Тем временем Джеймс, похоже, справился с лошадьми и со старым экипажем – его уже не так трясло. Они продолжали мчаться с бешеной скоростью, объезжая препятствия и делая крутые повороты.

Каллиопа высунулась из окна, прицелилась и выстрелила. Всадники сразу же поотстали и передвинулись на другую сторону улицы.

Джеймс обогнул Трафальгарскую площадь, и карета направилась обратно по Уайтхоллу. После очередного ухаба Каллиопа отлетела к стенке кареты, и ее драгоценный порох впустую рассыпался по полу. Черт, черт, тысяча чертей!

Ей ничего не оставалось, как только присоединиться к Джеймсу – может, хоть там она будет полезна. Убедившись, что маленький пистолет надежно лежит в кармане, она распахнула обе створки окна и выбралась наружу, как это делал он. Сидя на раме окна, она дотянулась до крыши кареты; и тут от толчка ее чуть не сбросило на землю.

Каллиопа вовремя почувствовала, что пистолет высовывается из-за пояса, схватила его и мысленно поблагодарила мужской костюм. Когда она потянулась к сиденью кучера, Джеймс громко выругался и сдернул ее на пол, как мешок. Почувствовав, что вожжи ослабли, лошади заартачились.

– Что ты делаешь, женщина? Ищешь смерти? Я сам тебя убью! – Он не смотрел в ее сторону, но она видела его жесткое, напряженное лицо.

– Я думала, что могла бы помочь. Понимаю, что ты стараешься оторваться от этих всадников...

– Ну так подстрелила бы их – все какая-то польза.

– Я пыталась, три раза.

– Попробуй еще, но только изнутри кареты – здесь у тебя ничего не получится.

– Видишь ли, суть проблемы в том...

Над их головами раздался выстрел.

– Черт, пригнись! – Джеймс толкнул ее на пол, схватил поводья, и они помчались мимо Адмиралтейства. Опять прогремели выстрелы, и Каллиопа услышала, как Джеймс чертыхнулся. Хорошо, что лошади его слушались, потому что теперь он держал вожжи лишь одной правой рукой. Во второй раз за ночь он был залит кровью.

Каллиопа встала, чтобы ему помочь, но Джеймс раненой рукой оттолкнул ее и подстегнул коней.

– Не хватает мне еще отвлекаться на тебя.

В лондонском воздухе носился запах крови. Каллиопа посмотрела на Дженкинса, распростертого у ее ног, – пуля задела его голову, из раны текла кровь. Она оторвала от низа рубашки две полосы, одну приложила к ране, как тампон, другой перебинтовала голову несчастного. Потом, не обращая внимания на приказы Джеймса, она дотянулась до его шейного платка. Хотя ее собственная голова находилась на уровне огня, она, отбросив страх, попыталась распахнуть рубашку и перевязать Джеймса, однако он только помотал головой.

– Если не хочешь меня слушаться, то просто завяжи рану и сядь пониже.

Каллиопа быстро выполнила его требование, и он толкнул ее на пол.

– Придерживай Дженкинса и сама держись крепче!

Они приближались к зданию парламента. Каллиопа увидела ряды пустых торговых палаток по краям площади. Он что, собирается их протаранить? Прижавшись к Дженкинсу, она стала молиться.

Лошади заартачились, но за секунду до того, как они наткнулись бы на палатки, Джеймс заставил их круто свернуть влево. Зад кареты сшиб палатки, в воздух взлетели куски дерева и материи.

Каллиопа с трудом сумела удержаться и удержать Дженкинса. Испугавшись, что Джеймс и сам мог упасть, она подняла голову, но он уверенно гнал лошадей. Тогда она оглянулась на преследователей. Сбитые палатки загромоздили улицу, и они не смогли проехать!

Каллиопа облегченно вздохнула, и Джеймс быстро взглянул на нее.

– Мы еще не дома, – резко бросил он.

Она вытащила из кармана пистолет и, оглянувшись, убедилась, что усталые лошади уже подъезжают к дому Джеймса. Им навстречу высыпала небольшая армия слуг, которые тут же унесли Дженкинса; при этом Финн сквозь зубы посетовал на то, что хозяин уехал без него.

– Финн, позаботься о Дженкинсе, поставь охрану и отправь кого-нибудь почистить лошадей, – махнул Каллиопе. – А ты иди за мной.

Каллиопа тенью последовала за ним и лишь в кабинете спросила:

– Как твоя рана?

– Пустяки. Пуля прошла навылет.

В дверях возник Темплтон: его обычно спокойное лицо выражало тревогу.

Во второй раз за день Каллиопа видела на Джеймсе окровавленную рубашку.

– Темплтон, пожалуйста, принесите горячую воду, полотенца и бинты.

Слуга сперва вытаращился на рубашку хозяина, потом на нее, но так и не спросил, какое право она имеет находиться возле хозяина и отдавать приказы, а быстро выбежал из комнаты.

– Черт побери, я же сказал – это царапина! И отдай пистолет, пока не пристрелила кого-нибудь.

– Я запомню, что ты сказал. – Она выложила оружие на стол. – А теперь сними, пожалуйста, рубашку, чтобы я могла перевязать твою царапину.

Джеймс насупился, но промолчал.

Темплтон вернулся так быстро, что Каллиопа удивилась. Интересно, где он держит бинты? Она взяла все, что принес дворецкий, и кивнула ему в знак благодарности.

Джеймс опустился на диван и, закрыв глаза, скрестил руки на груди. Его лицо исказила боль.

Каллиопа подбоченилась.

– Ты ведешь себя как ребенок! Снимай рубашку!

