Проведя медовый месяц в Швейцарии, молодожены обосновались в пригороде Бостона, и Льюис Брайден направил свои таланты на то, чтобы делать большие деньги. Он вообще-то был вполне прилично обеспечен, но средств все же не хватало на туалеты жены «от кутюр», розовый жемчуг, содержание огромного особняка в Прайдс-Кроссинге и конюшни для двух любимых скакунов Персис — Кастора и Поллукса.

Во время службы в армии молодой инженер преисполнился непоколебимой веры в компьютерное будущее. Он не сомневался, что машины нового поколения станут компактнее, умнее, быстрее и проще в эксплуатации — настоящим благом и в бизнесе, и в управленческой деятельности.

Однако для таких рационализированных компьютеров потребуются и новые, более сложные программы — как, например, для того, чтобы Кастор и Поллукс бегали быстрее, их нужно лучше кормить.

Льюис приобрел заброшенный пустой склад на окраине Бостона, взял на работу двенадцать человек из числа лучших выпускников колледжа, в котором когда-то учился сам, и тем положил начало империи «Брайден Электроникс Интернэшенл».

Дела пошли прекрасно: месяца не проходило, чтобы коллектив талантливых ученых не запатентовал что-нибудь новенькое. Ими заинтересовались в Пентагоне, на Уолл-Стрит, что сулило радужные перспективы. В довершение всего Персис ждала ребенка.

Молодая чета подбирала имя для будущего первенца, обставила детскую, было заказано шикарное приданое для малыша. Но к восьмому месяцу беременности Персис стала частенько раздражаться по поводу того, что отстранена от активного времяпрепровождения.

— Как и мои лошади, — жаловалась она.

Каждое утро по нескольку часов она проводила в конюшне, убирая за своими любимцами Кастором и Поллуксом, вычищая их и пренебрегая наставлениями «этой зануды» акушерки.

Что в точности произошло в то роковое утро, так никогда и не было установлено. Попыталась ли Персис, повинуясь импульсивному желанию, сесть на одного из коней, и тот ее сбросил? Или лягнул? Или все произошло по какой-то совершенно другой, сугубо медицинской причине? Как бы там ни было, она без чувств пролежала в конюшне несколько часов, прежде чем ее обнаружил младший конюх. В коматозном состоянии ее спешно отвезли в клинику Св. Елизаветы.

По словам врача, оставались только два исхода: сохранить жизнь матери или спасти ребенка.

— Спасите жену! — умолял Брайден хриплым от горя голосом, но выбор остался не за ним. Массачусетс был католическим штатом, клиника Св. Елизаветы — католической клиникой, а врачебная этика в то время отличалась определенным своеобразием: на первом месте стояли интересы ребенка. Персис Брайден умерла, так и не придя в сознание.

В ту ночь Льюис пошел в конюшню и пристрелил лошадей на месте. Если б было возможно, он бы пристрелил и Аликс.

Но вместо этого он перестал замечать ее существование и целиком и полностью передоверил ребенка нянькам и репетиторам. Отец и дочь видели друг друга только мельком. Аликс принимала все это как должное.


Утверждать, что Льюис Брайден был совершенно убит горем после потери жены, было бы преувеличением: только в кино люди умирают от разбитого сердца. И все-таки это был уже не прежний милый, обаятельный человек.

Он всегда отличался целеустремленностью и работоспособностью, а теперь эти качества стали проявляться с еще большей силой. Тем не менее он был еще не стар, возглавлял успешно развивающуюся компанию и далеко не одной привлекательной женщиной рассматривался как заманчивая добыча.

Когда Аликс исполнилось шесть лет, Льюис женился вторично. Брак оказался удачным, хотя и был заключен не по сумасшедшей любви, а следствием его стало появление на свет двух здоровеньких мальчуганов.


Дорис Брайден воспитывалась в духе подготовки к жизни в качестве жены богатого человека. Занимая видное положение в бостонском светском обществе, мягкая и приветливая, всегда безупречно одетая, она оказалась добросовестной мачехой. Равнодушие Льюиса к собственной дочери не укладывалось в рамки ее понимания приличий: в конце концов, девочка принадлежала к клану Брайденов и должна была занимать достойное место в семье.

Таким образом, затворничество Аликс в стенах детской кончилось, но и за общим обеденным столом отец игнорировал ее присутствие. Однако Дорис продолжала гнуть свою линию, и хотя собственные дети занимали в ее сердце первое место, она внимательно следила за тем, чтобы Аликс всегда была хорошо одета и получала надлежащее воспитание. Дорис хотела сделать ребенка Счастливым, научить его радоваться солнечному свету, а не сидеть в полумраке и одиночестве.

— Для своих девяти лет Аликс очень смышленая девочка, — как-то вечером сказала она мужу. — И ей ужасно хочется научиться играть в шахматы. Она уже самостоятельно выучила названия фигур и их ходы. Я была бы рада ей помочь, но ведь ты знаешь меня, дорогой: я просто безнадежна в этом отношении. А ты… Не мог бы ты ею заняться? — подольщалась она к Льюису. — И тебе самому было бы приятно, что есть с кем сыграть партию…

Через несколько недель ненавязчивого, но настойчивого обхаживания он наконец согласился.

