Вы имеете в виду, что он всем говорит, что отечески заботится о ребенке. И вы… вы разрешаете ему это! Фоска резко села.

– Да, разрешаю. У меня не было выбора. Либо я должна была придерживаться этой лжи, либо никогда бы не увидела сына. Но я хочу вам сказать следующее. Я рада, что он поступил так. По крайней мере у мальчика есть имя!

– Он мог бы иметь мое имя! – сердито сказал Раф.

– О да, ваше имя! Тогда бы он, я полагаю, имел бы и ваше состояние, и пользовался бы вашей защитой и заботой!

– Вы хорошо знаете, что я не мог дать ему ни первого, ни второго, ни третьего. Мне повезло, что я хотя бы выбрался из Венеции живым. И тем не менее он мой сын! Не Лоредана!

– Любой мужчина может сделать женщине ребенка, – с трудом произнесла Фоска. – Для этого не нужно особого таланта.

– Насколько я помню, вы всегда особенно высоко ценили такие таланты, – насмешливо заметил Раф. – Да и сейчас не против.

– Ну и что из того. Я этого не стыжусь. Я просто говорю, что вас здесь не было, а Алессандро был. Он взял мальчика, обеспечил его и полюбил.

– Я хочу увидеть ребенка, – спокойно сказал Раф. Ее первым побуждением было отказать Рафу. Но как она могла? Она любила его. И в конечном счете он был отец Паоло.

– Я не думаю…

– Он мой сын. Не Лоредана! Мой! – сказал Раф настойчиво.

Фоска вздохнула, зная, каким упрямым он мог быть.

– Я хочу его увидеть, – повторил Раф.

Она перекинула ноги через край кровати и повернулась к нему спиной.

– Сейчас Лоредана нет в Венеции, – сообщила она. – Я позволю вам увидеть Паоло. Но при одном условии. Вы не должны будете упоминать при нем, кто вы такой. Это лишь смутит и расстроит его.

– Он имеет право знать!

– Боже мой, Раф, ведь ему всего шесть лет! – воскликнула она. – Он любит Алессандро. Способны вы это уразуметь? Я не разрешу вам встретиться с ним и сказать, что вы его отец. Вы не пестовали его как отец, а Алессандро делал именно это. Я позволю вам увидеть Паоло, не могу отказать вам в вашей просьбе, но я должна думать и о ребенке. Обещайте мне, Раф. – Она повернулась к нему и погладила пальцем его щеку. – Умоляю, Раф, поступите так, как я прошу.

Его рот принял знакомое ей упрямое выражение. Она знала, что уговорить его не сможет. Поэтому она повернулась к нему и поцеловала.

– Ну пожалуйста, – повторила она шепотом. Он обнял ее за талию и пододвинул к себе поближе, положил голову на ее грудь. Она пригладила его волосы и поцеловала в лоб.

– Завтра, – сказал он. – Я хочу его увидеть завтра.

– Хорошо, – вздохнула она. – Завтра. Я выйду с ним в город в кондитерскую рядом с кафе Флориана. Вам это место известно. Но вы должны будете сохранять большую осторожность, разговаривая в его присутствии. Я не назову ему вашего имени. Он очень понятливый и может рассказать о вас Алессандро или кому-либо другому. Мы сделаем вид, что встретились случайно. Возможно, вы наденете маску.

Раф весьма грубо выругался. Потом притянул ее к себе и навалился на нее всем телом.


Алессандро увидел своего противника Бонапарта сидящим по другую сторону обеденного стола. Лоредану потребовалось мобилизовать все свое самообладание, дабы сдержаться и ограничиться умиротворяющими банальностями, которые проинструктировал ему высказать Бонапарту сенат. Слова Лоредана были выслушаны с величайшим презрением, и ему с самого начала стало очевидно, что ни он, ни кто-либо другой не в силах заставить Наполеона Бонапарта отказаться от мысли на следующее же утро захватить Венецию, коль скоро он того пожелает.

– Кстати, о доже, – сказал коротышка-генерал, маленькими глотками отпивая шампанское. – Я немного слышал о нем. Говорят, что он уже впавший в маразм старикан. Так ли это?

Хотя это и соответствовало действительности, Алессандро воздержался от выражения своего согласия.

– Странный выбор лидера, – заметил Наполеон. – Но, вероятно, другого, более подходящего, у вас просто нет. Маразматический лидер для маразматической республики. – Он рассмеялся своей шутке. – А инквизиторы! Я слышал, что это беззубые старцы, почти ослепшие и оглохшие, а граждан Венеции бросает в дрожь при одном упоминании их имен.

– Только в тех случаях, если они чего-нибудь опасаются с их стороны, – спокойно сказал Алессандро. – Опасаться же приходится только виновным.

– Но ведь все люди в чем-то виновны. Вы не станете возражать? Именно поэтому венецианцы и боятся.

– Страх – надежное средство держать под контролем население, – пожал плечами Алессандро.