Он свирепо посмотрел на нее. Ну что ж, если он не захочет снять рубашку, она это сделает за него.

Каллиопа подумала, что Джеймс сейчас зарычит, но неожиданно он послушался и снял окровавленную рубашку. Она первым делом проверила, нет ли других ран на теле, потом впилась взглядом в тампон, закрывавший рану. Днем она уже смотрела на его грудь, но сейчас ее снова толкнула в сердце интимность момента.

Заставив себя сосредоточиться, Каллиопа окунула полотенце в воду и протерла руку Джеймса, из которой пуля вырвала клок мяса. Да уж, действительно царапина!

Она перевязала руку и села на корточки. Темплтон, который маялся все это время за ее спиной, воспрянул духом.

– Я буду на кухне, мадам. Если вам или милорду что-нибудь потребуется, дерните за этот шнур. – Он вышел и осторожно закрыл за собой дверь.

Каллиопа посмотрела на Джеймса; его глаза мрачно уставились в потолок. О чем он задумался? Она знала, что рана его болит, но не знала, как еще ему помочь.

– И как ты себя чувствуешь?

Он перевел на нее горящий взгляд.

– Какого черта ты вылезла из кареты?

– Я... я думала, что смогу что-то сделать... – От его свирепого вида она начала заикаться.

– Было бы больше пользы, если бы ты оставалась внутри.

Каллиопа подняла голову:

– Дженкинс мог бы умереть.

– И ты тоже. – Джеймс тяжело вздохнул и откинулся на диване. – Ладно, раз уж так случилось, скажу – я не мог бы выполнить этот маневр, если бы ты оставалась внутри.

Она просияла.

– Но больше так никогда не делай, – лицо опять стало холодным. – И учти – сегодня тебе нельзя возвращаться домой.

– Знаю.

Он кивнул и закрыл глаза. Подавленные эмоции рвались наружу, и Каллиопа еле удержалась от истерического всхлипа. Она проиграла.

Джеймс открыл один глаз и посмотрел на нее, потом повторил ее вопрос:

– Как ты себя чувствуешь?

Она была близка к истерике. Видимо, это отразилось на ее лице, потому что он подтащил ее к себе и посадил на колени, не обращая внимания на боль в левой руке.

– Здесь ты в безопасности. Успокойся.

Ласковые слова вмиг лишили ее защиты, и она уткнулась ему в плечо, дрожа всем телом. Страх, как пружина, развернулся, ударил, и Каллиопа, заливаясь слезами, прижалась к Джеймсу. Стресс нарастал в ней с той минуты, как она нарядилась трубочистом, и теперь вырвался на свободу, как будто только и дожидался этого момента.

Левой рукой Джеймс погладил ее по голове и по спине. Он шептал нежные бессмысленные слова, здоровой рукой пытаясь устроить ее поудобнее, и от этого она еще сильнее зарыдала.

Каллиопа никак не могла остановиться, и Джеймс принялся убеждать ее, что даже закаленные в боях мужчины плачут в стрессовых ситуациях.

Наконец Каллиопа успокоилась и вдруг почувствовала: так хорошо ей давно уже не бывало, и, пока он так ее держит, ничего плохого с ней не случится.

Джеймс отвел волосы с ее лица. Каллиопа знала, что у нее покраснели глаза и лицо покрылось пятнами, но отчего-то у Джеймса сейчас были такие же колдовские, бархатные глаза, как во время балов у Киллроев и у Петтигрю.

Джеймс намотал на палец прядь ее волос, потом тихонько подложил руку ей под затылок, создавая выбор: опустить ли голову ему на плечо или отодвинуться. Ласка и настойчивый блеск его глаз сокрушили ее. Каллиопа подняла голову и погладила его по щеке. Услышав, как на миг прервалось его дыхание, она заглянула ему в глаза. Этот человек каким-то образом пробрался в нее. В его глазах, как в зеркале, отражались ее желания и ее возбуждение.

Губы коснулись губ легко, как перышко. Потом он отодвинул голову и, еще раз посмотрев ей в глаза, понял, что ее выбор сделало сердце и ничто их больше не прервет. Она ослабила свой жесткий самоконтроль, сбросила все маски и отдалась мечте.

– О, Джеймс...

И тут словно прорвало запруду. Поддерживая ее за шею, Джеймс впечатал в ее губы поцелуй, от которого внутри его словно разгорелся пожар; она тоже поцеловала его в ответ с такой страстью, которой в себе не подозревала.

Это было божественно – его пряный одеколон, ощущение его губ на ее губах. Он наклонился и, опустив на диван, целовал и целовал ее, как изголодавшийся мужчина, который прожил без пищи много дней. Каллиопа чувствовала то же, что и он. Ее руки пробрались под широкую белую рубашку и погладили твердые мышцы груди, которые она разглядывала раньше...

Джеймс тихо застонал и стал расстегивать ее рубашку, и тут же его руки скользнули внутрь. Не переставая ее целовать, он потрогал набрякший сосок, и у Каллиопы перед глазами поплыли красные и золотые круги. Она откинула голову, и он стал целовать ее в шею, грудь, живот. Почему-то бриджи оказались расстегнуты, потом и вовсе исчезли. Его губы и руки были повсюду. О Боже!

Каллиопа отдалась наслаждению и выгнулась, словно освобождая тело от чувств, которые он возбудил, пока Джеймс быстро сбрасывал остатки ее и своей одежды. Наконец она вздохнула, глядя на его обнаженное тело. Исчез аристократ, остался только мужчина ее мечты. И на эту ночь он принадлежал ей.