово «служить», не понимая его истинного значения. Сегодня я покажу тебе, что это значит. А наказание твое будет состоять в том, что освобождения ты не получишь. Если посмеешь кончить без разрешения – будешь наказана. Жестоко.

Я нервно сглотнула. Как я могу этим управлять?!

- А теперь служи мне, Виктория! Так, как и хотела! - сквозь лед приказа – то ли насмешка, то ли предвкушение.

И я служила. Всем своим телом. Повинуясь ему радостно и беспрекословно.

На коленях с открытым ртом, направляемая его руками, то нежными, то жесткими, то ласкающими, то дарующими сладкую боль, его властным голосом, иногда прерывистым и похожим на рычание, когда он, взяв в кулак мои волосы, изливался в мое горло, распростертая под ним на кровати, с прикованными к изголовью руками.

Впервые с того дня, когда меня лишили девственности, во мне был мужчина. Он не был осторожен или нежен, скорее груб. Но я приняла его с благоговением. Он имел право на всё. Мой повелитель, мой Исповедник. Мой Бог.

Мое тело пело в его руках, как хорошо настроенный инструмент в руках музыканта, но за полшага до освобождения он оставлял меня жаждущую и истекающую от желания.

Когда силы покинули меня, он освободил мои руки, мягко растер запястья, внимательно осмотрев их. Укрыл одеялом.

- Можешь поспать, Виктория. Надеюсь, ты усвоила урок? Я могу оставить твои руки свободными? Ответь!

Я слышала его голос как сквозь толщу воды, глаза закрывались сами собой.

- Да, монсеньор.

Очнулась я от ощущения его ладоней на своем животе. Меня мягко, но бесцеремонно перевернули, словно куклу.

- Синяков нет, - казалось, он говорил сам с собой.

Прохладная ладонь провела по спине и остановилась в верхней части, слегка нажав. Вторая проникла под живот и приподняла бедра, которые через секунду легли на небольшую подушку. Снова мой зад оказался бесстыдно выпяченным вверх.

- Руки над головой! - тихо, но не оставляя сомнений, приказал он.

Шелк нежно скользнул по запястьям - он привязал мои руки широким шарфом к изголовью кровати.

Пряный, мускусный запах наполнил воздух. На плечи легко легли его ладони, ставшие теплыми и скользкими. Они гладили, массировали, разминали. Я уплывала на мягких волнах блаженства, разливающегося по моему телу. Волшебные руки спускались все ниже; на поясницу пролилось теплое ароматное масло. Застонав, я почувствовала, что на грани. Но тут же вспомнила приказ…

- Монсеньор… - прошептала я.

- Я знаю, Виктория, - он так спокоен. Как он может быть спокоен?

Скользя по моим ягодицами, сжимая их, пальцы словно невзначай скользнули между ними и покружили вокруг узкого входа. Я дернулась, сердце заколотилось от животного ужаса.

- Нет! - вскрикнула я.

Но он не остановился, проникнув внутрь одним пальцем. Добавил еще один.

Дура… я забыла… Остановить это может только стоп-слово! Но оно примерзло к моему небу.

Пальцы скользнули ниже, и я выдохнула, чтобы в следующее мгновение задрожать, когда они нашли набухший клитор.

Опять я таяла от мучительной сладости, жгучей и сводящей с ума. И в тот момент, когда я не могла больше сдерживать рвущиеся наружу потоки обжигающей лавы, он шепнул мне на ухо:

- Теперь можно.

Это было извержением вулкана. Но в тот момент, когда меня накрыло, он скользнул в мой зад, разорвав резкой болью. И замер…

У меня вырвался дикий, нечеловеческий крик.