– Глупость, – фыркнул корсиканец. – Для того чтобы внушить страх настоящим мужчинам, требуется целая армия. Французов не запугали бы три беззубых старика! Но скажите мне, – он наклонился вперед в сторону Алессандро, и его черные глаза сверкнули, – говорят, что дож ежегодно вступает в брак с морем. Это правда? Должно быть, любопытнейший спектакль! Интересно, дож входит в невесту полностью одетым или обнаженным? Или, возможно, он выбрызгивает свое семя в какой-нибудь сосуд и бросает его в воду? А от такого брака когда-нибудь рождаются дети? Это рыбы или маленькие старички?

Офицеры Бонапарта хихикали. Хранивший же молчание Алессандро холодно улыбался.

– Говорят, что мужчина может производить детей даже после девяноста лет, – продолжал Наполеон. – Я полагаю, что следует посоветовать дожу выбрать менее темпераментную и не такую опасную любовницу, если он хочет кого-то родить.

Один из членов венецианской делегации попытался объяснить, что обручение Венеции с Адриатическим морем чисто символическая церемония, в ходе которой дож бросает в волны золотое кольцо. Однако Наполеон все время прерывал его оскорбительными и саркастическими замечаниями – попытка разъяснения приобрела еще более фарсовый характер, нежели само событие.

– Говорят, – насмешливо заметил Наполеон, – будто венецианские дворяне настолько глупы, что не способны даже запомнить, кто они такие, и именно поэтому заносят свои имена в «Золотую книгу».

– А может быть, – высказал предположение французский адъютант Наполеона, – они делают это для того, чтобы подтвердить свое происхождение и отцовство?

Французы искренне захохотали. Венецианцы напряженно молчали. Бонапарт же заметил, что имя, внесенное в книгу, ничего не доказывает.

Потом Наполеон издевательски проанализировал венецианское государственное устройство – начиная от Совета и сената вплоть до Совета десяти и инквизиторов. Алессандро решил не разъяснять Наполеону, что подобная система блестяще функционировала в прошлом и построена так, чтобы предотвратить возможность возникновения пагубного соперничества, которое принесло бедствия французскому революционному правительству, а потом вообще превратило его в прах.

Властью в Венеции не была наделена какая-либо отдельная личность или одна-единственная группа. В результате Венеция прошла через благодатную историю внутреннего мира, в то время как все окружавшие ее государства стали жертвами амбиций отдельных людей или партий. Алессандро воздержался и не указал, что, будь Франция Венецией, в ней было бы невозможно появление какого-нибудь Наполеона Бонапарта.

Наконец обед закончился, и генерал грубо отпустил своих гостей и возвратился к работе. Венецианская делегация вернулась в респектабельную гостиницу в Вероне.

– Как он осмеливается так вести себя? – вспыхнул один из молодых делегатов, когда они сошлись в комнате Лоредана. – Как решается выступать с такими нападками на нас? Не человек, а олицетворение наглости!

– И я был бы нагл, если бы имел за спиной восьмидесятитысячную армию, – спокойно заметил Алессандро. – Я скорее обеспокоен, что мы не смогли внушить ему неразумность нападения на нас.

– Сидели за обедом, когда он нас унижал! – вскипел другой делегат. – Оскорбительно! Мы были обязаны остановить его!

– Как? – спросил Алессандро. – Поверьте, мне очень хотелось разложить его на своих коленях и хорошенько отшлепать. Но, согласно нашим инструкциям, мы не должны возбуждать его против нас. Мы должны выслушать его и заверить в наших мирных намерениях, подтвердить наш нейтралитет. Но не злить и не провоцировать.

– Грязный маленький простолюдин!

– Он даже не господин! Корсиканец!

– Он – солдат. Блестящий тактик, храбрый и наделенный божьим даром, – сказал Алессандро. – Ему безоговорочно подчиняется лучшая в Европе армия. Он может получить все, что захочет, – весь континент!

– Но что нам делать? Мы сообщим сенату, что спокойно сидели и позволяли ему оскорблять нас?

– Мы сообщим сенату правду. А именно – Бонапарт оказался невосприимчив к нашим исходным заявлениям и нам следует готовиться к обороне. Мы сделали все, что могли.

* * *

Лиа вернулась в свой дом на канал Реджио. В этот вечер она выступала на приеме у швейцарского посла, потом обедала со своими друзьями Гаэтано Вестрисом и его женой. Было уже поздно.

В доме было прохладно. Стоял конец октября, и по ночам холодало. Она вошла в гостиную, чтобы проверить, зажгла ли служанка огонь в камине, но камин уже остыл.

Из темноты прозвучал голос:

– Где вы были?

Она вздрогнула и быстро обернулась. В темном углу в глубоком кресле сидел Раф.

– О, вы! – сказала она. – Все-таки могли бы меня предупредить, а не пугать до смерти. Полагаю, вы пришли навестить тетю Ребекку?

– Как она чувствует себя сегодня?

Лиа зажгла сначала одну, а потом другую свечу.

– Не лучше.

– Нечего говорить, сильно вы меня любите. Шляетесь где-то всю ночь напролет. Итак, где вы были?

Она приняла решительную позу.

– Не нужно разыгрывать роль ревнивого любовника. Вы знаете, что сегодня вечером я должна была танцевать для дожа и его гостей. Вас, может быть, именно это и не интересует. Выступала я блестяще, сам старик преподнес мне небольшой браслет. – Она бросила запястье ему на колени.