Лорен Уиллиг - Маска Черного Тюльпана

Еще он, несомненно, представлял собой яркий образец портновского кошмара. Со смесью изумления и недоверия Майлз заметил, что одет он был полностью а-ля Гвоздика: огромный розовый цветок красовался в петлице, веночки из вышитых гвоздик украшали его шелковые чулки, а десятки маленьких гвоздичек вились, переплетаясь, даже — поморщился Майлз — вдоль боковых швов его брюк. Недавнее временное пребывание на континенте, со всей очевидностью, ничуть не улучшило его вкус.

Майлз застонал.

— Кто-нибудь должен похитить его портного.

— А по-моему, это придает вечеру особую пикантность, ты не находишь? Наш цветочный друг будет так польщен.

Майлз понизил голос и устроил целое представление из поправки одной из складок галстука.

— Будь осторожна, Генриетта.

Светло-карие глаза девушки встретились с его карими.

— Я знаю.

Находясь здесь in loco fratensis[10], Майлз вознамерился сказать что-нибудь умное и братское, когда его отвлек знакомый грохот.

Это была не головная боль — сильный крепкий человек, Майлз никогда не страдал такими глупостями, как головная боль — и не французская артиллерия, и никаких бобовых стеблей со спускающимися по ним людоедами, насколько он знал, поблизости не росло[11], следовательно, это могло быть только одно: Вдовствующая герцогиня Доувдейлская.

— Я сейчас принесу тебе лимонаду, хорошо?

— Трус, — парировала Генриетта.

— А почему должны страдать мы оба?

Майлз уже начал пятиться, когда к ним грузной поступью стала приближаться герцогиня.

— Потому, — поймала его за рукав и потянула назад Генриетта, — что в несчастье веселее вместе.

Майлз выразительно глянул на вдовствующую герцогиню, а если точнее, на ворох меха на руках старухи, похожий на крайне облезлую муфту, и выдернул свою руку.

— Такую компанию я не вынесу!

— Больно. — Генриетта прижала руку к сердцу. — Вот здесь.

— Можешь промыть рану лимонадом, — без всякого сочувствия отозвался Майлз. — О черт, она уже рядом. И с ней ее собачонка.

Чертыхаясь, Майлз ретировался.

Тяжело ступая, герцогиня подошла к трем девушкам и хмыкнула.

— Куда это сбежал Доррингтон?

— Я послала его за лимонадом, — объяснила Генриетта, защищая Майлза.

— Не пытайтесь меня одурачить, мисс. Я знаю, как выглядит побег. — Вдовствующая герцогиня следила за удаляющимся Майлзом с некоторым самодовольством. — В моем возрасте одно из немногих оставшихся мне удовольствий — это обращать в бегство молодых людей. На днях я заставила юного Понсонби выпрыгнуть из окна второго этажа, — добавила она с сухим смешком.

— Он подвернул ногу, — тихо сообщила Генриетте Шарлотта. Присутствие рядом бабушки значительно понизило настроение и голос внучки.

— Разумеется, так было не всегда, — продолжала дама, как будто Шарлотта и рта не раскрывала. Приятные воспоминания заставили ее фыркнуть. — Когда я была в ваших годах, все молодые люди сходили по мне с ума. В пору молодости за меня семнадцать раз дрались на дуэли! Семнадцать! Ни одного смертельного исхода, — тоном глубокого сожаления добавила она.

— Разве вам не приятно, что вы не стали причиной смерти хорошего человека? — поддразнила ее Генриетта.

— Пустое! Любой юноша, достаточно глупый, чтобы драться на дуэли, заслуживает такой гибели! Нам нужно больше дуэлей. — Герцогиня повысила голос. — Сократится количество недоумков, наводняющих бальные залы.

— Что? — К ним неторопливо подошел Болван Фитцхью. — Я, кажется, не совсем понял.

— Об этом я и говорю, — отрезала вдовствующая герцогиня. — Кстати, о недоумках. Куда делся Доррингтон? Мне нравится этот молодой человек. Его приятно помучить, не то что этих молокососов. — Она сердито посмотрела на беднягу Болвана, ближайшего к ней молокососа. — Чем там Доррингтон занимается, лимоны выжимает?

— Вероятно, скрывается где-нибудь за дверью, — предположила Пенелопа. — У него это хорошо получается.

Генриетта раздраженно посмотрела на свою лучшую подругу.

— Около стола с закусками обычно такая толпа, — пришла на выручку Шарлотта.

Герцогиня неодобрительно посмотрела на внучку:

— Эта слащавая доброжелательность у тебя от матери. Я всегда говорила Эдуарду, что он ухудшает породу.

Генриетта незаметно сжала руку подруги. Та ответила ей взглядом тихой благодарности.

— Ага! — победоносно каркнула герцогиня. — Вон Доррингтон! До лимонов он так и не добрался. Кто та развязная деваха, с которой он разговаривает?