- Тшш, - ласковый шепот, и пальцы вновь кружат на клиторе, таком чувствительном, что меня бьет током от легчайшего прикосновения. Боль так тесно сплетена с удовольствием, что я уже не понимаю разницы. Он снова двинулся, осторожно, медленно. Слезы текут по щекам, пропитывают подушку. Вперед… назад… опять вперед… снова назад... И теплая волна заново уносит к небесам, стирает боль. Я умираю и кричу… умираю… кричу… и опять умираю…

После разрывающего чувства наполненности было так странно ощущать пустоту. Его ладони шире развели мои бедра, и я дернулась. Мягкое касание прохладной влажной губки сверху вниз. Это было неожиданно и очень приятно. Из моего горла вырвалось какое-то кошачье урчание.

- Ты умница, Виктория. Я так тобой горжусь.

Он правда это сказал? Или мне почудилось?

Уже проваливаясь в сон, почувствовала, как он отвязал мои руки. Вынул подушку, укрыл меня пледом.

Последнее, что я услышала, был его голос, почти ласковый:

- Я закончил с тобой, Виктория. Когда проснешься, можешь одеться и ехать домой. Если не передумаешь за неделю - в следующую пятницу в восемь. И не опаздывай.

Мягкие губы коснулись моего обнаженного плеча. А может, мне это уже приснилось?


Глава 5. Раб


Вечером в своей квартире я пыталась понять, что со мной сделал Исповедник. То, что я вернулась другой, было очевидно. Еще по дороге домой в метро ловила на себе взгляды чужих людей и мне казалось, что каждый из них знает, почему так распухли мои губы, отчего болит задница и ноют ладони. Я краснела, жарко, заливаясь краской и потея. Но вместе с тем я видела, как в глазах мужчин мелькает что-то похожее на восхищение. Никто и никогда не смотрел на меня с восхищением. Я вспоминала слова, что Исповедник шептал мне на ухо, лаская мое тело. И оно немедленно отзывалось сладкой истомой. Сжимала колени, кусала губы и закрывала глаза.

В ванной я разделась догола и долго смотрела на себя в зеркало. Пыталась увидеть то, что видел он. И вдруг поняла. Мне уже не так противно мое отражение. Отдавая себя в руки Исповедника, я словно передала ему право меня ненавидеть и наказывать, сняв со своей души этот непосильный груз. Будто и вправду он отвязал от моей шеи этот мешочек с черными камнями, забрал его себе. Теперь я знала: за каждый проступок я заплачу болью и слезами. Но они больше не будут копиться, отягощая мою шею, пригибая меня к земле.

В сумке я нашла баночку с мазью, членский билет в тренажерный зал и листок бумаги с напечатанным текстом. Этот текст предписывал мне еще два дня смазывать мазью попу и ладони, а также с завтрашнего дня приступить к тренировкам в кардиозале на выносливость. Еще надо было сделать полную депиляцию воском.

Читая этот текст, я испытала самые разные чувства. Легкое раздражение, оттого что мне, словно маленькому ребенку, указывали, что делать. И странное теплое чувство, потому что обо мне заботился этот мужчина. Я знала его всего неделю, но уже стояла перед ним голая на коленях. Он брал меня всеми известными мне способами. Он связывал и бил меня. Его тихий печальный голос звучал у меня в голове. И я хотела вернуться. Хотела снова услышать от него: «Я горжусь тобой, Виктория». Ради этих слов я готова была вытерпеть что угодно.

В понедельник, когда я корпела над счетами за электричество и воду, меня вызвал к себе Зимин.

Я вошла и осторожно присела на край стула. Зимин стоял, прислонившись к письменному столу. Его губы тронула усмешка.

- Побаливает? – спросил он.

Я фыркнула и хотела уйти, но он схватил меня за руку.

- Не бесись. Я только хотел еще раз напомнить, что Исповедник выбрал тебя из девяти претенденток. Дорожи этим. Он лучший. Он поможет тебе.

Когда я вышла из кабинета, Алиса, та самая секретарша с иссиня-черными волосами и макияжем «смоки айз», спросила:

- Ты новая сабочка Исповедника?

Я опешила. За два года, что я проработала в «Спейсере», эта странноватая девушка ни разу не удостоила меня разговором или даже взглядом.