— Поставь, — мягко поправила его Лизи, убирая ремень и опуская его на пол.

Он сразу же встал, шатаясь, и сделал несколько неуверенных шагов и упал. И в ярости завыл.

— Давай, Нэд, попробуй еще, — мягко сказала Лизи, беря его за руку.

Вспышка гнева исчезла так же внезапно, как и появилась. С нетерпением он встал, используя ее в качестве поддержки. Лизи помогла ему сделать несколько шагов. Нэд восторженно засмеялся, довольный своим очередным достижением.

— Думаю, он будет надменным мужчиной, — проговорила Элеонор, стоя в дверях кухни.

— Он только что назвал меня мамой, — возбужденно сказала Лизи. — И я думаю, он скоро начнет ходить.

Нэд дергал ее за руку; он хотел к Элеонор. Лизи передала его ей. Элеонор сразу же взяла малыша на руки.

— Умный мальчик, — нежно проговорила она.

Лизи улыбнулась им. С тех пор как она решила оставить Нэда, ее жизнь стала идеальной или почти такой.

Только страх мешал ей считать жизнь по-настоящему прекрасной. Она жила в тихом страхе, в ожидании того дня, когда его отец появится в их жизни, признает его и, в ярости от ее обмана, заберет Нэда.

Конечно, Лизи напоминала себе, что Тайрел не сможет узнать правду, — она, Анна и Элеонор поклялись сохранить все в секрете. Было только несколько слуг, которые стали свидетелями очевидной беременности Анны; остальных отправили в отпуск. Слуги, такие как Леклерк и Рози, полностью заслуживали доверия. Элеонор и Лизи продолжали избегать гостей в Глен-Берри до сегодняшнего дня. Даже Рори оставался в неведении, не имея ни малейшего понятия о существовании Нэда. Когда он посещал их, Нэди оставался в детской на четвертом этаже.

Что касается ее проступка, то она все объясняла так. Лизи знала, что неправильно скрывать от Тайрела де Уоренна его сына. Она знала, что он стал бы замечательным отцом. Но у него никогда не будет этого шанса. Лизк поклялась, что унесет секрет Анны с собой в могилу, чтобы репутация сестры не была испорчена, поэтому она могла выдавать Нэда за собственного сына.

Так много изменилось с тех пор, как было дано то обещание. Нэд был маленьким человечком в своем мире. Лизи стоило лишь взглянуть на него, чтобы понять, что он — настоящий де Уоренн. Лизи так сильно его любила, что она знала: однажды нужно будет рассказать ему правду о его отце, чтобы он мог заявить о своем праве по рождению. Но брак Анны был бы расторгнут, если бы Нэд открыто появился как де Уоренн. Тайрел никогда бы не поверил, что Лизи его мать, и, если бы принял Нэда как своего сына, правда раскрылась бы.

Одиннадцать месяцев назад обещание Лизи казалось достаточно простым. Сейчас Лизи четко понимала необходимость защитить права Нэда по рождению в будущем. Обещание, которое она дала Анне, придется в конечном счете нарушить.

Но пока еще не время.

Чувство вины невероятно мучило ее, но Лизи сказала себе, что подождет, пока Нэду исполнится восемнадцать, чтобы правильно все организовать. Разумеется, к тому времени даже Анна захочет, чтобы ее сын воспользовался своим правом в династии де Уоренн.

Элеонор вмешалась в ход ее мыслей.

— Нам нужно поговорить, Лизи, — твердо сказала она.

Лизи напряглась, понимая, о чем пойдет речь. Она просто не была готова поехать домой. Она никогда не будет готова вернуться домой — Рейвен-Холл так близко к «Адару».

— Я пеку пирог, — торопливо сказала она. — Но закончу через час или около того.

— Пирог может подождать, — серьезно проговорила Элеонор. — Элизабет, я искала тебя, зашла в твою комнату и увидела письмо от твоей матери — письмо, которое ты еще не открыла! Судя по почтовой марке, оно пришло неделю назад. Пора прекратить это сумасшествие, моя дорогая.

Лизи вздрогнула, потому что Элеонор была права. Она скучала по родителям и Джорджи. Анна давно покинула Глен-Берри и в сентябре вышла за лейтенанта Морли, как и планировалось. Лизи не поехала на свадьбу; такое решение они приняли с Анной вместе. Анна и ее муж сейчас жили в Дербишире в их фамильном доме; Томас ушел в отставку. Письма Анны говорили о том, что она очень счастлива. В Коттингеме часто бывали гости, и она написала, что очень популярна и Томас хочет завести ребенка. То, что жизнь Анны казалась замечательной, только убедило ее в том, что они поступили правильно, несмотря на то что Тайрел был лишен возможности воспитывать своего ребенка.

Но Лизи игнорировала письма из дома. Джорджи продолжала настаивать, чтобы она вернулась. Она недавно обручилась с Питером Гарольдом, и Лизи знала, что сестра очень несчастна, поскольку читала это между ее строк. Мать стала намекать, что ее визит затянулся. Было очевидно, что мать скучала по ней и обижалась на ее затянувшееся отсутствие. Даже отец написал, демонстративно прося ее вернуться домой, даже если придется привезти болеющую Элеонор с собой. На прошлой неделе Лизи получила письма от матери и Джорджи. Она не стала открывать их и положила на комод; ее оправдания своему пребыванию в Пейле закончились.