Майлз направился в сторону закусок, стараясь максимально увеличить расстояние между собой и вдовствующей герцогиней Доувдейлской. И прыткой собачонкой вдовствующей герцогини Доувдейлской. Отношения Майлза с этой собакой складывались неудачно… во всяком случае, неудачно для Майлза.

Он как раз оглянулся, желая убедиться, что это адское животное не учуяло его (оно могло передвигаться удивительно быстро, если хотело, и особенно хотело, когда в непосредственной близости оказывался Майлз), когда услышал гортанный вскрик и почувствовал, как что-то теплое потекло сбоку по ноге. Майлз повернулся, ожидая увидеть еще одну дебютантку в платье пастельных тонов.

Вместо этого перед ним стояло знойное видение в черном. Темные волосы женщины были просто собраны на макушке и ниспадали длинными волнистыми локонами, касаясь края выреза, глубокого, как у всех платьев, которые носят в Париже. Поразительная прическа подчеркивала тонкую лепку лица, которая у дам постарше обычно называется элегантной, — с высокими скулами и заостренным подбородком. Но стоявшая перед Майлзом женщина была отнюдь не старой. На фоне эбеновой черноты локонов ее кожа казалась белой, как лепестки орхидеи, но бледность эта была признаком тщательно ухоженной кожи, а не болезни или возраста, а губы ее, настолько красные, что могли быть и накрашены, изгибались в манящей улыбке.

По сравнению с милыми девушками в розовых и белых нарядах, первый сезон выезжающими в свет, она представлялась экзотичным тюльпаном в поле первоцветов, поразительный этюд света и тени в противоположность целой стене, увешанной акварелями.

— Простите, — произнес тот же хрипловатый голос, когда Майлз непроизвольно дернулся: жидкость добралась до кожи, туфли чавкали в липкой луже оршада.

— Все в порядке. — Майлз почувствовал, как хлюпает оршад и в туфлях. — Я не смотрел, куда иду.

— Но ваши брюки…

— Это не важно, — сказал Майлз и галантно добавил: — Могу я принести вам другой бокал?

Женщина улыбнулась. Ее неспешная улыбка началась в уголках губ, добралась до скул, но так и не достигла глаз.

— Я не очень-то огорчена, избавившись от этого напитка. Предпочитаю освежаться чем-нибудь… покрепче.

Взгляд, брошенный на плечи Майлза, предполагал, что она имела в виду не только напитки.

— Тогда вы не туда пришли, — откровенно ответил Майлз.

В конце концов, «Олмак» известен слабыми напитками и еще менее сластолюбивым обществом. Разве что кто-то сходил с ума по леди Джерси, но данная женщина не казалась Майлзу членом клики, боготворящей леди Джерси.

Ресницы, такие же темные, как волосы, опустились, прикрывая бездонные глаза.

— Периодически случаются исключения из общего правила.

— Зависит от того, — протянул Майлз, — насколько человек захочет эти правила нарушить.

— Пока не перейдет границу.

Последний звук деликатно повис в воздухе. Майлз одарил даму своим самым разудалым взглядом.

— Разбивая сердце девушки?

Она легонько провела пальцем с длинным ногтем по краю своего веера.

— Или решимость мужчины.

В другом конце комнаты Генриетта выхватила у герцогини лорнет и стала вглядываться в толпу. Там совершенно определенно стоял Майлз… она безошибочно различала его светлые волосы. Ни у кого другого прическа не могла так растрепаться в бальном зале с совершенно неподвижным воздухом. И он, вне всякого сомнения, разговаривал.

С женщиной.

Генриетта опустила лорнет, осмотрела, дабы убедиться в его исправности, а затем предприняла новую попытку. Женщина стояла на прежнем месте.

Генриетта справедливо удивилась. За время ее многочисленных выездов в свет в сопровождении Майлза выработалась удобная схема поведения. Майлз появляется так поздно, как только позволяют приличия; они устраивают небольшую словесную пикировку; Майлз приносит ей лимонад, а при соответствующем настроении и Пенелопе и Шарлотте, а затем, вместе с остальными утомленными братьями и мужьями, удаляется в карточный салон. Периодически он появляется — убедиться, что все в порядке, принести еще лимонада и потанцевать, если какой-то из танцев в бальной книжечке Генриетты остался свободным, но прочее время он неизменно проводит в мужском святилище карточного салона.

И со всей определенностью не разговаривает с дебютантками.

Правда, женщина в черном — Генриетта прищурилась в лорнет, сожалея, что это не театральный бинокль, — не слишком походила на дебютантку. Прежде всего дебютантки не носили черного. И вырезы платьев у них но большей части бывали поскромнее, чем тот, которым щеголяла собеседница Майлза. Силы небесные, да есть ли у этого платья корсет?

Генриетта подавила необъяснимый приступ откровенной неприязни. Разумеется, никакой неприязни к этой женщине она не испытывала. Да и с чего бы? Она с ней даже еще не знакома.