Лорен Уиллиг - Маска Черного Тюльпана

Бога ради! Генриетта скомкала испорченный лист. Кровь не прольется! Она предупредит Майлза, но не запиской. Подобные записки не должны попадать в чужие руки, а у них с Майлзом не имелось шифра. Тысяча личных шуток и взаимных воспоминаний, но тайный шифр они не разработали.

Нужно поехать к нему домой. Генриетта склонила голову набок и поморщилась. Как плохо, когда слишком хорошо себя знаешь. Она знала — главной причиной, побуждающей ее ехать к Майлзу, было не желание предупредить его о возможной опасности; она хотела убедиться, что он дома. Один.

Генриетта с глубоким вздохом отодвинула стул. Так. Она до этого не опустится. Правда, то же самое она говорила и о плане спрятаться за живой изгородью, но сейчас она не лукавила. Она принимала новое решение: больше никаких засад. Кроме как в интересах Англии, разумеется. С Майлзом они слишком долго дружили, чтобы играть в подобные игры. Если она хочет знать о его отношениях с маркизой, то должна спросить его прямо, а не являться к нему домой в неурочный час, как ревнивый муж во французском фарсе.

Да и со стратегической точки зрения идея выглядела никудышной. Помимо урона, который она нанесет своей репутации, если ее узнают, скрытное проникновение в дом Майлза — если за ними следят французские агенты — лишь убедит тайную полицию, что им есть что скрывать, и таким образом вырастет опасность того, что Майлза могут застрелить, нырнуть ножом или навсегда искалечить.

Майлза обязательно нужно предупредить, но она должна сделать это лично, сегодня вечером. Скоро уже восемь, а два самых грозных матриарха Британии приказали ему явиться на маскарад к лорду Вону не позднее десяти часов. Маскарад обеспечит прекрасные условия для тайной встречи; среди подвыпивших гуляк в масках она сможет увлечь Майлза в укромный уголок для личного общения.

В конце концов, радостно рассуждала Генриетта, запрет ее матери на уединение в укромные уголки просто не может распространяться на Майлза, поскольку именно Майлз должен за ней присматривать.

Да, решила Генриетта, с характерным щелчком захлопывая крышку письменного стола, ее беседе с Майлзом придется подождать до ночи.

Да и что вообще может случиться до десяти часов?

Майлз не помнил, чтобы оставлял свою гостиную в таком беспорядке.

Не помнил, чтобы швырял по комнате книги, срывал с креплений шторы и, уж конечно, не вспарывал сиденье дивана.

— Какого черта?! — воскликнул Майлз.

Ему пришлось ухватиться за косяк, иначе он бы упал, споткнувшись о столик, лежавший вверх ножками перед самой дверью. В комнате царил хаос. Столы опрокинуты, картины висят криво, а содержимое разбитого графина с кларетом впитывается в испорченный эксминстерский ковер. Подумать только — его любимый графин! И содержимое ему тоже нравилось, до того как оно впиталось в ковер. Осколки фарфоровой вазы усеивали пол, тесня разбросанные книги и скомканные обрывки бумаги. Обивка дивана и двух кресел клочьями свисала с позолоченных каркасов.

Майлз осторожно переступил через упавший столик и услышал, как захрустели под ногами обломки. Наклонился и поднял книгу, машинально расправив страницы. Остальные обитатели книжного шкафа тоже валялись на полу по всей комнате в самом разном виде — какие-то плашмя, другие раскрытые, словно кто-то по одной скидывал их с полки. Постоянно нагибаясь, Майлз перемещался по гостиной, нашел и поставил на пустую полку «Комментарии» Лайви, и те немедленно упали набок из-за отсутствия соседей.

Нелепо! Неслыханно! Человек оставляет свой дом на — сколько? — пять часов самое большее… нет, больше. В одиннадцать он поехал с расспросами к Джеффу, заглянул в свой клуб, неторопливо прогулялся до оперы, надеясь расспросить мадам Фьорилу, ознакомился с выбором сапог у Хоуби, пострелял в тире Мантона и, наконец, подъехал к городскому особняку маркизы на Аппер-Брук-стрит, чтобы взять ее на прогулку, проторчал в ее гостиной, пока она наконец не появилась — надушенная, напудренная и надутая. И все же даже восьмичасовая отлучка не оправдывает полного и окончательного разгрома его жилища.

Схватившись за голову, Майлз обвел взглядом гостиную. Кто это сделал? Очевидно, работала не шайка воров, так как ничего, насколько по состоянию гостиной мог судить Майлз, не пропало. Ценная серебряная табакерка лежала на виду рядом с опрокинутым столиком — чересчур соблазнительный лакомый кусочек, чтобы им пренебрег работающий под девизом быстрого получения прибыли. Кроме того, какие воры в здравом уме потратят столько энергии на разрушительные действия, когда формула их успеха заключается в том, чтобы схватить и бежать?

Безумные вандалы? Беглецы из Бедлама? Разгневанная бывшая любовница?

