— Люби меня, Рейф, — шептала Мэриэнн, касаясь губами его губ. — Прошу тебя.

— И я на коленях молю о том же, Мэриэнн.

Рейф стал целовать ее, и все поцелуи, которые он дарил ей прежде, растаяли в сравнении с этим. Этот поцелуй вместил в себя все, что связало их, все, что может вместить любовь. Он целовал губы и груди так нежно и любовно, будто творил губами магический ритуал. Своим дыханием обжигал ей кожу, словно хотел поставить на ней печать принадлежности ему и никогда никому другому. Он ласкал ее, наслаждался ею, увлекая за собой в путешествие в один конец.

Мэриэнн чувствовала, как в нем, так же как и в ней, вскипает кровь, чувствовала, как их страсть разгорается с невероятной силой. Рейф целовал ее, пока в ее сознании не исчезли все мысли, кроме одной — о нем, а в теле осталось единственное желание — слиться с ним. Стать единым целым, раствориться в нем. Навсегда. Мэриэнн почувствовала, как то твердое, мужское прижалось к ее животу всей своей длиной, и тупая пульсирующая боль у нее между ног сделалась почти невыносимой.

— Мэриэнн… — выдохнул он ее имя.

— Рейф…

Весь мир перестал существовать. Исчез страх. Исчезла боль. Осталась только ее любовь к нему и его любовь к ней.

Оперевшись на локти, Рейф перевернул ее на спину, и их тела слились. Мэриэнн широко раздвинула ноги и почувствовала, как он коснулся ее.

— Да, — шепнула Мэриэнн. Ей хотелось любить его, как только возможно. Он был ей нужен. Он, и только он. Так отчаянно нужен, будто от этого зависела ее жизнь.

Губы Рейфа скользили по ее губам, и он вошел в нее. Самое прекрасное ощущение на свете быть наполненной им, словно они созданы друг для друга. Словно она наконец вернулась домой, и все так, как должно быть. Мэриэнн вздохнула с облегчением и радостью, от которой кружилась голова, поцеловала его в губы и только тогда почувствовала, что он начал двигаться внутри ее. Глубокими пронзающими толчками этот ритм скреплял любовь. Они становились глубже, быстрее. Она прижала его к себе с такой силой, что пальцы вонзились ему в спину и в ягодицы, потом она стала двигаться вместе с ним, толкая его все глубже и сильнее. Кожа увлажнилась, став скользкой от пота. Они неслись все быстрее и быстрее в вихре, который кружил, подгонял и уносил за собой. Она выгнула спину, выкрикивая его имя и слыша в ответ, как он выкрикивает ее, все вокруг взорвалось фейерверком восторга, от которого перехватило дыхание и остановилось сердце. И все ее существо распалось на тысячи частичек, разлетевшихся по небесному раю, как звезды в темноте ночного неба. Мэриэнн прижалась к Рейфу, вдруг ощутив на себе тяжесть его тела, со всех сторон окруженная его любовью, наполнявшей сердце и душу, в то время как они вместе возвращались на землю.

Они продолжали лежать, и Рейф, поцеловав Мэриэнн нежно и вместе с тем властно, перевернулся и лег рядом.

Она услышала, как он встал с постели, разглядела в темноте его силуэт у очага. Потом увидела крошечный огонек свечи, которую он зажег от раскаленных печных углей. В темноте замелькали новые огоньки, когда он стал зажигать от первой другие свечи. Она смотрела на его голое тело, пока он возвращался назад, чтобы поставить свечи на соседний с кроватью шкаф. Рейф не стал залезать в кровать, а сел на край, повернувшись к ней. В отблеске свечей его глаза были совсем темными, лицо помрачнело.

Ничто не нарушало тишину. Мэриэнн почувствовала, как у нее сжимается сердце, ибо только теперь вспомнила об этом, и поняла, что он собирается сказать.

Рейф смотрел в глаза женщины, которую любил.

— Ты не была девственницей? — От сквозняка пламя свечей дрожало, отбрасывая танцующие тени на стены и ее лицо.

— Нет. — Голос Мэриэнн звучал тихо. Она даже не пыталась это отрицать.

— Почему ты не сказала мне?

— Подходящий момент никак не наступал, а потом… я забыла.

— Забыла? — Он поднял брови.

— Ты заставил меня забыть, — ответила Мэриэнн.

— Твой отец знает?

Она кивнула. Рейф закрыл глаза и постарался не слушать тихий отвратительный голосок, который нашептывал ему то, о чем невыносимо даже подумать.

— В тот вечер на балу по случаю твоего дня рождения, когда твой отец застал нас в кабинете… Он все это подстроил, чтобы раздобыть для тебя мужа?

— Нет! Я даже не думала! — По глазам он видел, насколько она потрясена и расстроена, понял, что она говорит правду. Впрочем, было уже слишком поздно, он любит ее.

Сидя почти рядом, они смотрели друг другу в глаза.

— Мэриэнн, расскажи мне, что случилось, — нежно попросил он.

Ее глаза пристально изучали его лицо, будто желая запомнить. Потом она опустила взгляд и заговорила:

— Это случилось в ночь моего восемнадцатилетия. Отец хотел устроить тихий семейный праздник. В тот день мы даже не выходили из дому. Я ушла спать, как обычно. Горничная помогла мне переодеться в ночную рубашку, уложила в постель и удалилась. Ночь была тихой, огонь в очаге почти погас и… — Мэриэнн замолчала. Потом глубоко вдохнула, словно делая над собой усилие, чтобы продолжить.

