К тому времени, когда Томас разделся до пояса и снял туфли, вокруг ринга собралась небольшая толпа — слух о предстоящем поединке распространился по комнате с потрясающей быстротой. Томас поднял свои длинные руки высоко над головой, разминая мускулы, потом присоединился к сэру Ральфу и остальным. Про себя он порадовался, перехватив взгляд, который бросил на его голую грудь и мускулистые плечи лорд Мэпплтон: в этом взгляде смешались благоговение и даже некоторый страх. А почему, собственно, ему бы и не впечатлиться, подумал Томас. Граф Лейлхем — не единственный мужчина на свете, который, раздевшись, только выигрывает.

— Мистер Донован? — Граф выжидательно посмотрел на Томаса, потом, наклонив голову, вышел на ринг, пройдя под канатом, который сэр Ральф поднял для него и сразу же опустил на место, оставив Томаса за пределами ринга.

— Если вы готовы, ваша светлость, — ответил Томас, кланяясь графу, стоявшему теперь в центре ринга, сжав руки в кулаки. — Хотя я и американец и не знаком с вашими правилами, но я считаю себя джентльменом. Учитывая разницу в возрасте между нами, я постараюсь не покалечить вас.

— Прекрасно, малыш. Почему бы и не оскорбить противника? — прокомментировал Дули, выходя вперед и поднимая канат, чтобы Томас пролез под него. — Есть такая старая поговорка. Я запомнил ее после одной ничем другим не запомнившейся мне ночи в Килкенни. «От доброго слова зубы не заболят». Возможно, тебе следовало бы ее выучить, потому что этот парень, похоже, принадлежит к тому сорту людей, которые согласятся лишиться глаза, лишь бы одержать верх.

Томас посмотрел на друга, подняв бровь, и спокойно ответил:

— А может, мне купить тебе кресло-качалку, когда мы вернемся домой, Пэдди? И ты будешь сидеть со своей тещей у камина. Ты становишься боязливым, как женщина. Не настал еще тот день, когда англичанин может одержать над американцем верх в честном поединке.

— А кто сказал, что он будет честным? — чуть ли не прошипел Дули. — Я наблюдал за ними, малыш, — они дерутся так, как я до сих пор и не видел. Пританцовывают и скачут, как курица на горячей сковороде, держа кулаки у лица и крутя головой, словно голубь, расхаживающий по площадке. Как можно нанести удар тому, кто не стоит на месте, как положено настоящему мужчине?

Томас взглянул на ринг, находившийся футах в тридцати слева от него, и убедился, что Пэдди прав. Двое мужчин на ринге скакали, как блохи, держа у лица голые кулаки. Время от времени они сближались, наносили друг другу несколько несильных ударов и быстро отскакивали назад. Подняв руку, он пригладил усы и с улыбкой перевел взгляд на Дули.

— Теперь, когда я присмотрелся повнимательнее, могу сказать, что выглядят они несколько глуповато. Не беспокойся, Пэдди. У меня есть план.

— План, вот как? Это замечательно. У тебя есть голова на плечах, малыш, но и у булавки, знаешь ли, тоже есть голова, — грубовато ответил Дули, приподнимаясь на цыпочках и массируя Томасу плечи. Потом он с силой толкнул его на середину ринга, — Ну, давай, врежь этому сукину сыну.

Эти напутственные слова еще звучали в ушах Томаса, когда он остановился перед графом и с улыбкой обратился к нему:

— По словам моего друга и ассистента мистера Дули, у нас с вами будет цивилизованный поединок, не похожий на те, к каким я привык. Как я понимаю, мы не будем выбивать друг другу глаза, ставить подножки, бить лежачего. Каковы же в таком случае правила?

Граф слегка наклонил голову.

— Мы будем сражаться по правилам Бротона, мистер Донован. Сэр Ральф будет судьей, он вмешается в случае необходимости. Как только один из нас упадет, другой должен отойти и ждать, пока не станет ясно, сможет ли его противник подняться. Мы с вами джентльмены, и это дружеский поединок. Я предлагаю ограничиться тремя падениями, а не стремиться к полному уничтожению противника. Согласны? Я даю вам слово джентльмена, что не воспользуюсь вашей неопытностью.

— Звучит как нельзя лучше, — проговорил за спиной Томаса Дули. — Упасть всегда легче, чем подняться. Но не волнуйтесь, ваша светлость, я буду помогать вам всякий раз, когда Томми вас нокаутирует.

— Убирайся, Пэдди. — Томас постарался сдержать улыбку. — Ваша светлость, я ценю вашу заботу и благодарен вам за нее. Я готов, если вы готовы.

Сэр Ральф отступил назад и обеими руками дал знак графу и Томасу начинать бой.

Томас стоял неподвижно, держа кулаки на уровне талии, немного согнув ноги в коленях. Сердце у него учащенно билось. Он ждал, каким будет первое движение графа.

Граф не разочаровал его. Как только был дан сигнал начинать, Вильям Ренфру слегка отклонился назад, Голова у него была поднята, руки согнуты в локтях, кулаки он держал на уровне глаз, повернув их пальцами к лицу. Он выглядит, решил Томас, как застывшая статуя.

