Натали Питерс - Маскарад

– Я не понимаю, – недоумевала Эмилия. – Она мне ничего не говорила. А что думает хозяин? Он знает об этом?

– Тогда я упакую сам, – заявил Томассо, отстранив Эмилию плечом, чтобы войти в будуар Фоски. – Где она все хранит?

– Подождите минуточку, синьор Томассо, – твердо сказала Эмилия. – Я не позволю вам притрагиваться к вещам. У вас недостаточно чистые руки! Я хочу сама повидать ее. Я не доверяю вам.

Переведя дыхание, Томассо усадил женщину на стул и все ей рассказал.

– Еврей! – выдохнула Эмилия. – Я знала, знала, что у нее кто-то есть. Но только не он! Она с ума сошла! О, моя бедняжка Фоска!

– Сейчас вы нужны вашей бедняжке Фоске, Эмилия! – сурово сказал Томассо. – Если вы ее когда-нибудь любили, то докажите это.

Эмилия яростно потрясла головой.

– Фоска никогда никого не слушала. Она своевольна и упряма как кирпичная стена! Она не дала Лоредану проявить свои чувства, а сейчас уже слишком поздно. Она губит свою жизнь ради этого предателя – и вас. Вы в этом замешаны! Как я не поняла это раньше!

– Ну что же, придется мне самому упаковать багаж, – смиренным тоном произнес Томассо. – Что я взял бы с собой, сбегая со своей любовницей?

– Куда они собираются ехать? – спросила Эмилия.

– Я не знаю. В Китай. В Африку.

– В Африку! – взвизгнула Эмилия. Ее сердце разрывалось. Она хотела поднять на ноги всех домочадцев, послать курьера к синьору Лоредану во Дворец дожей. Но при этом она боялась потерять свою подопечную, которая была ей дороже собственных детей. Мысль о том, что Фоску накажут, могут заточить на всю оставшуюся жизнь, приводила ее в смятение. Но ведь существовали обязательства и перед хозяином.

Томассо заметил в ее глазах признаки колебаний и достал из складок своего плаща небольшой пистолет.

– Мне бы очень не хотелось прибегать к этому способу, моя дорогая, – с сожалением произнес он, – но либо вы будете хорошей девушкой и сделаете все, что я вас попрошу, либо вам будет худо. Я вас, конечно, не убью, но танцевать вы больше никогда не сможете. Впрочем, даже это я вам гарантировать не могу. Ведь я ужасно плохой стрелок.

У Эмилии пересохло во рту. Она сглотнула и кивнула, испытывая облегчение, – бремя принятия решения свалилось с ее плеч.

Фоска и Раф отплыли из Венеции с вечерним приливом на голландском торговом судне, направлявшемся в Роттердам. Из Голландии они собирались перебраться во Францию. Томассо сообщил Рафу фамилии проживающих в Париже нескольких французских якобинцев и ряда деятелей, играющих важную роль в революционном деле.

Когда корабль оказался далеко в море, они вышли на палубу и смотрели на расплывающиеся вдали контуры парящего над лагуной города. Они стояли на борту судна, пока Венеция окончательно не скрылась в дымке, а потом спустились вниз, в каюту.

– Новая жизнь! – восторженно выдохнула Фоска. – Просто не верится! Обещаю, Раф, вы об этом не пожалеете. Я буду лучшей в мире женой. Возмещу вам беспокойство и боль, которые причинила. Возможно, настанет день, когда мы сумеем привезти к нам ваших тетю и двоюродную сестру.

– С ними все будет в порядке, – коротко заметил он. – Не думайте о них. Думайте о будущем.

– Будущее! До сих пор у нас не было будущего. Ведь так? – Она рассмеялась. – Но теперь все складывается наилучшим образом.

– Конечно, – слабо улыбнулся Раф. Он глубоко вздохнул и потер глаза тыльной стороной ладони. – Боже мой, как я устал.

– Я знаю, – с чувством промолвила Фоска, усевшись рядом с ним на узкую койку. – Вы такой храбрый и умный. Кто бы мог подумать, что сегодня вечером мы уже отплывем в Голландию, а потом отправимся в Париж? О, Париж! Я так разволновалась, когда Томассо сказал мне об этом. Я всегда рвалась туда… Моды! Театр!.. Король и королева… Знаете, мой парикмахер, месье де Валле, обычно причесывал Марию Антуанетту, и он говорит, что она не так красива, как все утверждают. Кстати, я знакома с венецианским послом во Франции, старым другом моего отца…

– Подождите минуточку, Фоска, – перебил Раф. – Прежде чем вы воспарите излишне высоко, вынужден предупредить, что хотя мы и не бедны, но и не так богаты, как Лоредан. Нам придется быть весьма осмотрительными в расходах. Возможно, мы снимем очень приличную квартиру, но это будет, разумеется, не дворец Лоредана.

– Конечно, дорогой, – сказала она кротко.

– К тому же наверняка Лоредан не успокоится, как и инквизиторы. Они, вероятно, уже следят за нами. Если мы, скажем, нанесем визит венецианскому послу, то привлечем к себе внимание, а это может иметь гибельные последствия.

– Хотите казать, что мы еще не свободны? – в отчаянии зарыдала Фоска. – Ведь это же несправедливо, Раф! Почему они не оставят нас в покое?