— Ну ладно. Скажи ей, пусть приходит в библиотеку в восемь вечера в среду.

Когда Аликс вошла в комнату в назначенное время, там царил мягкий полумрак: зажжена была только одна лампа. Она освещала столик с разложенной на нем шахматной доской.

— Добрый вечер, папа. — Ее голос дрожал от благоговейного трепета.

Льюис промычал в ответ нечто нечленораздельное и сделал ход королевской пешкой.

— Начало Лопеца! — провозгласил он.

Через два часа урок был закончен. Девочка действительно оказалась умненькой, Дорис не ошиблась. И необыкновенно способной ученицей к тому же.

— В следующую среду, в это же время, — Льюис поднялся, — я покажу тебе сицилианскую защиту.

Так эти еженедельные матчи стали самой продолжительной формой их общения. Причем, разговоры во время их встреч выходили далеко за рамки шахматной игры. Сидя в полутемной библиотеке, Льюис мог начать натаскивать дочь по латинским глаголам, обсуждать русские романсы, пьесы эпохи Возрождения, политику холодной войны или пускаться в пространные объяснения современных теорий создания искусственного интеллекта. Ему нравилось, как дотошно она влезает в мельчайшие подробности интересующего ее предмета разговора и как быстро все схватывает.

«Если бы она была мальчиком…» — думал тогда Льюис. Черт побери, если бы не ее внешность, он мог бы подготовить ее к работе в фирме! А потом, вспомнив Персис, он тяжело вздыхал.

Да, этому ребенку только и остается, что быть просто умницей. Ведь деловые сделки, к сожалению, не заключаются в темноте…

Аликс готовилась к этим встречам с отцом как студент к последнему экзамену в колледже, напичкивая себя всевозможными сведениями из области философии, логики, текущей политики — словом, всем, что могло бы, по ее мнению, произвести на него впечатление. Она проштудировала всю имеющуюся в домашней библиотеке шахматную литературу.

Когда Аликс исполнилось двенадцать, она впервые выиграла у Льюиса, применив один из вариантов атаки Немцовича — Ларсена. От радости она чуть не задохнулась.

— Я вижу, ты очень довольна собой, — заметил Льюис.

— Люблю выигрывать.

Он задумчиво кивнул:

— А кто же не любит!


Осуществляя свой план сделать жизнь Аликс нормальной и полноценной, Дорис поместила ее в закрытый пансион для девочек «Розмари Холл». Аликс училась хорошо, а в шестнадцать лет уже поступила в колледж Вэлсли. Ей там понравилось, и у нее даже появилось несколько друзей.

Все дни были расписаны по часам, и у Аликс просто не оставалось времени предаваться унынию. Но во время поздних девчоночьих посиделок, когда они усаживались, скрестив ноги, на своих кроватях и начинали сплетничать о свиданиях, танцах, «зажимухах», о том, стоит или нет «идти до самого конца», — Аликс, извинившись, утыкалась носом в какую-нибудь книгу. Ей не нужно было лишний раз напоминать о том факте, что если среди представительниц своего пола она еще может чувствовать себя нормальным человеком, то в мире взаимоотношений между мужчиной и женщиной ей нет места. «Ну и пусть! — частенько мрачно размышляла она в первый год обучения. — В конце концов, я всегда смогу уйти в монастырь. Могло быть и хуже…»

Но это было наяву. А сны, как известно, не поддаются логике, не контролируются рассудком. Сны Аликс были полны страсти, эротики, неистовства… Она не видела лиц — только тела. Горячечно мечущиеся тела, обнаженные и жаждущие друг друга. Видела себя — открытой, незащищенной — и Его — сильного, мужественного. Он обнимает ее, этот демонический любовник, вбирает в себя каждую клеточку ее существа… «Дорогая, любимая…» — шепчет Он ей на ухо сладкие слова, и она тает от наслаждения.

А потом Аликс просыпалась и обнаруживала, что рукой совершает под ночной сорочкой недозволенные движения, и рука становится влажной. В такие моменты она чувствовала отвращение к самой себе.

— Прошлой ночью ты вся извертелась, — как-то заметила ей соседка по комнате Пэтси.

— Да-а… Мне снился экзамен по французской литературе. Кошмар, eh, mon amie (да, мой друг)?

Аликс поклялась, что ни перед кем и ни за что не будет раскрывать душу. Незачем становиться объектом пересудов, а то и унизительной жалости…

Однажды, когда Аликс находилась в Вэлсли уже второй год, Дорис вернулась домой из загородного клуба, вся кипя от возбуждения. Невероятная новость! Она бросилась к мужу. Нет, это просто невероятно! Оказывается, в Швейцарии есть клиника… Марион Кабо только что вернулась оттуда… не нахвалится… настоящий специалист по пластической хирургии творит чудеса с помощью лазеров или чего-то в этом роде… истинный скульптор…

— Кто знает! — Дорис сцепила пальцы. — Может, в его силах превратить нашу Аликс в очередного Пигмалиона!