Майлз воздержался от замечания, что записка со словами «Приходите немедленно» радикально повышает вероятность встречи с кем-нибудь. Такие замечания начальнику английской разведки просто не делают.

Высокий Майлз ухитрился пристроиться в маленьком кресле, на которое указал Уикхем, положив перчатки и шляпу на колено и вытянув длинные ноги, насколько позволяло крохотное кресло. Он подождал, пока Уикхем закончит писать, присыплет письмо песком и сложит его, а затем беззаботно произнес:

— Доброе утро, сэр.

Уикхем кивнул в ответ.

— Один момент, Доррингтон.

Подержав над свечой пластинку воска, он умело уронил несколько капель красного воска на сложенную бумагу, ловко запечатал личной печатью. Быстро подойдя к двери, Уикхем передал письмо дожидавшемуся дежурному и негромко сказал ему несколько слов. Майлз уловил только «завтра к полудню».

Вернувшись к письменному столу, Уикхем извлек из упорядоченного хаоса несколько листков, не показывая их Майлзу. Молодой человек поборол искушение вытянуть шею, чтобы прочесть верхнюю страницу.

— Надеюсь, я пришел в удачный момент, — бросил пробный камень Майлз, не сводя глаз с бумаги. Она, к несчастью, была хорошего качества; несмотря на горевшую рядом свечу, прочесть сквозь пламя не представлялось возможным, даже если бы Майлз когда-нибудь и овладел искусством читать задом наперед, непостижимым для него теперь.

Уикхем бросил на Майлз слегка сардонический взгляд поверх страницы.

— С тех пор как французы сошли с ума, удачного времени нет. А оно неуклонно делается все хуже.

Майлз подался вперед, как спаниель, почуявший упавшего фазана.

— Новое сообщение о планах Бонапарта по вторжению?

Уикхем не дал себе труда ответить, продолжая изучать документ, который держал в руках.

— Вы хорошо поработали, накрыв шпионскую сеть на Бонд-стрит.

Неожиданная похвала застала Майлза врасплох. Обычно его встречи с начальником английской разведки касались больше приказов, нежели похвал.

— Благодарю вас, сэр. Потребовалось лишь внимание к деталям.

И жалобы его камердинера на низкое качество галстуков, продаваемых новыми торговцами. Дауни обращает внимание на подобные вещи. У Майлза возникли подозрения, и он сам отправился за «покупками» своего рода в заднюю комнату данного заведения, где обнаружил полдюжины почтовых голубей и стопку сообщений, записанных на крохотных бумажках.

Уикхем рассеянно порылся в кипе документов.

— И военное министерство не осталось в неведении о вашей роли в последних успехах Розовой Гвоздики во Франции.

— Это была очень маленькая роль, — скромно отозвался Майлз. — Я лишь оглушил нескольких французских солдат и…

— Тем не менее, — прервал его Уикхем, — военное министерство взяло вас на заметку. Поэтому-то мы и вызвали вас сюда сегодня.

Майлз поневоле выпрямился в кресле, сжав перчатки. Вот оно. Вызов. Вызов, которого он ждал несколько лет.

Семь, если быть точным.

Франция воевала с Англией уже одиннадцать лет; Майлз служил в военном министерстве семь лет. И однако же, несмотря на его длительное пребывание в министерстве, несмотря на все то время, которое он провел, посещая конторы на Краун-стрит, доставляя отчеты и выполняя поручения, Майлз по пальцам одной руки мог сосчитать активные задания, в которых он принимал участие.

Обычной руки с пятью жалкими пальцами.

В основном министерство держало Майлза для обеспечения связи с Пурпурной Горечавкой. Если учесть, что Майлз являлся старейшим и ближайшим другом Ричарда и проводил в Аппингтон-Хаусе даже больше времени, чем в своем клубе (а в клубе он проводил гораздо больше времени, чем в собственном скучном жилище холостяка), выбору военного министерства удивляться не приходилось.

Когда Ричард действовал под именем Пурпурная Горечавка, молодые люди разработали систему. Ричард добывал сведения во Франции и передавал их в министерство, встречаясь с Майлзом. Майлз, со своей стороны, передавал затем Ричарду сообщения от министерства, но основной его задачей оставалась связь с Пурпурной Горечавкой. Не больше и не меньше. Майлз знал, что это важная роль, без его участия французы заподозрили бы двойную игру Ричарда за несколько лет до того, как вмешательство Амели ускорило это событие. Но в то же время он не мог отделаться от мысли, что его способности можно было бы употребить с большей — и более волнующей — пользой. В конце концов, они с Ричардом вместе готовились к подобным деяниям. Вместе сбегали из Итона по одним и тем же черным лестницам, читали те же увлекательные истории о мужестве и героизме, делили снаряжение для стрельбы из лука и удирали из переполненных светских бальных залов, преследуемые одними и теми же мамашами, что стремились пристроить своих дочерей.

