– Благодарю, – тихо произнесла Анжелика, подавленная всем услышанным, – признаться, я никогда не думала прежде, что вы способны на такую жертву. Я полагаю, лояльное отношение императора ко мне вызвано вовсе не его симпатией – меня он не знает, а вашей стойкостью, Лиз… Мне незачем думать до утра, – решила она и смахнула со щеки слезу, – я поеду в Сибирь. Так и сообщите Его императорскому Величеству…

– Я верила, что вы согласитесь, – ответила Потемкина и тут же добавила: – Только я прошу вас, когда вы увидите его, не упоминайте обо мне. Скажите, что всего добились сами и что Анна Орлова помогла вам. Если же он будет настаивать, скажите, что я весела при дворе и живу как прежде. Пусть он думает, что я забыла о нем. Ему легко будет в это поверить, – она грустно улыбнулась, – и тогда я навсегда уйду из вашей жизни. Наконец-то.

Без слов Анжелика обняла княгиню. Они обе плакали. А утром, написав Биариц письмо, Анжелика де Траиль села в предоставленный ей экипаж и отправилась в дальнюю дорогу – через всю Сибирь в Нерчинск.

Иная Россия открывалась маркизе в долгом пути: густые заснеженные леса, кишащие волками, и огромная белая равнина, без единой возвышенности вплоть до Тобольской губернии, пронизанная ветрами. Не доезжая несколько верст до главного города Сибири, Анжелика и сопровождающие ее слуги княгини Орловой едва не оказались похороненными под толщей снега во время бурана. Наконец, измученные тяжелой дорогой, они добрались до Нерчинска.

* * *

Завидев поселение, Анжелика приказала вознице остановиться, и выйдя из саней, огляделась. Ей предстал унылый, бесконечно белый пейзаж. Деревушка в несколько изб, покосившаяся над оврагом, недалеко – дома с решетками на окнах. Вокруг него виднелись часовые…

Закрывая лицо платком от колючего ветра, Анжелика подошла к дому и спросила у часового – она с трудом вспоминала русские слова:

– Здесь ли живут преступники?

– Здесь, – угрюмо ответил ей солдат и внимательно оглядел с ног до головы. – А чаво надо? Сейчас нету их – на работе оне.

– А где это? – снова спросила у него маркиза.

– А тама! – часовой махнул рукой в сторону небольшого снежного холма. – Под землей…

Озадаченная, Анжелика направилась туда. Вскоре она увидела небольшую дверцу, действительно ведущую внутрь холма, наверное, под землю. Сторожевой солдат штыком преградил маркизе путь:

– Куды прешь? Не велено пускать!

– Пустите, пустите меня, – попросила его Анжелика, молитвенно сложив руки на груди, – я приехала из Франции. Это так далеко… Я проделала такой длинный путь. У меня муж там. Вот разрешение государя императора, – дрожащими пальцами она выдернула из-за шубы документ и, борясь с ветром, показала его солдату. Но тот, сжалившись, и без бумаги готов был впустить женщину, он распахнул дверцу.

– Благодарю вас. – Анжелика вошла в полутемный коридор.

На стене одиноко мерцал факел. Маркиза взяла его и двинулась с ним по проходу. Пройдя несколько шагов, она наткнулась на крутую скользкую лестницу и осторожно спустилась по ней. После ослепительного белого сияния, которым ей пришлось любоваться много дней подряд, глаза с трудом привыкали к полутьме. В подземелье было сыро. Несколько раз на маркизу сверху проливалась вода или падали мокрые комья земли. Вся тропинка была покрыта рытвинами, и Анжелика падала, спотыкаясь в них. Позади она слышала сердитые голоса, но не различала, о чем там говорили. Вот показалась площадка на возвышении, оттуда доносился стук молота, мелькали яркие огни…Привстав на влажную доску, Анжелика взобралась наверх…

– Кто здесь? – услышала она простуженный мужской голос, и перед ней возник… высокий человек с обросшим бородой лицом, в рваной одежде.

– Я… я… – начала Анжелика, не совладав с дыханием от волнения. – Я ищу Алексея Анненкова… Я его жена…

– А я – князь Оболенский, – представился ей узник и сразу грустно добавил: – Бывший князь, конечно. Пойдемте, сударыня, я провожу вас.

Поддерживая маркизу под локоть, он провел ее по шаткому настилу и подвел к группе узников, среди которых Анжелика сразу узнала Алексея. Увидев ее, все остальные, среди которых мелькнул, растаяв в полутьме, и Трубецкой, отошли, оставив их одних.

– Вот, я приехала к тебе, – проговорила Анжелика, чтобы хоть как-то нарушить тишину, которую уже не могла стерпеть. Она протянула к нему руки. Слезы дрожали на ее ресницах и, скатываясь, проливались по щекам. – Я приехала, чтобы остаться с тобой, – продолжила она дрожащим голосом. – Если ты не прогонишь меня. Император разрешил мне пробыть год, но я уже решила, пока ехала сюда, я останусь до самого конца…

– Анжелика, – приблизившись, Алексей с нежностью сжал ее руки. – Как же ты узнала? Как добралась сюда? Как добилась всего?