Рейф потянулся вперед и взял ее за руку, совсем холодную, сжал пальцы, согревая ее.

— Шторы были задернуты, — продолжила Мэриэнн. — Я задула свечу, стало темно. — Рейф почувствовал, как ее пальцы немного вздрогнули. — Он появился из-за шторы. Сказал, что убьет меня, если я закричу или стану сопротивляться. Это случилось так неожиданно, я очень испугалась, потому не издала ни звука, пока он не ушел. В темноте я не могла разглядеть его, но, когда он вылезал в окно, чтобы уйти, свет с улицы упал ему в лицо.

Рейф чувствовал ее горе, как собственную боль. Сердце колотилось у него в груди, во рту появился металлический привкус крови. Но сильнее всего он ощущал холодную спокойную решимость, которую постарался не выдать ни лицом, ни голосом. Он положил вторую ладонь поверх ее, спрятав маленькую ручку в своих, оберегая и согревая.

— Монстры в темноте, — тихо произнес он.

— Да.

Он помолчал.

— Кто он, Мэриэнн?

— Он уехал. Сбежал на континент. Отец с братом не успели разыскать его. Если он когда-нибудь вернется, они убьют его.

— Его имя, Мэриэнн.

— Герцог Роттерхэм.

Наступила недолгая пауза, прежде чем она заговорила:

— Я старалась вычеркнуть его из памяти, заставляла себя не думать о нем и о том, что он сделал. А потом встретила тебя…

И у нее на глазах он заставил ее отца валяться в пыли. Под дулом пистолета похитил ее и держал пленницей. Только теперь Рейф по-настоящему осознал, что наделал.

— Если бы я знал, ни за что не стал бы тебя похищать.

Мэриэнн подняла на него глаза, совсем измученная:

— Значит, теперь ты жалеешь об этом. — И она разрыдалась.

Рейф подвинулся к ней и прижал к себе.

— Я никогда не пожалею, что забрал тебя, Мэриэнн, — сбивчиво объяснял он. — Если бы я этого не сделал, ты навсегда осталась бы просто дочерью Мисборна. Как бы я смог тогда полюбить тебя? Как смог бы сделать своей женой?

— Ты заставил меня забыть то, что сделал Роттерхэм. Это правда.

— Я этому рад, — прошептал он.

— Моя мать сказала, что есть способ сделать так, чтобы ты никогда не узнал о том, что случилось. Надо лишь притвориться, что мне больно, и проколоть себе кожу булавкой, чтобы на простынях остались пятна крови. Но я не смогла бы так обмануть тебя.

— Я знаю. Я люблю тебя, Мэриэнн. Ты моя. А я твой. Ничто и никогда не сможет изменить этого. — Он обнял ее, поцеловал, и они снова занялись любовью, на этот раз нежно. Он будто хотел открыть ей всю правду о том, что переполняло его сердце, а все остальное не имеет значения.


Всю следующую неделю они любили друг друга с восторгом, проживая каждый час, каждую минуту. Страх и тьма рассеялись, осталась любовь такая сильная, что, казалось, само время склонилось перед ней. Но Мэриэнн понимала, что так не может продолжаться вечно. Рано или поздно реальность ворвется в тот мир, который они создали для себя. Так и случилось.

Во вторник во второй половине дня посыльный принес записку. Узнав аккуратный, с наклоном почерк матери, Мэриэнн сломала красную восковую печать Мисборнов.

«Лесистер-сквер, Лондон.

Ноябрь 1810 г.

Моя дражайшая Мэриэнн!

Твой отец и я будем очень рады, если ты с супругом приедешь к нам на чай завтра в три часа пополудни. Надеемся увидеть вас обоих.

Всегда любящая тебя мать».

Мэриэнн передала записку Рейфу, который прочитал ее молча.

— Ты поедешь? — Она понимала, о чем просит его. Пить вечерний чай с человеком, которого он считал убийцей своих родителей. Всем сердцем Мэриэнн надеялась, что он ошибается, и молилась о чуде. Где-то в глубине ее души теплилась крохотная искорка надежды, что каким-то образом пропасть между отцом и мужем удастся преодолеть.

Рейф кивнул.

У Мэриэнн сжалось сердце, она поцеловала его и шепнула:

— Спасибо тебе.


В три часа следующего дня дворецкий Мисборна проводил их в гостиную. С первой же минуты Мэриэнн поняла, что совершила ошибку, приехав сюда. В доме находился только отец. Матери нигде не было видно. Чайный поднос отсутствовал. Вместо чашек на столе лежал скомканый ворох темно-синего шелка и кольцо Пикеринга, которое тот подарил ей в день помолвки. Сердце Мэриэнн дрогнуло, и душа ушла в пятки.

— Что происходит? Где мама? — Она готова была изобразить простодушие, негодование, что угодно, лишь бы защитить мужа. Но, притворяясь, молилась, чтобы то, о чем она думала, оказалось ошибкой.

— Сядь, — приказал отец голосом, который она с трудом узнала.

— Нет. — Мэриэнн повернулась так, чтобы оказаться впереди мужа, словно этим могла оградить его. — Мы уезжаем.

Она хотела было попятиться к двери, но Рейф стоял неподвижно, как скала. Она услышала, как позади дверь захлопнулась, и в замке повернулся ключ. Заметила Фрэнсиса, тот стоял у двери, преграждая им выход.