Когда Ричард узнал, что их сосед, сэр Перси Блейкни — самый дерзкий разведчик со времен Одиссея, спросившего у Агамемнона, понравится ли троянцам большой деревянный конь, Ричард и Майлз вместе отправились умолять его принять их в свою лигу. После длительного упрашивания Перси согласился взять Ричарда, но по-прежнему отказывал Майлзу. Он пытался отделаться от Доррингтона, говоря, что тот будет более полезен ему дома. Майлз заметил, что французы, по определению, находятся во Франции, а если он хочет спасать от гильотины французских аристократов, существует вообще-то только одно место, где этим можно заниматься. Перси, с видом человека, приготовившегося к удалению зуба, наполнил два бокала портвейном, больший передал Майлзу и сказал:

— Можешь меня утопить, если я не хочу взять тебя, парень, но ты просто слишком приметный.

В этом-то и заключалась проблема. Рост босого Майлза составлял шесть футов три дюйма. Благодаря урокам бокса у джентльмена Джексона и фехтования у Анжело он приобрел мускулатуру, характерную для статуй Ренессанса. Как воскликнула при первом появлении Майлза в лондонском свете одна графиня:

— О-о-о! Вылитый Геракл, только львиной шкуры не хватает!

Майлз отказался от львиной шкуры и остальных более интимных предложений данной леди, но проблема никуда не делась. Он обладал внешностью, заставлявшей трепетать впечатлительных женщин, а Микеланджело — хвататься за резец. Майлз не глядя обменял бы все это на маленький рост, худобу и неприметность.

— А может, я хорошенько сгорблюсь? — предложил он Перси.

Перси только вздохнул и налил Майлзу еще портвейна. На следующий день Майлз предложил свои услуги военному министерству — в любом качестве. И до сего момента это качество обычно включало стол и перо, а не черные плащи и головокружительные ночные похождения.

— Чем я могу служить? — спросил Майлз, стараясь, чтобы голос прозвучал так, будто его вызывают для важных заданий по меньшей мере раз в неделю.

— У нас есть одно затруднение, — начал Уикхем.

«Затруднение» звучит многообещающе, подумал Майлз.

До тех пор пока это затруднение не связано с поставкой сапог в армию, или карабинов к винтовкам, или чего-то в том же роде. Майлз уже раз попался на этом, и на протяжении нескольких длинных недель складывал еще более длинные числа. За столом. С помощью пера.

— Сегодня утром в Мейфэре нашли убитого лакея.

Майлз скрестил ноги, стараясь не выказать разочарования. Он надеялся на нечто в духе — «Бонапарт вот-вот вторгнется в Англию, и вы нужны нам, чтобы остановить его!». Что ж, мечтать не вредно.

— Наверняка этим займутся сыщики с Боу-стрит.

Уикхем выудил из залежей на своем столе потрепанную бумажку.

— Узнаете?

Майлз вгляделся в обрывок. При ближайшем рассмотрении это оказался даже не фрагмент чего-то, а скорее клочок, крохотный треугольничек с неровным краем там, где его оторвали от листка побольше.

— Нет, — сказал Майлз.

— Посмотрите повнимательней, — не отставал Уикхем. — Мы нашли его приколотым булавкой изнутри к пальто убитого.

Неудивительно, что убийца не заметил оставшийся кусочек, он едва ли достигал в длину полдюйма, и на нем даже не сохранилось никаких букв. По крайней мере различимых. Толстая черная полоса шла вдоль линии отрыва, а затем уходила в сторону. Это могла быть часть заглавной Л или особо затейливо выписанной Т.

Майлз только хотел вторично признаться в своем невежестве — в надежде, что Уикхем не спросит его в третий раз, — когда его осенило. Не часть Л, а стебель цветка. Особого, стилизованного цветка. Цветка, которого Майлз очень давно не видел и надеялся никогда больше не увидеть.

— Черный Тюльпан. — Имя горечью отозвалось на языке Майлза. Он повторил его, взвешивая после нескольких лет забвения. — Это не может быть Черный Тюльпан. Я не верю. Слишком много времени прошло.

— Черный Тюльпан, — не согласился Уикхем, — всегда наносит наиболее опасный удар после молчания.

Против этого Майлзу возразить было нечего. Англичане во Франции нервничали не тогда, когда Черный Тюльпан действовал, а когда он бездействовал. Как свинцово-серая туча перед грозой, молчание Черного Тюльпана предшествовало, как правило, какому-нибудь новому и страшному злодеянию. Австрийских тайных агентов находили мертвыми, младших членов королевской семьи похищали, английские шпионы уничтожались — без шума и пыли. Последние два года Черный Тюльпан хранил полное молчание.

Майлз скривился.

— Вот именно, — сказал Уикхем. Он забрал у Майлза клочок бумаги и вернул его на место на столе. — Убитый являлся одним из наших тайных агентов. Мы внедрили его в штат прислуги в дом некоего господина, известного своей склонностью к путешествиям.

Майлз наклонился вперед.

— Кто его нашел?

Уикхем отмел вопрос, покачав головой.

— Судомойка из соседнего дома, она с этим не связана.

— Она не заметила ничего необычного?