Несмотря на все свои дарования, Питер не умел одного: сняв с себя по окончании рабочего дня белый халат, забыть обо всем, что с ним связано, — как змея сбрасывает кожу. Захлопнув за собой дверь служебного кабинета, оставить там все как есть и удалиться, беспечно насвистывая себе под нос… Но можно ли прожить всю жизнь, насвистывая? А вот теперь он именно так и делал!

Мать Питера поджала губы и отрезала ему внушительный кусок пирога, который он проглотил в два приема.

— Лучший пирог в Лондоне! — заявил он, протягивая тарелку за добавкой. — Министерство здравоохранения должно было бы выписывать его как лекарство. Три больших дозы. Принимать внутрь.

Она проигнорировала комплимент.

— Но что же ты будешь делать, дорогой? На что жить?

Питер отложил вилку.

— Помнишь, когда мне было десять лет, я сказал, что хочу стать писателем? С тех пор ничего не изменилось, и это говорит о том, что в глубине души я так и остался десятилетним. Так что, мамочка, now or never — теперь или никогда. Я решился!

— Писателем? В самом деле? — Мысленно она опробовала на вкус, как это звучит: «Мой сын — писатель» вместо «мой сын — психиатр» — и нахмурилась. Потому что это звучало так же тревожно, как «мой муж — художник». — Ты будешь писать романы?

— Невероятно, но я хочу попробовать себя в комедийном жанре. Сценарий небольшого спектакля с несколькими друзьями для ночного клуба в «Пастушьей таверне».

Она помрачнела еще больше.

— А кто будет платить? Твои друзья?

— На свой страх и риск. Никакой предоплаты…

— О, Питер!

— …но зато не придется платить и никаких налогов, конечно.

«Мой сын — комедиант?»

Она пристально вгляделась в его лицо и заметила, что вертикальные морщинки на переносице, неизменные в течение всех последних лет, куда-то исчезли… И внезапно она почувствовала, что у нее поднялось настроение.

— Как ты становишься похож на своего отца, когда улыбаешься! Лишь бы ты был счастлив… — вздохнула она и отрезала ему еще кусок пирога.


Когда Питер учился в университете, самое острое удовольствие он получал, выступая в театрализованных представлениях, которыми славился Кембридж. Он вступил в престижный любительский драмкружок, принимал участие в маскарадах, устраиваемых жителями городка, включая профессуру и студентов. Но больше всего ему нравилось выступать в ревю «Огни рампы», уже тогда известном всей Англии. У Питера несомненно была комедийная жилка!

Ревю десятилетиями олицетворяло веселье, смену впечатлений, освобождение от забот и повседневной рутины. Спектакли, «капустники», сочиненные и разыгранные самими студентами, представляли собой сплав скетчей и музыкальных номеров, смесь интеллигентских экивоков и незамысловатых шуток. Постановки зачастую носили неприлично-непочтительный, иногда даже непристойный характер, всегда били точно в цель и были полны игривого, искрометного юмора. Ни одна «священная корова», принадлежащая к столпам британского общества, не была обойдена вниманием и подвергалась насмешкам — включая саму королеву. В течение спектакля его участники успевали сунуть нос не меньше чем в дюжину разных проблем одновременно и высказаться по ним — в той или иной форме.

Всему этому была одна причина: для большинства из них «Огни рампы» были последней или единственной возможностью дать выход бушующим страстям бескомпромиссной юности. А потом все эти подающие надежды молодые люди (да и девушки) подчинялись воле складывавшихся обстоятельств и направляли свою энергию на то, чтобы занять место под солнцем в том самом обществе, над которым совсем недавно издевались. Бывших питомцев своеобразного театрального братства под названием «Огни рампы» можно было встретить даже в высших слоях общества — в законодательных органах, правительстве, системе образования, науке: среди них было несколько членов парламента, бывший генеральный прокурор, ректор одного из главных университетов страны и целый ряд президентов компаний.

Но несмотря на все свои жизненные достижения, эти выпускники Кембриджа во вполне зрелом возрасте с удовольствием и вздохом сожаления вспоминали времена своей бурной молодости. Если один из ветеранов «Огней рампы» спустя многие годы сталкивался с другим — например, на заседании какой-нибудь правительственной комиссии, в аэропорту, в зале ожидания для высокопоставленных лиц, — все дела откладывались, пока они воскрешали в памяти старые прозвища и хихикали над старыми остротами, ставшими фольклором.

«То было время молодое,

Остроты резали ушко…

Но, друг, спокойно зрит в былое

Вот это круглое брюшко!»

И рано или поздно, к сожалению, наступало время раскрывать свои портфели, копошиться в деловых бумагах и снова начинать играть во взрослых, солидных людей.

— Прямо масоны какие-то, — заметила однажды жена верховного судьи жене архиепископа во время официального приема, наблюдая, как их мужья обмениваются загадочными репликами и смеются.

