— Ты будешь сидеть на пассажирском сиденье, — говорит он, приподняв брови.

— Могу я хотя бы отвезти нас назад?

— Возможно. Посмотрим, как ты будешь себя чувствовать после прыжка.

— Ладно, — соглашаюсь я, и сажусь на роскошное кожаное сиденье, счастливая, такой я не была никогда за всю свою жизнь. — Я всегда представляла тебя как парня с черным Макларен Р1.

Он смотрит на меня с любопытством.

— Почему?

— Не знаю, но я была неправа. На самом деле это подходит тебе идеально.

Как только мы выехали на автостраду Джерон ставит ногу на педаль акселератора, и машина несется вперед с такой скоростью, что я на самом деле чувствую узел страха и волнения в животе. Неудивительно, что он не хотел меня пускать за руль, если это он называет вождением. Мы летим быстро по старинной холмистой местности, сворачиваем на дорогу, ведущую к аэродрому.

Джерон забирает наше оборудование, выходит из машины и ведет меня в низкое здание. Он хорошо известен здесь, поэтому я нахожусь в большой раздевалке одевая комбинезон, на свою одежду, перчатки, очки и шлем. Далее идут стропы. Я шагаю в них, и Джерон тянет вверх мне на плечи, затягивая все ремни, выглядит красиво и безопасно. Он проверяет их еще раз.

— Нормально?

— Хорошо, — говорю я, хотя целый рой бабочек крутиться у меня в животе при мысли, что я скоро буду выпрыгивать из самолета.

— Отлично, на пол лицом вниз, — говорит он.

— Что ты имеешь в виду?

— Я покажу тебе позицию в свободном падении.

Я лежу на полу, и он говорит мне, чтобы я согнула ноги в коленях и подняла их примерно на шесть дюймов в воздух. Мы практикуем несколько раз разные позы, и Джерон одевает ремни своего парашюта.

— Готова прыгать с парашютом?

— А то! — шучу я, несмотря на то, что в данный момент являюсь комбинезоном одних натянутых нервов. Подходим к самолету. Я соединяю ноги вместе и сажусь на лавочку. Джерон машет пилоту и поднимает большой палец вверх, сигналя. Самолет начинает выруливать по взлетной полосе, Джерон поворачивается ко мне, затягивая ремни еще раз, соединяя их вместе, проверяя, чтобы быть уверенным, что все в целости и надежно. В течение следующих пятнадцати минут, пока мы поднимается на высоту прыжка, Джерон выглядит очень спокойным и расслабленным, и это меня немного успокаивает, несмотря на то, что, если честно, я испытываю очень странные ощущения. Я не явно, но доверяю Джерону, особенно после того, как посмотрела видео, и по какой-то самой неясной для меня причине, мне нравится связать с ним свою судьбу, накрепко в данный момент. Он кладет свою большую руку в перчатке на мое колено, намертво защищая, и я чувствую себя от этого совсем не плохо. Мы летим среди ясных облаков на высоте девять тысяч футов.

— Хорошо, тринадцать тысяч футов, — говорит Джерон.

— Время прыгать?

— Ага, — и я слышу дрожь восторга в его голосе.

Я смотрю на него с удивлением, вот оно что, он делает это ради удовольствия.

— Одевай очки и шлем, — говорит он, и я повинуюсь. Я смотрю в иллюминатор и меня передергивает от мысли: Что за чертовый полет я решила совершить? Я видела видео прыгающих, выпадающих из самолета, исчезающих из поля зрения, теперь моя очередь. Джерон ведет меня к краю, мы садимся, свесив ноги наружу. Мой разум гаснет. И вдруг я перестаю испытывать какой-либо страх и нервозность. Странное спокойствие нисходит на меня. Я поворачиваю голову, смотрю на Джерона, в его глазах появляется незнакомый мне отблеск азарта. Наши взгляды встречаются, и на секунду я чувствую эту связь на каком-то очень глубинном уровне.

— Три... два... один, прыгаем.

Сила ветра мгновенно врезается в меня, пока мы мчимся по небу на бешеной скорости. Она вытягивает и засасывает кожу у меня на лице с такой силой, что я испытываю шок. У меня сам собой открывается рот от такого свободного падения, и Джерон плывет вниз, чтобы защитить меня от ветра. Я быстро становлюсь в позицию, которой он меня научил. Холодный жесткий воздух и моя собственная нервозность заставляют мои губы прилипиться к деснам.

Я пытаюсь языком смочить немного губы, и язык тут же окутывается морозным ветром. В воздухе присутствуют острые ледяные капли, и Джерон пытается загородить мое лицо своими руками, чтобы как-то защитить меня. Мы падаем со скоростью ста миль в час с тринадцати тысяч футов. Я испытываю неповторимое чувство мчась через холодный, прозрачный воздух с такой уникальной высоты, мой желудок делает сальто. Скорость и ощущение опасности только это присутствует, все остальное просто испаряется из головы. Это необъяснимое и удивительное ощущение, и настолько отличное от всего, что я когда-либо испытывала. Никогда еще я не чувствовала, настолько открытыми все свои чувства, словно двигаешься по краю пропасти.

Свободное падение длится меньше минуты.

