— Я затрудняюсь вам ответить, Елизавета.

— Это как-то связано с князем Ворожеевым.

— Могу вас заверить, — сказал Владимир, — в разговоре с вашим сыном мы не упоминали этого имени: ни сегодня, ни когда бы то ни было.

— Владимир Елисеевич, будьте со мной откровенны, — попросила Елизавета. — Вам наверняка все известно о моей так называемой болезни, точнее — вследствие чего она возникла? И не щадите меня, потому что мне тоже все известно.

— Да, мне все известно, — вынужден был признаться он.

— Тогда вам, должно быть, известно, кто пытался меня отравить?

— Девушка, с которой вы пили кофе, — ответил он. — Яд был обнаружен в кофе. Кроме неё никто не мог вам его подложить.

— Я ничего не понимаю, — тяжело вздохнула Елизавета. — Владимир Елисеевич, прошу вас, поговорите с ним! Постарайтесь выяснить, что на него так подействовало. Что такое ужасное могло случиться? Он что-то говорил о князе Ворожееве. Обрушивал на него проклятия.

— Я поговорю с вашим сыном, если вы этого желаете. Только… Вы думаете, он мне доверится?

— Меня он щадит. А вы?.. Быть может, вы найдете с ним общий язык? Быть может, вы — именно тот человек, которому он сможет довериться.

— Не знаю, — с сомнением произнес Владимир. — Но обязательно поговорю.

Владимир, как и обещал Елизавете, едва только распрощался с ней и покинул её покои, сразу направился к Алексису. Алексис находился в гостиной. Он небрежно раскинулся в кресле, едва придерживая рукой поставленный на подлокотник бокал с непонятным напитком. Владимир подошел к нему и прямо спросил:

— Что с вами происходит, сударь?

— А разве непонятно? Мою матушку пытались отравить.

— Вы заявили об этом в полицию?

Алексис немного помолчал, затем виновато произнес:

— Нет. И не собираюсь этого делать.

Владимир посмотрел на него своим странным взглядом, который словно пытался проникнуть в его душу и понять, что кроется за этими словами.

— И не смотрите на меня так! — воскликнул Алексис. — Да, я не буду заявлять в полицию о том, что мою матушку пытались отравить. И не спрашивайте: почему? Не требуйте от меня каких-либо объяснений. Вы их не получите!

— Я не собираюсь ничего от вас требовать, — заявил Владимир. — И не собираюсь ни о чем вас расспрашивать. Я, кажется, знаю: в чем дело.

— Знаете? Что вы можете знать?

— Или, во всяком случае, догадываюсь, — поправился Владимир. — Если вы захотите со мной поговорить… Не сейчас, а, возможно, по прошествии некоторого времени. Итак, если вы захотите со мной поговорить, то я буду готов вас выслушать. Вы знаете, где сможете меня найти.

На этом его разговор с Алексисом завершился. Владимир вышел из особняка Елизаветы Ворожеевой погруженный в размышления и охваченный подозрениями, но вместе с тем поверженный гневом и разбитый переживаниями.

— Домой! — приказал он своему кучеру.

Дома его более часа дожидался Василий Узоров. Едва Владимир вошел, на него посыпались вопросы и восклицания:

— Вольдемар, где ты пропадал? На тебе лица нет! Что с княгиней? Ну отвечай же!

— Ей, кажется, лучше, — сообщил Владимир. — В благодарение Богу.

— Это хорошо! Но почему такой поникший вид? Впрочем, не объясняй! Мне и так все ясно: ты вымотан и обеспокоен. У меня имеются интересующие тебя сведения, относительно Софьи Немяновой.

— Что ты о ней узнал?

— Начну по порядку, — произнес Узоров. — Она — владелица дамской лавки. Ну, там, всякие ленты, рюшки, платки, перчатки и тому подобное. Ее клиентами, а точнее — клиентками, потому как все это интересует, как правило, дам, являются известные и богатые дамы. И в частности, княгиня Ворожеева.

Владимир разочарованно вздохнул, своим вздохом показывая, что это ему уже известно.

— Непосредственно в лавке у Немяновой работают две девушки, продолжал Узоров. — Еще несколько человек занимаются поставками товаров. Кстати, лавка приносит ей неплохую прибыль. Впрочем, это, пожалуй, для нас неважно. А вот один прелюбопытный факт. Примерно пять или шесть месяцев назад лавка принадлежала тетке Софьи Немяновой. Тетка умерла, а наша дорогая Софья стала единственной и полноправной владелицей. Неплохо для бедной племянницы, которая до этого была на побегушках! Правда, никто не высказывал предположения, что тетка этой девицы умерла от насильственной смерти. Ну, скажем, от яда. Однако в её смерти есть что-то странное. Мне так показалось! Хотя, вполне возможно, она умерла своей смертью.

— Какое отношение сей факт имеет к Елизавете Ворожеевой?