Прильнув к его груди, Анжелика помолчала и, не в силах таить правду, призналась:

– Она просила ничего не говорить тебе, даже не упоминать. Но я не могу лгать. Всего добилась она. Она написала мне, она получила разрешение у императора, она сама отправила меня сюда. Я не могу промолчать об этом… Она очень, очень страдала. Гораздо больше, чем я…

– Кто же она? – спросил Алексей, и маркиза почувствовала, что сердце в груди его замерло.

– Княгиня Лиз. Она хотела, чтобы мы наконец стали счастливы.

* * *

Через полгода из Нерчинска в Петербург пришло неутешительное сообщение: графиня Анненкова тяжело больна, у нее обнаружилось воспаление легких. Простуда, случившаяся с Анжеликой во время бурана в Тобольске, все время давала ей о себе знать. И несмотря на усилия тюремного врача, вскоре перешла в очень тяжелую форму. Тому в большой степени способствовал удручающе холодный климат, оказавшийся губительным для привыкшей к теплому Средиземноморью маркизы.

Получив сообщение, Анна Орлова размышляла, стоит ли передавать его княгине Лиз. После отъезда Анжелики Лиз поразил настолько сильный приступ лихорадки, что ни у кого не оставалось надежды на ее выздоровление. Сдерживая рыдания, Анна призвала домового священника, чтобы он принял предсмертную исповедь княгини. Но Лиз боролась с болезнью, привычно для себя – до конца. И устояла. Как раз накануне получения известий из Сибири состояние ее немного улучшилось, и Анна сочла своим долгом прочитать Лиз письмо о болезни Анжелики.

Поднявшись с постели, княгиня Потемкина в тот же день собственноручно написала императору, выражая просьбу разрешить отправиться в Нерчинск доктору Шлоссу. В ответ она получила оскорбительную записку, в которой Николай грубо высказал недоумение, с какой это поры к государственным преступникам и их женам направляют врачей из столицы. Тогда, собравшись с силами, Лиза поехала за помощью в Павловск, к Марии Федоровне, но и она не смогла повлиять на этот раз на решение сына.

Еще два месяца спустя маркиза Анжелика умерла в Нерчинске. Княгине Потемкиной оставалось только ходатайствовать о том, чтобы гроб с телом позволили отвезти в Прованс и похоронить француженку на родине. Промолчав полторы недели, Николай Павлович неохотно дал свое высочайшее соизволение.

Прошло еще полгода. Все это время, оправившись от болезни, Лиз продолжала писать императору о помиловании Алексея Анненкова. Она настойчиво добивалась аудиенции, но император не принимал ее. Наконец, спустя три года после восстания, в начале декабря 1828-го, он пригласил Потемкину в Павловск – Николая уговорила вдовствующая императрица-мать.

Однако император остался верен себе. Приняв Лиз, он вынул из стола бумагу трехлетней давности, в которой еще декабрьским вечером 1825 года изложил бывшему графу Анненкову свои условия помилования.

– С тех пор ничего не изменилось, дорогая сестрица, – заметил он жестко, – либо ваш протеже подпишет этот документ, либо… – Николай сделал многозначительную паузу, – либо все останется по-прежнему. Если хотите, можете лично отправиться к нему, – добавил он с ехидцей, так как хорошо знал о недомогании Лиз. – Но только туда и обратно. Не вздумайте остаться! – пригрозил он тут же. – Иначе… Я неоднократно предупреждал вас, как поступлю с вашим сыном, в случае если вы вздумаете ослушаться меня…

Вернувшись из Павловска, Лиз сообщила Анне и своему сыну, князю Александру Потемкину, что имеет намерение отправиться в Сибирь и снова уговаривать Алексея принять условия императора.

– Но вы же больны, матушка! – вскричал, выслушав ее, Александр. – Эта поездка убьет вас. Достаточно, что уже умерла там маркиза. – Но видя, что мать не собирается менять решения, вдруг предложил: – Если так, я не отпущу вас одну. Я поеду с вами.

– Это невозможно, Александр, – горячо возразила Лиз. – Ты же на службе, и император не отпустит тебя…

– Я уеду самовольно, – настаивал сын. – И если Алексей Александрович подпишет документ, то император всего лишь пожурит меня и извинит…

– А если нет? – спросила у него Анна Орлова, хранившая до того молчание.

– Тогда, – молодой князь присвистнул, – тогда я тоже возьму молот и буду вместе с Алексеем Александровичем заниматься ручным трудом…

– Что ж, если так, – Анна Орлова взглянула на обоих, – мне тоже ничего не остается, как отправиться с вами к Алексею. Вместе с Александром мы встанем на колени и будем молить его, чтобы он подписал эту проклятую бумагу. Он не сможет отказаться. Победа или смерть – третьего просто не дано. Почти как в день Бородинской баталии.

* * *

Комендант Нерчинска был чрезвычайно удивлен, когда утром в самый канун Рождества к нему явился гвардейский полковник князь Александр Потемкин и, показав предписание императора, вежливо, но очень холодно попросил предоставить ему свидание с Алексеем Анненковым.

– Как он себя чувствует, скажите мне, он здоров? – спросила у коменданта женщина, вошедшая вслед за князем.

Она вся была закутана в меха, и комендант не рассмотрел ее лица.

– Анненков здоров, – проговорил он, глядя на приезжую с любопытством, – только печалится очень. Жена у него померла недавно. А вы что ж, тоже к нему намерены идти?