Но в отличие от статуи, он не остался неподвижен. Прежде чем Томас успел среагировать, граф сделал шаг вперед и, вытянув правую руку, нанес ему удар в челюсть и почти в ту же секунду ударил левой по корпусу. После этого мгновенно отпрыгнул в сторону. Если это называется «дружеским» боем, подумал Томас, мне не хотелось бы оказаться лицом к лицу с графом, когда он будет драться всерьез.

— Черт побери, — проговорил он тихо и, подняв руку, потрогал челюсть, проверяя, не выбиты ли зубы. — Вот, значит, как это делается.

Томас прищурил глаза и наклонил голову. Подняв немного повыше руки — левую он теперь держал примерно на уровне щеки, а правую — на уровне плеча, слегка ее вытянув — он сделал шаг вперед, по-прежнему сгибая ноги в коленях.

— Едва ли это спортивно — ударить противника, а потом убежать, подняв хвост, — заметил он и увидел, как граф улыбнулся.

— Возможно, мистер Донован. — Граф дышал ровно, несмотря на только что проведенную атаку. — Но вы должны признать, что это чрезвычайно эффективно. Возможно также, что я переоценил ваши способности и могу ненароком вас изувечить. Может, желаете отказаться от поединка?

— Я не знаю, — вежливо ответил Томас, наступая на Лейлхема, который, подпрыгивая, отходил в угол. — Почему бы вам не забыть на время о джентльменском поведении и не ударить меня как следует? Тогда я смогу решить. До сих пор я чувствовал только легкое движение воздуха, когда вы скакали вокруг меня.

— Как вам угодно, мистер Донован, — не менее вежливо сказал граф, и оба взялись за дело всерьез, перестав притворяться, что ведут «дружеский» разминочный бой, а не пытаются выяснить, кто из них сильнейший.

Они кружили друг подле друга. Граф раз за разом бил Томаса в левое предплечье, искусно блокируя его ответные удары, а Томас проверял реакцию графа, пробуя наносить ему удары по корпусу правой.

Граф, видел Томас, по-прежнему считал его несерьезным противником. Он готовился одним мощным ударом нанести ему сокрушительное поражение — не только физическое, но и моральное. Томас чувствовал, что его противник по-настоящему его ненавидит, и весьма сожалел о том, что причина этой ненависти ему неизвестна. Однако, несмотря на эту явно ощущавшуюся в нем ненависть, граф полностью владел собой. Он не допускал ошибок, порождаемых обычно сильными эмоциями, никак не реагируя, когда Томасу тоже удавалось нанести ему хороший удар, и сохранял хладнокровие, когда Томас ухмылялся ему в лицо, рассчитывая спровоцировать на необдуманное движение. Он был подобен машине — равнодушный, бесчувственный, недоступный внешним раздражителям. Он действовал, как печатный пресс, снова, снова и снова нанося точно рассчитанные удары, делая ложные выпады, наступая, отступая, опять наступая.

Но как бы ни был Томас впечатлен мастерством графа, в конце концов, ему это надоело. Он, правда, никогда сам не участвовал в поединках по правилам Бротона, а присутствовал на них лишь в качестве зрителя, но, будучи американцем, да к тому же ирландцем, уложил немало противников как в спортивных боях, так и в обычных уличных драках. Он знал, на что надо обращать внимание в манере, стиле боя противника, и это знание очень ему сейчас пригодилось.

Приближалось время окончания поединка. Томас уже обнаружил одно слабое место противника — готовясь нанести удар по корпусу, граф немного опускал левое плечо. Томас был уверен, что сумеет предугадать это движение и в следующий момент нанесет графу удар слева, который тот не сможет блокировать. Сделать это будет не слишком трудно, поскольку граф пребывал в уверенности, что близок к победе.

Продумав свою дальнейшую тактику, Томас приступил к ее практическому применению. Для начала он умышленно ослабил защиту и получил три довольно ощутимых удара. После третьего он даже покачнулся и усиленно заморгал, словно пытаясь разогнать появившуюся перед глазами пелену.

Зрители, окружавшие ринг, начали подбадривать своего соотечественника, нисколько не сомневаясь в его победе. Один лишь Дули закричал:

— Переходи в ближний бой, Томми! Не стой как столб, не позволяй себя избивать. Переходи в ближний бой!

Томас ожидал свой шанс.

И он дождался его. Нанеся три прямых удара подряд Томасу по корпусу — они, впрочем, не достигли цели, потому что Томас сумел отвести все три, каждый раз вовремя выставляя перед собой левую руку, — граф немного опустил левое плечо. Томас мгновенно выбросил вперед правую руку и его кулак опустился на чувствительное место чуть ниже левого уха графа. Раздался треск. Вслед за этим он нанес сокрушительный удар левой в диафрагму противника.

Ноги Вильяма Ренфру подкосились, и он рухнул на пол лицом вниз. В наступившей внезапно тишине звук падения тела был подобен удару грома.

Дули, раздобывший где-то полотенце, бросился на ринг, набросил полотенце Томасу на плечи и похлопал его по спине. Потом посмотрел на сэра Ральфа:

— Вы это видели? Точный удар в челюсть, второй в брюхо — и противник в нокауте. Мог бы выиграть гинею-другую, поставив на тебя, Томми, но я не был уверен. Что ж, это послужит мне уроком. Никогда больше не буду в тебе сомневаться. Прекрасная работа. Действительно прекрасная. Если только ты не убил графа. Это было бы не по-дружески.