Майлз виновато застыл. Нет. Даже Каталина наверняка не стала бы… нет, со всей убежденностью он не скажет. Как раз в духе Каталины швыряться вещами ради одного удовольствия видеть, как они разбиваются, но только не в одиночестве. Каталина любила действовать на публике. Посуду она била только тогда, когда было о кого эту посуду разбить. Вдобавок Каталина, опытная куртизанка, не выказала при их расставании никаких признаков бешеной ярости или нарастающей страсти. Она немного поцеплялась за его ногу, пожестикулировала, посетовала на итальянском, но слезы в ее глазах быстро сменились алчным блеском, когда Майлз подарил ей в знак прощания парюру с бриллиантами и рубинами. Майлз решил, что может с полным основанием исключить бывшую любовницу. Тогда возникал гораздо более неприятный вариант. Французы.

Проклятие!

Состояние комнаты совершенно не вязалось с действиями воров, но идеально соответствовало действиям людей, что-то искавших — и сорвавшихся, когда их поиски оказались бесплодными. Они ничего не пропустили, не так ли? Книги были просмотрены, мебель вспорота, даже книжный шкаф отодвигали от стены, а картины сдвигали в сторону, ища за ними потайные сейфы. Майлзу и знать не хотелось, как выглядит его спальня.

Будь оно все трижды проклято.

Он каким-то образом вспугнул новую шайку тайных агентов, поэтому они и обрушились на него. Никакой другой причины, по которой приспешникам Бонапарта понадобилось бы громить его жилье, Майлз придумать не мог. Что они искали? Неотправленный отчет, возможно? Если они — Майлз начинал жестоко ненавидеть это местоимение — дошли до такого состояния, чтобы разнести его дом, он, вероятно, наткнулся на нечто важное, на что ему натыкаться не полагалось.

Вон. Мрачное удовлетворение растеклось по усталому телу Майлза. Ха! Это Вон — больше некому. Видимо, его, Майлза, узнали, когда прошлой ночью он покидал дом графа. Мог ли кто-то из прихвостней Вона увидеть его уходящим с Беллистон-сквер, проследить за чересчур подвыпившим мужчиной и смекнуть, что к чему? Вполне возможно, несмотря на смехотворный маскарад, он был узнан напавшим на него в спальне Вона. Или… Убежденность Майлза дала трещину, когда он прикинул, сколько раз мог раскрыть свою личность соперникам. Или его заметили еще в «Коленях герцога». Правда, Вон никак не дал понять, что узнал его, но опытный шпион и не стал бы так поступать.

Потом поездка в оперу этим утром. Майлз стукнул себя по лбу. Если Вон заодно с мадам Фьорилой… Что ж, ставить на оперную диву было не самой лучшей идеей. Жаль. А в тот момент казалось таким разумным.

Почему ничего подобного никогда не случалось с Ричардом? Разумеется, Ричарда схватила тайная полиция Франции, что немножко уравнивало счет. От этой мысли Майлзу стало чуть получше. Почти.

Не обращая внимания на вспоротую набивку, Майлз со стоном плюхнулся на изувеченный диванчик. Ему не хотелось думать о ненормальных французских шпионах, о собственных ошибках и, конечно, о том, сколько понадобится времени, чтобы сделать его жилье пригодным для жизни. Это был долгий, утомительный и — неисправимый разум Майлза подсунул ему осязаемое повторение того, как ножка Генриетты двигалась по его ноге, — разочаровывающий день, и ему ничего так не хотелось, как растянуться на диване, пропустить стаканчик кларета и устроить выволочку Дауни. Майлз глянул на ковер, где пятно цвета кларета посверкивало осколками того, что некогда было стаканами. Вероятность такого развития событий крайне мала.

А кстати, где Дауни? И миссис Мигуорт — его экономка, кухарка и служанка за все? Верно, миссис Мигуорт был глуховата и имела обыкновение удаляться в свое кухонное царство, окончив утреннюю уборку, но не может же человек не заметить несущийся по квартире смерч.

Майлз нехотя поднялся с дивана, снимая с себя частички конского волоса из набивки. Вдавливая при ходьбе стекло в ковер — его все равно придется выбросить, поэтому он вполне может доставить себе удовольствие громко похрустеть, — Майлз отправился на поиски прислуги.

— Дауни! — крикнул он. — Где тебя черти носят?

Ответа не последовало.

Зайдя в столовую, Майлз мрачно убедился — серебро на буфете раскидано, а картины сорваны со стен.

Дауни! — заорал Майлз. — Где ты, приятель?

Чтобы его лакей взял без разрешения выходной именно в этот день! Майлз резко остановился в центре комнаты, в ярости разглядывая кучу осколков, которая когда-то являлась его обеденным сервизом.

Тогда-то он и услышал это. Тихий стон, чуть громче выдоха. Развернувшись, Майлз поискал источник звука.

— Кто здесь? — резко спросил Доррингтон.

Мало ли — дуновение ветра в открытое окно или мышь за стенной панелью, хотя Майлз сомневался, чтобы мыши вздыхали. Нет, звук издал человек. Майлз обежал взглядом комнату — стол, несколько опрокинутых стульев… и буфет, который, помимо своих собственных четырех ножек, щеголял ногой в черной туфле, высовывающейся там, где ее быть не должно.