– Мне кажется, я подсознательно помню все эти вещи. – Реми покрутила антикварный глобус, пытаясь представить себе, играла ли она с ним в детстве, приходя к отцу в контору. – Но у меня напрочь выветрился из памяти наш переезд сюда.

– Ладно, если ты удовлетворила свое любопытство, то отправляйся домой. У меня много работы, – резко сказал Коул и подошел к столу.

Коулу явно не терпелось от нее избавиться. Только ли из-за обилия дел? Она склонялась к мысли, что не только.

– У меня есть еще один вопрос, – заявила Реми.

– Какой?

Коул посуровел. У Реми сложилось впечатление, что он готов на нее накричать. Как час назад в порту.

– Почему ты вчера ушел не попрощавшись?

– А почему ты не остановила меня?

– Я не знаю, что тебе ответить.

– Что ж, это тоже ответ.

– Возможно.

Внезапно солнечный луч заплясал на чьем-то застекленном портрете. Реми заинтересовалась, присмотрелась внимательней… Перед ее мысленным взором промелькнул образ седовласого человека в пиджаке с широкими лацканами.

– Дедушка! – Она вспомнила его моментально. – Это его портрет, да?

Не дожидаясь ответа Коула, она подошла поближе и… удивленно замерла. Портрет изображал какого-то незнакомца в черном фраке и серебристом атласном жилете. Темно-рыжие волосы, еще не убеленные сединами, коротко подстрижены и расчесаны на косой пробор. В глазах искрится смех, уголки рта, прикрытого густыми усами, тронуты улыбкой. Облик этого человека дышал силой и отвагой. Наверняка он любил рисковать, любил бросать вызов судьбе.

– Кто это? Ты повесил здесь картину из своей коллекции? – выпалила Реми и, побледнев, пробормотала: – По-моему, я тебя уже об этом спрашивала…

Коул кивнул. Он ждал, не вспомнит ли Реми какие-нибудь подробности, но она лишь испуганно прошептала:

– И что ты мне ответил?

– Что это портрет основателя компании. Бог знает, сколько десятилетий картина пылилась на складе, а я нашел ее и принес сюда.

Реми озадаченно посмотрела на портрет.

– Странно! Этот человек совсем не похож на Жардинов.

– А он и не Жардин, – заявил Коул.

– Но это невозможно! Компанией «Кресент Лайн» всегда владели Жардины.

– Не всегда. Вначале она принадлежала другому человеку. Ее основал этот мужчина – Броуди Донован.

– Донован?

Господи, что он несет?! Этого не может быть! Коул ошибается. Но… она ведь ничего не помнит. А вдруг он все-таки прав? Боже милосердный, какие еще семейные тайны скрываются за непроницаемой стеной забвения?

– Если бы справедливость в свое время восторжествовала, Реми, – продолжал Коул, – ты носила бы сейчас фамилию Донован, а не Жардин.

– Не понимаю, о чем ты говоришь? – растерянно пролепетала девушка.

Коул хотел ответить, но осекся, покосившись на дверь, и после короткой паузы сказал с невеселой усмешкой:

– А ты лучше спроси у своего дяди.

Реми обернулась. На пороге стоял Марк Жардин. Взгляд его темных глаз был устремлен на портрет, губы недовольно поджаты. Впрочем, через мгновение лицо разгладилось, вновь стало веселым и добродушным.

– Какой приятный сюрприз! Рад тебя видеть, Реми!

– Доброе утро, дядя Марк!

Реми не сомневалась, что дядя слышал последние слова Коула и нарочито их проигнорировал. Но почему? Потому что Коул сказал правду? Или дядя просто не хочет говорить про Броуди Донована в присутствии чужого человека?

Внутренний голос предупреждал: «Не надо разглашать семейные тайны». Реми вняла его совету и не стала затрагивать скользкую тему.

– Что это вы сегодня так рано пожаловали? – небрежно поинтересовался Коул. – По утрам вы обычно пьете кофе с друзьями в отеле «Поншартрен».

– О да, – согласился дядя. – Но ведь сегодня собрание…

– А какое отношение к нему имеете вы? – От Коула веяло убийственным холодом, Реми даже показалось, будто температура в комнате упала на несколько градусов.

– Ну… я решил, мне необходимо присутствовать, – натянуто улыбнулся Марк Жардин.

– Зря вы так решили, – отрезал Коул.

Дядя покраснел, лицо его подергивалось.

– Зря? Но я же один из директоров компании! Мне принадлежит крупный пакет акций.

– Верно, – кивнул Коул, – но вы, вероятно, позабыли: теперь я веду собрания. Поэтому ваше присутствие необязательно.

– Понятно, – напряженно произнес дядя.

Видя, что ему никак не удается с честью выйти из положения, Реми торопливо попросила:

– Дядя Марк, если вы здесь не особенно нужны, пожалуйста, отвезите меня домой.

Он с благодарностью посмотрел на племянницу.

– С удовольствием, Реми.

И шутливо отвесил ей церемонный поклон. Реми оперлась на его руку, и они направились к выходу.

