– Идет! – просияла Лиля. – Я согласна!

– Давай координаты своего чудо-доктора! – Я приготовилась записывать.

– Только… – она нахмурила свой узкий лобик, – он не станет напрямую давать интервью.

– Приехали! Как же я буду писать?

Лилька замолчала, обдумывая, как бы половчее сбагрить мне неудобную статью.

– Придумала! – закричала она. – Сделай у него операцию аппендицита! Интервью с операционного стола! Супер! Журналистское расследование! Материал века!

– Ты в своем уме? – ужаснулась я.

– Да ладно, кому нужен этот бесполезный отросток? Ты же мучаешься, а тут тебя, можно сказать, по блату в хорошие руки пристраивают!

– Нет! – крикнула я и, резко развернувшись, стала пробиваться сквозь толпу к выходу.

Но любопытство и азарт уже охватили меня еще по пути домой. А вдруг ОН меня помнит? Вдруг он ВСЕ помнит? И самый важный вопрос – вдруг он ждет?

Вернулась я в этот вечер рано. Бывшая свекровь с удовольствием попила чайку с пирожными, обрадовалась привету от любимого сыночка и, ограничившись только маникюром с моим розовым лаком от «Живанши», милостиво отпустила меня спать.


Утром Лилька разбудила меня телефонным звонком ровно в семь часов.

– Я обо всем договорилась, – затараторила она.

– О чем ты? – Спросонья я в самом деле не поняла, о чем идет речь.

– Не придуривайся! Я о докторе Милоше. Он как раз сейчас свободен. Короче, ты едешь сегодня в сто тринадцатую больницу, поднимаешься на третий этаж и спрашиваешь Семена Израильевича. Он даст тебе бумажку, и ты летишь на второй этаж, в кабинет тринадцать, к Инге Альбертовне. Она выдает тебе очередную бумажку, с которой ты мчишься в свою родную поликлинику, делаешь там анализы и получаешь направление на операцию.

– Ну, ты загнула! – расхохоталась я. – Где же это видано, чтобы в районной поликлинике все делали за один день.

– Не бойся, Инга напишет тебе такую бумажку, что они тебя на руках до больницы донесут! А на следующий день с вещами приходи в приемный покой. Тебя распределят в палату, которую курирует Милош. Да, не забудь Инге сунуть конвертик.

– Какой конвертик?

– Сто долларов, – безмятежно отозвалась Лиля.

– Ну, ты нахалка! Я режу свой здоровый орган, да еще должна за это заплатить? Ты в своем уме? Пиши о своем докторе сама!

– Как же? – опешила Лиля. – Мы сегодня улетаем!

– Будешь строчить на пляже в перерывах между сеансами любви, – отрезала я.

– Ну, не ожидала от тебя такого, – прошипела Лиля. – Хорошо, сто долларов я тебе возмещу. Шантажистка ты несчастная!

Два дня я потратила на беготню по поликлиникам и больницам, а также затовариванию холодильника. Сиделка, найденная Лилькой, потихоньку знакомилась со старухой, убитой сообщением о моей срочной госпитализации.

Все произошло так стремительно, и вот я сижу в спортивном костюме на древней кровати с продавленным матрасом в компании с пятью весьма симпатичными тетеньками, до которых мне, правда, не было никакого дела. Изо всех сил я сдерживаю дрожь – сегодня день обхода, сегодня должен появиться он, Игорь.

Доктор Милош…

Три месяца в далеком девяносто первом Игорь был рядом. Он звонил по десять раз в день, после работы заезжал за мной или приводил к себе в больницу. Мы пили чай, целовались и разговаривали ночи напролет! С ним было надежно, как в герметичном скафандре космонавта.

Я досконально изучила его лицо, фигуру, оттенки интонации, походку. Стоило мне высказать любое желание – оно выполнялось, как в сказке о золотой рыбке. Ужин в ресторане, театры, редкие книги, деликатесы… Кто знает, что бы я ответила, если бы он предложил мне выйти замуж? Наверное, согласилась бы… Но момент был упущен, для меня он все больше становился товарищем, а не возлюбленным. А он продолжал любить…

И вот я уже начала подмечать мелкие недостатки, смешные промахи; морщиться от «врачебных анекдотов», грубить в ответ на неловкие шутки, капризничать. Он же продолжал «душить меня в объятиях», не отпуская от себя ни на шаг. «Я вас любил так искренно, так нежно, как дай вам бог любимой быть другим», – часто цитировал он Пушкина.

Жизнь на два дома для него была мучительна – я это видела. Он похудел, под глазами запали тени. А ведь еще два раза в неделю он должен был стоять у операционного стола!

– Поезжай домой, – часто выпроваживала я его вечерами, – выспись хотя бы! Пусть жена тебя покормит, из меня, сам знаешь, какой кулинар!

Он кивал и виновато улыбался.

– Да дома тоже шаром покати. Надо ехать по магазинам, базам, к своим бывшим пациентам добывать еду. Таня так устает в школе…

Интересно, догадывалась ли жена о наших отношениях? Игорь никогда не говорил на эту тему. И я, проявляя деликатность, никогда об этом не спрашивала. Эта половинчатость, неустроенность, свидания второпях измучили меня. В то время я получила постоянную работу редактора в дорогом глянцевом журнале для женщин, стала увереннее в себе и, однажды, когда он мне позвонил на работу, вдруг выпалила в трубку:

– Знаешь, хватит! Я больше ничего не хочу. Считай, что у нас все кончено!