— Хуже! — ответила ее собеседница. — Те по крайней мере не афишируют это обстоятельство на людях!

Но не все ветераны театра, вышедшие из Кембриджа, посвятили себя обычным профессиям. Оставалось лишь удивляться, как много из них было безвозвратно потеряно для всех родов деятельности, кроме творчества! Они становились свободными художниками и творили — вернее, поддерживали традиционный, известный всему миру английский юмор на должном уровне. Потому что хотя Кембридж и считался интеллектуальной вотчиной Дарвина, Рассела и Кейнса, из его недр вышли также и прославленные комедийные авторы — Дэвид Фрост, Питер Кук, Алан Беннет — и, разумеется, это произошло не без влияния «Огней рампы».

Нечего и говорить, как завидовал их судьбе Питер Мэйнвэринг!

— По сути дела, нет ничего противоестественного в том, чтобы быть врачом, — утешал он себя, выписывая очередной рецепт успокоительного, — вспомни, ведь Джонатан Миллер тоже был врачом.

Но у доктора Миллера обнаружился и более интересный талант: ему удавалось смешить людей.


Таким образом, Питер практически созрел для жизненных перемен, когда за день до традиционного чаепития в материнском доме брел вверх по Кенсингтон-Черч-стрит, размышляя о ланче и кружке пива в баре. И вдруг кто-то прошептал ему на ухо:

«— Весна на носу уже?

 — Что за вопрос!

В саду у викария

Расцвел каучуконос!»

— Тэд Нортрап! — радостно воскликнул Питер. — Старая каналья! Я думал, ты в Адене.

— А я думал, ты в Швейцарии.

— А я думаю, нам надо заглянуть в «Созвездие Лебедя» и тяпнуть по одной-две кружки пива.

— Или по три-четыре.

— Мне всегда нравился этот кабачок, — сообщил Питер, прокладывая путь в тихий уголок. — И знаешь, почему? Это излюбленное место сборищ шарлатанов из Ноттингхилла. Квалифицированных, практикующих шарлатанов. Они встречаются здесь пару раз в неделю и обмениваются профессиональными ноу-хау… Ручаюсь, что и рецептами тоже. И, к моему удовольствию, считают меня своим. А почему бы и нет? Мы ведь из одной команды мошенников! И они, и я притворяемся, что знаем ответы на вопросы, на которые ответов не существует.

Тэд расхохотался:

— Я слышу нотки неудовлетворенности?

— А то нет!

К моменту, когда первая пинта пива подошла к концу, Питер окончательно облегчил душу. Когда друзья приступили ко второй, настала очередь Тэда поносить свою службу в Министерстве иностранных дел. За третьей порцией мужчины впали в состояние легкой задумчивости. Тэд поинтересовался, помнит ли Питер Джима Стокла. Так вот, у Джима есть подружка, некая Салли, которая организовала что-то вроде клуба в «Пастушьей таверне» и хочет превратить его в эдакий балаганчик.

— Песенки… Скетчи… Здорово смахивает на «Огни рампы», где каждому по плечу было любое амплуа, — только аудитория шире.

Сам Тэд ушел из своего министерства и теперь вместе с Джимом и Салли трудился над сценарием спектакля. И они могли бы использовать больше материала, чем у них есть сейчас, если бы…

Когда четвертая кружка была опорожнена, они уже обо всем договорились.

— Ну, тогда пока! — Тэд сжал Питеру руку. — В понедельник, в десять.

— В десять утра? — Питер в это время должен был совершать обход клиники… Слышите голоса? Три миллиграмма. О-о, ваше высочество принц Чарльз? Три миллиграмма… Он не колебался и доли секунды: к черту клинику! — Я приду, Тэд!


— Доктор! — Салли семенила через крохотную сцену к столу, за которым сидел Питер.

«Психиатр. Срочный прием», — гласила стоящая перед ним табличка.

— У меня проблема… — лепетала Салли и столбенела: на психиатре, сидевшем с загробным выражением лица, не было ничего, кроме очков в роговой оправе.

— Вы говорите, у меня проблема? — эхом отзывался он.

Так начинался спектакль, на протяжении которого доктор и пациент постоянно менялись ролями. Кто здравомыслящ? Кто безумен? В конце концов с ума сходили зрители — от смеха.

Через несколько недель пьеска стала известна уже всему Лондону под названием «Голый психиатр» (первоначально она называлась «В дебрях разума»). Она не только смешила, но и заставляла публику теряться в догадках: а было ли что-нибудь надето на «той самой» части тела сидящего доктора, скрытой под столом? Был ли он действительно врачом в жизни, как о том болтали?

Питер отвечать на этот вопрос отказывался. Впрочем, когда «Люди со странностями» (так стала называться группа) годом позже были приглашены на телевидение, он признался, что предпочитает писать сценарии для других, а не для себя.