В дальнем углу террасы показалась Ким, направлявшаяся к ним с набором для игры в скрэббл. Она двигалась с неуклюжей грацией подростка, а ее волосы искрились едва ли не ярче солнца. Лицо Бетт озарилось.

— Я вам вот что скажу, Аликс: все эти знаменитые, так сказать, физиономии, мелькающие в нашем заведении, и в подметки не годятся моей девочке! Правда?

Очень возможно, что это была и правда. Весты вообще представляли собой удивительную пару: мать и дочь. Мрак и свет. Соль и сахар.

За исключением золотистого цвета волос (впрочем, Бетт была обязана им скорее красящему шампуню, чем природе), между ними не было ничего общего — ни во внешности, ни в характере.

Мать — невысокая, крепко сбитая, с толстыми запястьями и лодыжками. Когда она вытягивала вперед шею, то напоминала мопса, с жадностью гложущего кость, — нетерпеливого, жадного, цепкого. У нее были серые хитрые глазки и маленький забавный ротик. Она находилась в беспрестанном движения — вертелась и крутилась, шмыгала носом, размахивала сумочкой, притоптывала ногой, сопровождала свою речь похлопываниями собеседника по руке или плечу, попыхивала своими любимыми черными сигариллами, как бы стараясь хоть дымом проникнуть в чужое замкнутое пространство. Разговор она сдабривала пословицами и поговорками, в которых непременно в той или иной форме упоминались деньги, например: «Это платье гроша ломаного не стоит», «бьюсь об заклад», «денежки счет любят» и т. д. Ее любимыми прилагательными были слова «богатый» и «состоятельный», которые она произносила с таким удовольствием, словно смакуя, что Аликс внутренне содрогалась.

Но если Бетт напоминала мопса, то Ким относилась к явно более изысканной породе. Аликс решила, что ее отец должен был быть очень симпатичным, так как уже в четырнадцать лет Ким походила на статуэтку: сильная, хорошо сложенная фигура, правильные черты лица. Все говорило о том, что со временем она превратится в настоящую красавицу. Ее фиалковые глаза отличались необычностью цвета и глубиной. Благодаря стараниям доктора Фрэнкла теперь у нее были высокие скулы, отчего овал лица стал изящнее (как у Сюзи Паркер, пояснила Бетт), тесно прижатые к голове ушки («а то торчали раньше как у Кларка Гейбла») и ямочка на подбородке (как у Эвы Гарднер).

— Моя Ким, — утверждала Бетт, — будет знаменитостью. Кино… Бродвей… Фото на обложках журналов. Вот увидите!

Бетт Вест фабриковала звезду.

Аликс Брайден ужаснулась: Ким Вест не следовало привозить сюда. Ее внешность «до того», т. е. до операции, была тем, на что большинство женщин надеялись «после того». В данном случае попытка «подправить» саму мать-Природу поражала Аликс в казалась не только ненужной, но даже преступной. Тем не менее Ким безропотно согласилась на хирургическое вмешательство. Обладая покладистым, нетребовательным и простодушным характером, она имела обыкновение спокойно сидеть, положив руки на колени, и слушать, как мать перечисляет все ее достоинства.

— Послушайте-ка, — набрасывалась Бетт на любого, кто имел неосторожность просто с ней поздороваться, — вы только полюбуйтесь на это!

И не дожидаясь, пока жертва попытается улизнуть, она извлекала из своей необъятной сумки альбом с газетными вырезками и пускалась по ним в долгое путешествие, в котором сама играла роль гида.

У Бетт была привычка говорить о дочери в первом лице множественного числа, словно она была с ней единым целым: «наши призы… наши газетные вырезки… наша возрастная категория…»

— Это конкурс «Крошечная мисс» в Санта-Крузе… а это — когда мы заняли второе место на конкурсе «Прелестная малышка» в Орегоне. Кимми спела там «Песенку о карамельном кораблике». Да, конечно, она поет: берет уроки с четырех лет. И танцует тоже, еще бы! Бальные и современные танцы. И даже бьет чечетку! А вот посмотрите сюда… Не правда ли, мило? Конкурс «Маленькая русалочка» в Пасадене… Плавает как рыбка!

И так далее до бесконечности, пока ее жертва не улучала момент и не сбегала, чтобы уже никогда не вернуться.

Как Весты, люди весьма скромного достатка, смогли позволить себе воспользоваться услугами доктора Фрэнкла — оставалось загадкой. Но отношение к ним со стороны окружающих определялось вовсе не наличием денег.

В своих брючных костюмах из синтетики, раскуривавшая десятицентовые сигариллы, Бетт производила худшее впечатление, чем просто стесненная в средствах женщина: она имела провинциальный и вульгарный вид. Гости «Маривала» частенько прохаживались на ее счет.

Если кто-нибудь спрашивал: «Кто может назвать своего ребенка в честь алмазных копей?»,[3] — то ответ следовал незамедлительно: «Тот, кто хочет превратить этого ребенка в такой же источник доходов».

Близость и неразлучность матери с дочерью не оставляла никакой возможности подружиться с Ким, игнорируя при этом Бетт. Аликс была единственной, кто общался с обеими, — отчасти потому, что других американцев в «Маривале» не было. Но что еще важнее: Аликс как никто другой знала, что это такое — быть парией.