– Нам придется, Фоска, с этим считаться, – сказал он спокойно. – Нужно учиться жить с мыслью о нависшей опасности. Так не будет вечно. Но до тех пор, пока мы не убедимся, что они за нами не следят, мы должны быть очень осторожны. Я очень сожалею, Фоска. Надо было предупредить вас заранее…

– Но, Раф, это никак не изменило бы мои планы, – сказала она. – Я действительно была готова поехать куда угодно. Какие глупости я наговорила, будто прежняя Фоска. Тщеславная, эгоистичная и поверхностная! Простите. Я думала только о себе, и меня просто не беспокоило… Не тревожьтесь, мой любимый. Я готова, если нужно, жить в пещере, одеваться в обноски и питаться орехами и ягодами, лишь бы быть с вами.

– Надеюсь, что до этого дело не дойдет. – Он обнял ее, и она прильнула к нему.

– Мы – вместе, – радостно прошептала она. – Отныне и навсегда.

Фоска заметила, что Раф внутренне напряжен. Он, казалось, был поглощен какими-то мыслями.

– Раф, что вас тревожит? Прошу, скажите мне.

– Нас предали, – проговорил он.

– Конечно. Пьетро Сальвино.

– Нет, Лиа. Она была его шпионкой.

– Не понимаю. Ваша кузина предала вас?

– Нет, она не моя кузина. Мы просто называли ее так. Сальвино хитроумно вынудил меня взять ее к нам в дом, чтобы шпионить за нами. Перед тем как мы уехали, Лиа призналась мне в этом. И я… я ударил ее. Я не знаю, что произошло со мной. До этого я никогда так не поступал ни с одной женщиной. Я ударил ее! А потом еще и еще.

– Она заслужила, чтобы ее ударили, – возмущенно сказала Фоска. – Ужас, Лиа – шпионка!

Раф горестно опустил голову.

– Я избил ее до крови и выгнал из дома. Это чрезвычайно огорчило мою тетю. Когда я покидал гетто, она все еще плакала. Не понимаю, как Лиа оказалась такой тварью. Ведь она могла врать Сальвино ради нас. Совсем не надо было все ему доносить. Можно было хранить сведения о нас в тайне. Она сказала, что любила меня. Любила, но предала. Почему? Не могу понять.

Фоска понимала. Лиа поступила так, ибо ревновала к их любви и надеялась, что сумеет разрушить ее. Но она лишь сблизила их. Теперь они стали любовниками в изгнании.

Фоска радовалась, что так случилось. Теперь Раф принадлежит ей одной.

– Все в порядке, дорогой, – прошептала она. – Это все в прошлом. С этим покончено. Забудьте ее. Вы никогда больше не встретитесь с ней. Теперь никто не сможет встать между нами.

Фоске послышались далекие раскаты грома. Стоявшие у ее локтя чашка и блюдце стали мелодично позвякивать. Ее разобрало любопытство, она подошла к окнам и распахнула их. Над городом стояло чистое июльское небо. Однако вдоль идущей рядом с домом улицы бежали мужчины и женщины. В руках у некоторых были топоры и дубинки.

– Куда вы так спешите? – крикнула она им вслед. – Что случилось?

Но никто из толпы даже не поднял головы. Она громко повторила вопрос. На этот раз одна из женщин услышала ее и, запыхавшись, визгливо ответила:

– К Бастилии! У Бастилии идет бой!

Под гофрированной тканью корсажа сердце Фоски превратилось в крохотную ледышку.

– Бой? – повторила она, надеясь, что что-то не поняла. – Есть пострадавшие?

Но женщина уже исчезла, будто листок с дерева, унесенный порывом ветра.

Сдвинув брови, Фоска прикрыла окна и перешла в гостиную. Создавалось впечатление, что в Париже все время бурлят какие-то беспорядки. Но где Раф? Прошлой ночью он не возвращался домой, даже не дал ничего о себе знать. «Ему безразлично, – подумала Фоска, – что я ужасно волнуюсь». Но, может быть, он ничего не сообщил, потому что пострадал сам или – того хуже…

Фоска сердито отбросила нелепые мысли. Раф знает, как постоять за себя. Будь он дома, обязательно бы сказал ей: «Фоска, помни, мы здесь не просто так. Париж – моя лаборатория, а наука, которую я постигаю, – революция».

Фоске Париж наскучил и разочаровал ее. Вместо духа просвещенности она встретила здесь смятение и беспорядки. Вместо остроумия – революционные разглагольствования и лозунги. Вместо мод – кокарды и трехцветные эмблемы освобождения.

Они приехали в Париж в начале мая. Весь город гудел. Заседавшие в то время Генеральные штаты – созываемое королем высшее сословно-учредительное учреждение – пытались решить некоторые отягчающие страну проблемы, и все разговоры в городе вертелись вокруг этого.

Наиболее часто обсуждался тезис: «Что такое третье сословие? Ничто. Чем оно должно быть? Всем!»

Неужели купцы, банкиры и торговцы должны быть «всем»? И велась дискуссия – постоянная, непрерывная – о правах человека, коррупции дворянства и духовенства, о взымаемой католической церковью десятой части урожая и налогах, о беспомощном короле и его влиятельных министрах.

Раф проявлял себя во всем блеске. Ему казалось, что он попал на свою духовную родину. Он немедленно разыскал якобинцев, имена которых ему назвал Томассо Долфин, и вступил в радикальную организацию – «Братство человека». Здесь он встретил единомышленников – бунтовщиков и мечтателей и бесконечно обсуждал надвигающуюся бурю.

Фоска не нашла себя. Их тайный побег значительно отличался от того, как она его себе представляла, – даже после сделанных ей Рафом осторожных предупреждений. Она ничем не могла выдать их пребывание в Париже. Ей приходилось изучать незнакомый язык и привыкать к новому городу с его странными обычаями. Пока Рафа не было дома – а его не было большую часть времени, – ей не с кем было общаться, кроме своей горничной – туповатой деревенской девицы.