11

Уютно устроившись на сиденье серого дядиного «Мерседеса», Реми рассеянно смотрела в окно. Дядя что-то рассказывал. Звуки его голоса действовали на нее успокаивающе. Машина ехала по Сент-Чарлз-авеню. Выйдя из конторы, Марк Жардин завел речь о своих детях и внуках и с воодушевлением вспоминал забавные эпизоды, связанные с ребятишками. Реми в нужных местах улыбалась, но слушала вполуха, внимательно разглядывая проспект, по которому они проезжали. Впервые после своего возвращения она видела его так отчетливо, ведь накануне, когда ее везли из аэропорта домой, здания тонули в темноте, а утром были затянуты дымкой белесого тумана.

О карнавальном веселье теперь напоминали лишь гирлянды разноцветных лампочек – участники праздничного парада всегда проходили по Сент-Чарлз-авеню, и потому проспект освещался особенно ярко – да одноразовые стаканы, грудами валявшиеся под живой изгородью из кустов азалии. Розовые бутоны азалии со дня на день должны были расцвести пышным цветом. Реми заметила за домами развевающийся на ветру карнавальный флаг. Он был поднят перед элитарным клубом, который располагался в роскошном здании, надежно отгороженном от мира узорчатой чугунной оградой и раскидистыми магнолиями. Реми вспомнила, что раньше только устроители карнавала из самых респектабельных семейств получали право устанавливать перед своими домами пурпурные, зеленые и золотистые флаги. Это была их привилегия. Пурпурный цвет символизировал правосудие, зеленый – благочестие, а золотой, разумеется, власть.

Казалось бы, вся эта праздничная мишура должна была отвлечь Реми от мыслей о неприятной сцене в кабинете Коула, но получилось ровно наоборот. Она вдруг отчетливо поняла, что дядя Марк нарочно уводит разговор в сторону. Но почему он не хочет объяснить ей, кто такой Броуди Донован? Реми вспомнила, с какой злобой дядя глядел на портрет. Конечно, Марк слышал последние слова Коула. Слышал, как Коул назвал Донована основателем «Кресент Лайн»! И однако же ничего ему не возразил, а теперь не дает ей и рта раскрыть, словно боится расспросов. Но ведь она и сама не настаивает. Странно… Ей словно что-то мешает… Но что?

– Приехали! – провозгласил Марк, и «Мерседес» проплыл меж двух чугунных столбов, служивших опорой для автоматических раздвижных ворот. Некогда на этих столбах висели ажурные кованые ворота, куда въезжали старинные экипажи.

– Вот ты и дома, – ласково улыбнулся Марк. – Слава Богу, что все неприятности позади, верно?

– Если бы ты сказал мне это два дня назад, я бы с радостью согласилась, – ответила Реми. – Но сейчас мне почему-то кажется, что неприятности только начинаются.

Марк промолчал, но его молчание было весьма красноречивым. Особенно по контрасту с тем потоком банальностей, которые он обрушил на племянницу по дороге домой. Судя по всему, она невольно попала в точку.

Марк остановил машину перед бывшим каретным сараем, где теперь был устроен гараж на четыре машины.

В доме, куда они зашли через боковую дверь, витали чудесные запахи. Марк повел носом и воскликнул с преувеличенным восторгом:

– Нэтти, ты с утра колдуешь на кухне!

– Да. А вам давно пора было вернуться.

В холле появилась высокая худая негритянка в белом фартуке. Реми обратила внимание на ее оригинальную прическу: наверху шапка курчавых волос, а виски подстрижены очень коротко. И стильно, и практично, и очень идет скуластому лицу.

Женщина с укором обратилась к Реми:

– У тебя, по-моему, с головой совсем плохо. С какой стати ты ушла из дому ни свет ни заря?

– Вы, наверное, Нэтти, да?

Лицо негритянки было ей незнакомо.

– А кто ж еще? Если я не ошибаюсь, других чернокожих в вашем доме не водится.

Реми удивленно рассмеялась.

– Вы… ты за словом в карман не лезешь.

– От тебя научилась, – не моргнув глазом, парировала негритянка. Вероятно, им не впервой было так пикироваться.

– А где… – начал было Марк.

– Мистер Фрезер и миссис Сибилла пьют кофе в солярии, – предвосхитила его вопрос Нэтти.

– Пойду скажу им, что ты вернулась, – засуетился Марк.

– Они нашли мою записку? – запоздало поинтересовалась Реми.

– Ее нашла я, когда принесла тебе завтрак, – ответила Нэтти. – Твоя мать чуть с ума не сошла. Бедняжка уверена, раз у тебя отшибло память, ты и дорогу домой не найдешь.

– Найду, можете не сомневаться.

– Думаешь, ее легко в этом убедить? – с досадой хмыкнула Нэтти.

Нэтти держалась с Реми совсем по-родственному и даже не попыталась поинтересоваться, куда и зачем ушла спозаранку ее молодая хозяйка. Если верить Коулу, то Нэтти давно стала для них членом семьи, но… видимо, не до такой степени, чтобы хозяева дома отчитывались перед ней в своих действиях.

Нэтти погладила Реми по щеке.

– Я рада, что ты вернулась домой. А то я за тебя волновалась, – грубовато сказала она и поспешила отдернуть руку. – Господи, да что ж я торчу тут, когда у меня столько дел! Скажи папе и маме, завтрак будет на столе через двадцать минут. И спроси у мистера Марка, собирается ли он завтракать с вами.

– Хорошо, – пообещала Реми, но Нэтти, не дождавшись ответа, уже убежала на кухню.