— Сей факт — никакого, — ответил Узоров. — Но имеется другой, не менее любопытный факт. Одна белошвейка, что работает в лавке, сообщила мне, что у мадмуазель Софи имеется тайный — любовник или не любовник — не знаю, но какой-то мужчина. Имени его она никогда не называла, да и он сам никогда не представлялся. Софья обращалась к нему: «князь». Он заходил в лавку всего лишь несколько раз. Причем, старался быть незамеченным. Белошвейка дала мне его подробное описание. Этакий лысеющий, стареющий, полнеющий господин примерно сорока пяти лет, рост — средний, волосы — светло-русые, глаза — то ли серые, то ли зеленоватые, но, в общем, светлые. Судя по его повадкам, он из благородных. Одевается со вкусом. Ну как? Впрочем, тебе это описание вряд ли о чем-то говорит. Ты никогда не видел супруга Елизаветы Ворожеевой. А он очень соответствует этому описанию. Хотя, вполне возможно, это просто совпадение.

— Ворожеев! — произнес Владимир. — Ну конечно же, это он! Теперь я в этом уверен. У меня имелись догадки на счет его причастности к этому отравлению. Но это были только догадки!

Владимир резко вскочил.

— Я убью его! — голосом, полным ненависти, воскликнул он.

— Но, может быть, это не он, — возразил Узоров. — А даже если он, ты же не хочешь остаток своей жизни провести в Сибири? Я согласен, что он заслуживает смерти. Но не поганить же ради него свою жизнь!

— Я не собираюсь убивать его из-за угла, словно трус! — воскликнул Владимир. — Я вызову его на дуэль!

— И это будет большой ошибкой! Если ты его убьешь, весь свет будет говорить о том, что ты убил мужа, чтобы завладеть его женой. Хорошая же у тебя после этого будет репутация! Подумай, в какое положение ты поставишь бедную княгиню? А её сына!

— По-твоему, я должен безразлично наблюдать за тем, как это чудовище пытается убить любимую мной женщину! — возмутился Владимир. — Ты не представляешь, Василь, какой ад я пережил за последние сутки! Одна мысль о том, что я могу её потерять, приводит меня в ужас! Елизавета стала смыслом моей жизни. Она для меня — все. Она — мой свет, мое счастье, мое самое величайшее сокровище! Ни к одной женщине я не испытывал ничего подобного! Если я потеряю её, я потеряю все. Без неё мне не важен будет ни мой титул, ни мое богатство, ни, вообще, вся моя жизнь. Жизнь, которая с её появлением приобрела какое-то значение.

— Ты так её любишь, — с восхищением и в то же время с состраданием произнес Узоров. — Это удивительно и прекрасно, когда человек способен так любить. Но это так больно! Послушай меня, Вольдемар. Сейчас ты не должен принимать каких-либо решений, ради своей любимой. Ты можешь навредить и ей, и себе. Ты сейчас во власти гнева, отчаяния и переживаний. А чтобы что-то предпринимать, нужен ясный ум и холодный рассудок. Прими дельный совет: отправляйся спать. А завтра мы решим, как лучше поступить.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Владимир.

— Можно будет, приставить к Ворожееву людей, которые будут за ним следить и докладывать тебе о каждом его шаге, — предложил Узоров. — А если тебе непременно нужно будет его убить, то я согласен сам вызвать его на дуэль. Повод можно использовать любой. Например, я оскорблю его, затею с ним ссору.

— И ты сделаешь это ради меня?

— Ты же мой друг. И для меня ты тоже делал довольно много. Только сделаю это при одном условии: если ты немедленно поднимешься в свою комнату, отбросишь все свои мрачные мысли и уснешь. За меня не беспокойся: я займу свою обычную комнату, которая уже стала мне почти как собственная.

Владимир благодарно улыбнулся, пожелал другу спокойной ночи, и затем усталыми, тяжелыми шагами направился в свои покои.

Глава тринадцатая

Княгиня Элеонора Львовна Шалуева закрылась в своем кабинете и попросила всех домашних её не беспокоить. Из её головы не выходили слова Алексиса о том, что она в какой-то мере виновата в случившемся с дочерью. До этого она никогда не испытывала чувства вины перед дочерью, а если, порой, оно мимолетно возникало, то она гнала его от себя. А сегодня это чувство вины повсюду преследовало её, и прогнать его было не в её власти. Оно преследовало её в образе бледной и ослабленной дочери, которая почти чудом осталась жива, и в образе рыдающего внука, которого сломили переживания за жизнь матери и ужасное преступление собственного отца.

Элеонора Львовна была очень проницательной и догадливой. С первых же слов Алексиса она поняла, что произошло. Он каким-то образом узнал, что именно его отец пытался отравить его мать, и узнал это, по всей видимости, из таких источников, которые не оставляли сомнений в их достоверности. Впрочем, она сама изначально подозревала, что все не обошлось без вмешательства её зятя. Поведение внука лишь подтвердило её подозрения.

Алексис не ошибся, предполагая, будто двадцать лет назад она знала, что представлял человек, которому она вручала свою дочь. Она, действительно, знала если не все, то довольно многое о молодом князе Ворожееве. Но тогда это «многое» не представляло для неё никакой важности. Важность для неё представляли её финансовые дела, которые в то время находились в упадническом состоянии и которые она рассчитывала поправить при помощи этого брака. И потом, она полагала, что обаяние и чистота её дочери смогут переменить Дмитрия Ворожеева.