— Лидия также написала и мне. Она ужасно по тебе скучает, Элизабет, и не могу сказать, что виню ее. Прошло уже больше года, девочка моя, и пора тебе вернуться и храбро встретить трудности, если ты все еще хочешь продолжать этот маскарад.

Лизи отвернулась от тети, понимая, что страх внутри ее поднимается с невероятной скоростью. Она слышала, как Элеонор опустила Нэда вниз. Посмотрела, как он играет с черникой на полу, и, довольная, потрогала муку на столе. Элеонор была права. Но Лизи не готова поехать домой — она боится, только и всего.

Элеонор сзади дотронулась до ее плеча:

— Ты не можешь оставаться здесь и скрывать его у меня вечно.

Лизи повернулась, уныло закусив губу:

— Почему нет?

Лицо Элеонор смягчилось.

— Дорогая моя, что это за жизнь для тебя? Мы живем в полном уединении. Ни вечеринок, ни пикников, никакой культурной жизни, вообще ничего! Никто больше не приходит, потому что их всегда выгоняют. Ты знаешь, как сильно я полюбила тебя и Нэди. Но я скучаю по городу, по театру и опере, по балам. Я скучаю по Рори! И я не знаю, как долго смогу лгать ему.

Лизи могла представить, как ужасно чувствует себя Элеонор, игнорируя своего любимого родственника. Лизи тоже чувствовала себя ужасно. Она и Рори стали хорошими друзьями за последний год, и обманывать его стало невыносимо.

— Моя жизнь стала ложью, — прошептала она.

— Твоя жизнь гораздо больше, чем ложь, — не согласилась Элеонор. — Элизабет, тебе не обязательно через это проходить, ты же знаешь.

Лизи пришла в ужас.

— Я люблю Нэда. Он мой сын во всех смыслах, кроме биологического. Если вы советуете мне бросить его, то я никогда этого не сделаю.

— Я знаю это, дорогая. Я лишь советую тебе, когда вернешься домой, сказать, что он — подкидыш, которого ты усыновила, а не объявлять, что он твой собственный незаконнорожденный сын. У тебя все еще был бы шанс на замужество, моя дорогая.

Тон Элеонор был на удивление мягким.

Лизи почти безумно помотала головой:

— Если я вернусь домой и скажу, что усыновила Нэда, мама не примет этого. Она будет настаивать на том, чтобы я от него отказалась.

У Лизи не было сомнений. Мама будет в ужасе, и никакие доводы не убедят ее.

— Я полагаю, риск имеется, Элизабет, но, возможно, хоть раз Лидию можно будет убедить.

— Нет! Я не могу так рисковать, тетя Элеонор. У меня нет даже желания выходить замуж, моя жизнь — это Нэд! — воскликнула Лизи.

Элеонор похлопала ее по плечу:

— И ты действительно готова к скандалу?

— Да, — солгала она, так как отказывалась думать об этом. — Скандал — это ерунда по сравнению с такой драгоценной детской жизнью и будущим.

Как она могла рисковать, чтобы ее заставили бросить ребенка Тайрела? Она с радостью стерпит любой скандал ради Нэда.

— Ты удивительная мать. Я видела это собственными глазами. Полагаю, ты права. Мы не можем рисковать потерей Нэда.

Лизи с облегчением улыбнулась:

— У мамы, вероятно, будет удар, тетя Элеонор, когда приеду с ребенком на руках. Думаю, и папа будет разочарован.

— Никогда не бывает легко сообщить неприятную новость, но уже пора! — сказала Элеонор.

Лизи знала, что она права. Элеонор была невероятно щедрой, позволив ей так долго оставаться у нее дома. Нечестно держать ее в уединении за городом. У нее было полное право на богатую и полную событий жизнь. Ведь именно Лизи решила отказаться от всех контактов ради своего ребенка, но Элеонор платила такую же цену.

— По этой причине ты не хочешь ехать домой, Элизабет?

Лизи отступила.

Тон Элеонор был очень добрым.

— Анна рассказала мне о твоем интересе к Тайрелу де Уоренну.

Лизи ахнула.

— Анна рассказала вам? О, как она могла так поступить?

— Нет ничего плохого в том, что молодая женщина любит красивого знатного мужчину, который старше ее. Каждая девушка мечтает о своем принце на белом коне. Но как это иронично: ты любишь его на расстоянии большую часть своей жизни и сейчас воспитываешь его ребенка.

— Я хочу попросить вас об одном одолжении, — сказала Лизи, повернувшись к тете. — Когда вы уже сделали так много, я не имею права просить вас ни о чем более…

— Ты всегда можешь попросить еще об одном благе, моя дорогая, — улыбнулась Элеонор.

— Вы не могли бы поехать вместе со мной в Рейвен-Холл? Мне так страшно, тетя Элеонор. Я боюсь рассказать маме с папой. — Она помедлила. — И вы правы. Я боюсь, что однажды увижу Тайрела де Уоренна и он каким-то образом узнает правду.

Десять дней спустя Лизи выглядывала из окна красивой черно-золотистой кареты Элеонор, смотря на пышные бегущие холмы графства Лимерик; ее сердце бешено билось. Полчаса назад они проехали пригород и сейчас были в миле от Рейвен-Холла. Элеонор была рядом с ней, Нэд — на заднем сиденье с няней Рози. Нэда укачало в карете, и он крепко спал. Загородный пейзаж был до боли знакомый, и Лизи отмечала каждую ферму, каждую каменную стену, каждый цветущий розовый куст. Она не хотела признаваться, что весь год скучала по дому; сейчас ей было совершенно понятно, что это так.