В сущности, ей ужасно нравилась Ким, с которой было очень весело проводить время, когда ее мать не находилась рядом.

Иногда, когда Бетт отправлялась днем к себе, чтобы вздремнуть, они взбирались на холм, в маленькую беседку, откуда хорошо было любоваться окрестностями и где можно было посекретничать, не боясь, что их подслушают. Ким, которая в присутствии матери неизменно вела себя скромно и сдержанно, наедине с Аликс становилась такой же бесхитростной болтушкой, сгорающей от желания поделиться своими мечтами или просто посплетничать, как любая нормальная девочка ее возраста.

— Ты действительно хочешь стать кинозвездой? — как-то поинтересовалась Аликс.

— Да… Наверное, — последовал уклончивый ответ. — Это наверняка сделает мамочку очень счастливой. Но по-настоящему мне хочется, чтобы в меня кто-нибудь влюбился. Похожий на доктора Мэйнвэринга, только не такой старый.

Доктору Питеру Мэйнвэрингу было около тридцати.

— И чтобы я тоже влюбилась в него без памяти! — Ким осеклась и покраснела. — А ты веришь, что каждая девушка обязательно встретит своего прекрасного принца?

— Не очень, — солгала Аликс.

— Ну а я верю! Во что-то в этом роде — определенно верю. И однажды мы встретимся — прямо как в кино! — и поженимся… и поселимся на большом ранчо в Колорадо… Мне нравится Колорадо, мы как-то прожили там пару недель, когда я выступала на конкурсе «Маленькая мисс Запада». Такая глупость! Парни все напились, приставали к нам… Вели себя как свиньи. Но сама по себе местность такая красивая! Как бы там ни было, у нас с ним, моим мистером Великолепным, будет там замечательный дом, собаки, пони и не меньше трех очаровательных детишек. Знаешь, я ведь единственный ребенок, а мне очень хотелось бы иметь братьев и сестер… А еще я перестала бы брать уроки — и танцев, и дикторского мастерства, и пения. Перестала бы ходить в драматический кружок. Потому что мой прекрасный принц будет считать меня потрясающей и без всего этого.

Ким потянулась носом к цветущим зарослям, окружавшим беседку.

— М-м-мх… жасмин, — вздохнула она. — Когда я была маленькой и мы жили в Санта-Крузе, у нас перед домом рос куст жасмина. Он был такой роскошный! А потом мы переехали в Бейкерсфилд… Или в Окленд?.. Нет, все-таки в Бейкерсфилд, потому что там я перешла в первую категорию.

— Ты действительно много путешествовала, — заметила Аликс, не зная, то ли пожалеть ее, то ли позавидовать ей.

— Где мы только не жили! — продолжала Ким. — Разве что на Восточном побережье не бывали. Думаю, теперь отправимся и туда. Моя мамуля называет нас цыганами. Говорит, что под лежачий камень вода не течет. Хотя я не понимаю, что в этом такого ужасного — жить на одном месте. Ну вот, после Калифорнии мы поехали в Канзас-Сити. Там я заняла второе место на конкурсе «Мисс Маисовый Стебель». Потом — в Техас, где я научилась ездить верхом…

Аликс поразило, что каждый переезд матери с дочерью преследовал определенную и вполне конкретную цель в осуществлении разработанного Бетт плана: конкурс красоты, состязание вокалистов, возможность научиться бить чечетку у одного из известных мастеров этого танца… Слушая болтовню Ким, Аликс представляла себе грязные салоны и неприятный запах пергидроля, и то, как в свободное время Бетт копалась в старых замусоленных журналах мод или подшивках газет столетней давности и по ним познавала жизнь высшего света.

Случайно Вестов занесло в Талсу, и там Бетт приглянулась одному пожилому вдовцу.

— Мой настоящий отец погиб в Корее, — рассказывала Ким, и Аликс уловила печальную и неуверенную нотку в ее голосе. — Так мамуля и вышла замуж за дядю Эда. Мы прожили в Талсе почти три года — дольше, чем везде, но вряд ли мы туда вернемся…

Аликс пришла к выводу, что этой девочке все-таки надо сочувствовать, а не завидовать, и вознегодовала на Бетт за ее поведение.

— Если тебе не нравится кочевой образ жизни, Ким, почему ты не поговоришь об этом с мамой? Скажи ей, что ты не слишком стремишься стать звездой. В конце концов, у тебя тоже есть свои права!

Зрачки Ким сузились, будто ее ужалили:

— О нет, я не смогу… Она так старается, стольким жертвует. Я имею в виду, ради меня.

У Аликс даже сердце замерло, так ей стало жаль бедняжку. Хотя вроде бы неестественно, принимая во внимание ее собственную историю, жалеть такую красавицу…

Несколько раз Аликс уже собиралась поговорить с Бетт, даже предложить ей денег для Ким, но в самый последний момент подавляла свой порыв: в конце концов, какое ей до всего этого дело? Да и сама Ким вовсе не чувствовала себя несчастной.

И Аликс продолжала следовать привычному распорядку дня: встречалась с Вестами в столовой, коротала с ними свободное время за игрой в карты или, как сегодня, в скрэббл.

Подошел официант с чаем и сладостями. Карточки были перемешаны и розданы. Аликс, которая была близорукой, надела очки…