В трубке воцарилось молчание. Потом он сказал:

– Я заеду сегодня.

– Зачем?! – взорвалась я.

– Обсудить. Нельзя же так, сразу…

– Можно. И нужно! – Я первой бросила трубку.

Мы встретились еще один раз, совершенно случайно. Посмотрели друг на друга и разошлись в разные стороны. А через полгода я вышла замуж за Ингмара. Утром после брачной ночи первой мысль была об Игоре.

– Вот тебе! – мстительно проговорила я вслух.

Но кому я мстила?

Шурша накрахмаленными халатами, в палату вплыл врачебный «обход». Возглавлял его Игорь, его я узнала сразу. Он почти не изменился, но, как отметила Лилька, стал импозантнее. Черные жесткие волосы сменились благородным серебром, темные глаза по-прежнему смотрели твердо, он стал стройнее, может за счет новой, уверенной осанки. Он коротко отдавал распоряжения, спокойно и мягко разговаривал с моими соседками по палате, щупал, мял, вытирал руки полотенцем.

Ко мне он подошел в последнюю очередь.

– Новая больная. Возраст, показания… – затараторил мой палатный врач.

Игорь мрачно смотрел на меня.

– Разденьтесь, – он чуть разлепил губы.

Я послушно заголила свой правый бок.

Потыкав жесткими, невероятно уверенными пальцами мои жиры, он повернулся ко мне спиной и развел руками:

– Ничего не понимаю! Пальпирую – не нахожу ничего. А по результатам анализов надо резать прямо завтра! – И бросив через плечо: – Оденьтесь! – он выплыл из палаты.

«Да, раньше его пальцы более трепетно касались моего тела», – эта была первая мысль, которая посетила меня. «Да, но тогда и ты была другой. Моложе на тринадцать лет, худее на пять килограммов. Кто ты теперь для него? Человеческий материал. Узнал ли он тебя? Не знаю. Но ведь фамилию слышал. А может, не расслышал?» Такой внутренний диалог я вела сама с собой, отправляясь вместе с соседками в столовую.

«А операция-то завтра!» – полоснул меня по сердцу ужас.

Не проглотив ни кусочка, я вернулась в палату, легла на свою бугристую койку и закрыла глаза. «Какая глупость!» – только теперь я осознала весь идиотизм своей затеи. Даже если он узнал меня…

«Это было, было, да прошло» – так поет Вертинский. Игорь Милош – чужой человек. Завтра он усыпит меня, сделает два маленьких надреза, выудит мой аппендикс и скажет кому-то, сдирая перчатки: «Да, коллега, парадокс. Не всегда районные поликлиники в состоянии дать полную картину. Аппендикс в холодном состоянии».

Мое воображение так разыгралось, что мне немедленно захотелось встать и убежать из больницы. Но я не двинулась с места.

Сбросив с себя оцепенение, я позвонила домой, чтобы выяснить, как дела. Сиделка мило сообщила, что Ангелина Филимоновна очень переживает за исход операции и вот уже несколько часов подряд рассказывает всем знакомым по телефону, какая у нее замечательная невестка.

Хорошо, что дома все в порядке. Вдруг я уже больше никогда не увижу свою старуху? Остановится сердце во время операции или в рану занесут инфекцию?

– Да не переживайте вы так, – постаралась успокоить меня соседка справа. – Это такая пустячная операция, после нее даже в послеоперационную палату не кладут, везут прямо сюда.

Я сползла с кровати, выудила из сумки пачку своих стихотворных сборников, которые предусмотрительно захватила для задабривания медперсонала, и отправилась в коридор вручать свои опусы всем людям в белых халатах, которые только встречались на моем пути – нянечкам, сотрудницам столовой, медсестрам, сестре-хозяйке, старшей сестре, стажерам, врачам… Как будто моя фамилия на обложке книжки могла служить мне охранной грамотой…

Через день в это же время я очнулась на своей койке. В правом боку жгло, во рту было горько, тягучая слюна никак не проглатывалась, хотелось пить. В палату заглянула дежурная сестра:

– Ну как, очнулась наша поэтесса?

Я что-то смутно промычала.

– Ничего, к вечеру будет полегче, сделаем пару укольчиков, и станете как новенькая, – прощебетала сестричка.

На душе было противно. «Зачем, зачем?» – спрашивала я себя в сотый раз и представляла себя, свое обрюзгшее тело, и Игоря Милоша с лапараскопом в руке, с презрением глядящего на мои бока. Промелькнуло ли у него в памяти то памятное лето, пляж, наши короткие осенние встречи, время, когда я была любима? «Любима ли?» От этой мысли я застонала.

– Что, болит? – прервали болтовню мои соседки по палате и сосредоточили свое внимание на мне.

– Да, – с усилием процедила я.

– Может, сестру позвать? – предложил кто-то.

– Нет, – я закрыла глаза и замолчала.