На пяти тысячах футов Джерон подает мне сигнал, и я кладу руки поперек груди и жду, когда он откроет парашют. Как только он дергает за стропы, нас тут же подбрасывает в вертикальное положение. В кино всегда кажется, как будто открывание парашюта выбрасывает человека вверх с большой силой, но на самом деле это не так. Парашют открывается медленно и из-за этого и снижается скорость падения, но медленно.

Мы скользим вниз под парашютом. Теперь, когда мы можем говорить и слышать друг друга, Джерон спрашивает:

— Ты в порядке?

— Безусловно, — отвечаю я, и меня переполняет странное чувство. Чувство огромной нежности к нему. Я точно не хочу называть это любовью, но это что-то типа покровительственного, слегка собственнического чувства, а может чувство благодарности за тот опыт, который мы только что разделили. Он даже разрешает мне править парашютом для приземления в определенный момент.

Он указывает ориентиры, и я слежу за его рукой в перчатке, хотя и нахожусь до сих пор в шоковом состоянии. Мое сердце бьется как сумасшедшее. Он сажает нас четыре, может, пять минут, скользя вниз на приземление. Слишком быстро.

Джерон напоминает мне поднять ноги вверх, я немедленно повинуюсь, чтобы не получить травму. У нас идеальная посадка.

— Вау... тачдаун, малыш, — вещаю я.

Джерон снимает с меня стропы, разворачивает вокруг и жестко целует, действительно жестко.

— За что? — спрашиваю я, когда он поднимает голову.

Напряженную секунду кажется, как будто он собирается сказать что-то важное. Затем качает головой и говорит:

— За то, что прыгнула со мной и была такой крутой.

Мое сердце гудит, как сумасшедшее. Я беру его лицо в ладони и целую страстно в ответ.

— За что? — спрашивает он.

Я хочу сказать ему какие странные эмоции я испытывала находясь рядом с ним в воздухе, но останавливаю себя.

— Благодарю за этот опыт. Это было супер потрясающе, — взволнованно говорю я. — Я никогда этого не забуду.

Он кивает.

Я возбужденно смеюсь.

— Мы можем это повторить?

Он тоже смеется в ответ.

— Может быть, но не сегодня.

— Господи! Это лучший наркотик в мире, — адреналин просто бушует у меня в крови, я полна радости. Наконец-то, я поняла лишь маленькую часть его. Ту часть, которая предпочитает опасность.


12.


Мы едем к дому Ланы и Блэйка и Том, их шофер, везет нас всех в закрытый клуб под названием «Annabel».

Мы проходим фейсконтроль у швейцара и в результате попадаем в красный, покрытый лаком бар, наполненный произведениями искусства. Стены на самом деле выглядят удручающее, в старом дизайне — полированная латунь и темные дубовые панели, потолки низкие и с мавританской росписью. Освещение настолько тусклое, что создается ощущение будто находишься в гробнице или пещере. Посетители исключительно обитатели британской аристократии в костюмах и непонятные явно нездешние мужчины, в сопровождении высоких, потрясающе красивых восточно-европейских женщин, младших их наполовину, и конечно супербогатых избалованных детей с мужчинами из Ближнего Востока, обладающих нефтяными скважинами. Дресс-код очень строгий — в костюмах или коктейльных платьях. Несмотря на все усилия, чтобы сохранить стиль полу-мрачной привлекательной библиотеки, атмосфера граничит с нуворишами.

Мы выпиваем несколько очень дорогих коктейлей, потом переходим к нашему столику, где стены выложены только бутылками Бордо. Метрдотель, как всегда кружит вокруг Блейка. Другие официанты, в основном итальянцы, приветливые, немного нахальные и снисходительные. Мы едим какую-то франко-итальянскую еду, очень вкусную. Лана и я едим пасту, Джерон заказал «Bellota Iberica» ветчину, Блейк же пропитанный кровью стейк. Для начала Блэйк заказал икру, которая отвратительна, на мой взгляд, но все остальные, видимо думают, что она превосходна. Вино давнишней выдержки и очень дорогое, но я не люблю вино, поэтому я не бросаю свой коктейль.

Блейк утонченный и вежливый, Лана сверкает, Джерон само очарование и внимательность, но я просто наблюдаю за Джероном. То, что он сейчас такой, я до конца не понимаю его. Я наблюдаю, как Джерон беседует с Блейкой Лоу Баррингтоном и его женой. Он выглядит таким гладким, умным, забавным, обаятельным, глянцевым. И это совершенно не тот Джерон, которого я знаю. Он надел сейчас определенную маску. Он даже берет меня за руку, смотрит мне в глаза, наклоняется и целует меня в губы, но это не тот Джерон, которого я знаю.

Джерон, которого я знаю, напористый и требовательный, и, бл*дь, настоящее животное. Этот же гладкий, льстивый... торговец, который шокирует меня полностью. Наблюдая за ним, никогда нельзя вообразить, будто он может лететь вниз со склона горы в вингсьюте или же посещать дайв-клуб, где каждый находится под действием наркотика, чтобы слушать ту музыку. Он что нацеливается на какой-то бизнес с Блейком Лоу Баррингтоном?